Урсуле выделили комнату в общежитии медсестер при больнице, где она работала. Я попробовал выпросить комнату при медучилище и наткнулся на стену из понимающих взглядов: мол, ишь, чего удумал. Пришлось поселиться у друзей – Марты и Фила. Они только что купили свое первое жилье, и дополнительный доход был им очень кстати, тем более что они относились ко мне как к члену семьи – разрешали есть бутерброды с рыбой, сидя на их диване, и переключать каналы телевизора, спрашивая для проформы: «Это кто-нибудь будет смотреть?» Нам с Урсулой явно был нужен собственный угол, арена гладиаторских боев для закалки духа.
Изучив ситуацию, я пришел к интересному выводу: дома, оказывается, стоят страшно дорого. Нет, правда, они стоят десятки и даже сотни тысяч фунтов. Я провел много времени, пялясь на витрины агентств по торговле недвижимостью и водя черным от типографской краски пальцем по газетным разделам о продаже собственности, надеясь наткнуться на объявление вроде «Четырехкомнатный дом на спокойной улице в популярном районе. Владелец сошел с ума в связи с заболеванием гипофиза и отдаст дом первому встречному, кто явится с мешком таблеток от глистов и проволочной мочалкой для чистки кастрюль». Не в состоянии найти ничего подобного, я не по дням, а по часам старился от злости.
Наконец, по классической английской традиции, я встретил нужного человека в пабе.
Нужный человек без стыда и совести жульничал, играя в бильярд, но важнее было то, что он работал прорабом на подряде у жилстройтовари-щества. Правительство выделяло субсидии на ремонт зданий, которые в противном случае потихоньку развалились бы, пропитавшись мочой слоняющихся без дела юнцов. Оно поощряло частные компании выкупать эти дома, обеспечивать минимальный для выживания уровень электро– и газоснабжения и т. п., замазывать стены свежей краской, крепить булавками к полу дешевое ковровое покрытие, а потом продавать жилье по себестоимости. Доход компания получала от субсидий, а не от продажи домов. Такой дом даже не требовал отделки, поселяйся хоть сразу, все удовольствие стоило 18 000 фунтов. Вот спасибо, заверните, пожалуйста.
Я нарыл координаты жилстройтоварищества и наведался на их последний объект. Была среда, ясный солнечный день, и я впервые обозревал наше будущее семейное гнездо. На ничем не примечательной улице вереницей тянулись одинаковые дома, прижатые друг к дружке, с крохотными палисадниками перед входной дверью. При ярком солнечном свете все это походило на декорацию из детской телепередачи. Дома кончались там, где улица отважилась обогнуть больницу – огромный викторианский особняк. Викторианская архитектура как бы говорила: «Я здесь на века» – словно сам Господь Бог обернулся темным параллелепипедом и врезался в грунт. Здание напоминало большой черный гроб, при одном взгляде на который плечи сами собой опускались от ощущения тяжести. В противоположном направлении дома расступались, давая приют двум обращенным друг к другу фасадами продуктовым магазинам. Первый был стандартной городской лавкой, торгующей прессой, выпивкой и едой, в то время как второй был стандартной городской лавкой, торгующей прессой, выпивкой и едой. Как они умудрялись выживать? Загадка, да и только.
Человек из жилстройтоварищества (забыл, как его звали, ну и черт с ним, пусть будет Сэкстоном) ждал меня перед домом № 74 на Сент-Майклз-роуд. Ему было лет под пятьдесят, и, похоже, он таким и родился. Внешний вид Сэкстона шел в разрез с его психологическим складом – этот амбал сутулился, будто какой-нибудь робкий долговязый малый, старающийся лишний раз не привлекать к себе внимание.
Сэкстон ввел меня в дом через парадную дверь, сбивчиво долдоня всякую ерунду. Он наверняка готовил речь заранее, но по пути половину забыл. Внутри я обнаружил дворец – девственное палаццо, оклеенное коричневыми обоями, выкрашенное эмульсионкой цвета магнолий и застеленное ярко-синим ковролином, до такой степени лишенным каких-либо натуральных волокон, что после короткой прогулки по нему можно было обеспечить электроэнергией все микроволновки Северной Англии. Когда я добрался до гостиной, моя шевелюра стояла дыбом, как у африканских негров.
– Если дом вам понравился, мы его придержим, пока вы не разберетесь со ссудой. Правда, нужно будет внести залог. – Сэкстон нервно закусил губу. – Сто фунтов.
Я попытался равнодушно хмыкнуть. У меня получился восторженный писк.
– Нашел нам крышу над головой, – сообщил я Урсуле, специально не употребляя слово «дом». Это слово женщин чрезвычайно нервирует.
– Где?
– Совсем недалеко от центра. Съездить за каким-нибудь миксером – пара минут.
– А центральное отопление там есть?
– Там есть для него место.
Я взял немного молока для чая из общественного холодильника на кухне общежития и фломастером, который специально носил с собой для этой цели, сделал отметку на чужой бутылке.
– Хоть сейчас можно вселяться и садиться смотреть телевизор. Отделка закончена. Электричество подключено, окно имеется, ну и все прочее.
– А как будем расплачиваться?
– Ха! Восемнадцать тысяч фунтов. Если, конечно, инфляция нас не обгонит. Если попросить ссуду на пять лет, скажут, что мы тянем кота за хвост.
Урсула принялась всерьез обдумывать возможные последствия. Такие попытки следовало пресекать в зародыше.
– И спальня большая. Просто огромная спальня. Хоть вечеринки устраивай.
– Сколько спален?
– Две. Но ощущение такое, что три.
– Каким образом, позволь спросить, две спальни могут ощущаться как три?
– На эмоциональном уровне.
– А-а.
– Послушай, главное, что район приличный и просят всего восемнадцать тысяч. Восемнадцать. Тысяч. Фунтов. Есть дома, которые и после пожара дороже стоят. Ну, что скажешь?
– Ох… Хорошо-хорошо, я согласна. Но заруби себе на носу: если что-то окажется не так, виноват будешь ты.
– Все будет отлично.
– Я не шучу. Вся ответственность – на тебе.
– Дорогая, пока ты меня обнимаешь, я готов вынести любую ответственность.
– Отцепись, я сейчас чай разолью.
Вещи из комнаты, в которой жила Урсула, заполнили весь дом. Ее коробки раскрывались парашютами: перережешь тесемки – и над тобой взвивается облако вещичек. Причем каждая – абсолютно бесполезный хлам.
Урсула не такая, как я. Я считаю, что энергия – не бесконечный ресурс, потому ее следует расходовать, только когда не остается другого выхода. Для меня «работать в полсилы» означает затрачивать сил на четверть больше, чем хотелось бы. Урсула же принимается за любое дело с бескомпромиссным азартом спринтера, рвущегося к финишной ленточке. В моем представлении обустройство дома – купить диван и сидеть на нем, в представлении Урсулы – пристроить к зданию крыло.
Начнем с того, что во дворе обнаружился сад. Осматривая дом вместе с Сэкстоном, я даже не удосужился выглянуть в окно. Ну не садовод я. Когда мы отправились в наше будущее жилище вместе с Урсулой, и я по ее команде выглянул во двор, сразу стало ясно: дебри во дворе не возьмет никакая газонокосилка – только несколько месяцев ковровых бомбардировок.
– Ладно, – сказал я, осознав, что работы не избежать. – Возьму мачете, вырублю все подчистую и застелю «Астроторфом».
– Не говори глупостей.
– Это не глупости. «Астроторф» стоит не дороже обычного дерна.
– Мне нужна настоящая трава.
– «Астроторф» лучше настоящей травы, он так задуман. Единственный смысл его существования в том, чтобы превзойти по качеству настоящую траву.
– Просто ты не хочешь косить газон.
– И кто я после этого? Исчадие ада?
– Не набивай себе цену. Ты всего лишь лентяй. Но это не новость, а я не желаю иметь сад с искусственной травой, это противоестественно.
– Да кому нужна естественность? Вот она, – я театральным жестом обвел сад, – твоя естественность. Еще неизвестно, какие твари прячутся в этой чащобе. И что такого ужасного в нежелании постоянно стричь газоны? Ведь я не возражал против покупки стиральной машины. Не сказал «просто ты ленивая баба, не хочешь колотить белье о камни», ведь правда?
– Не называй меня бабой.
– А я и не называю. Никогда. Даже когда ты стираешь.
– У нас будет настоящая трава.
Мы приняли компромиссное решение – то есть завели настоящую траву.
Обустройство дома вылилось в долгую историю. Я допускал, что придется приобретать кровать и холодильник. Но не знал, что, купив дом, необходимо также накупить для него чудовищное количество бесполезных причиндалов – держатели туалетной бумаги, абажуры, набор из трех – один другого меньше, какая прелесть! – канделябров, подставки под пивные бокалы с рисунком а-ля Мондриан. Воистину, очень тонкая грань отделяла меня прежнего от человека, который бродил среди мебели ИКЕА с желтым гигиеническим пакетом для рвоты и потухшими глазами.
В итоге мы достигли состояния более-менее комфортабельного равновесия. Я установил игровую приставку, Урсула – телефон. Встречались мы у микроволновки, где обменивались информацией на фоне тихого уютного гудения, с которым подогревалась лазанья. Даже попав впросак с автомобильной страховкой (район считался неспокойным, и страховка «фольксвагена-поло» сразу подскочила до четырехзначной цифры), мы не сильно проиграли в деньгах, потому что проценты по ссуде были очень низкими. В сильный дождь под кухонную дверь натекала вода, но мы обзавелись непромокаемой обувью, и наш дух ничто не могло сломить.
Неспешной трусцой пробежали несколько месяцев. И вот однажды субботним вечером, когда я сидел на диване и обводил ручкой интересные передачи в телепрограмме, Урсула вошла в комнату и остановилась прямо передо мной, как она всегда делает, когда ей нужно отсечь мне путь к бегству. Я некоторое время продолжал изучать программу передач, не поднимая глаз (в конце концов, существуют определенные правила). Когда я поднял глаза, Урсула спокойно и четко произнесла:
– Я беременна.
– Ух ты. Слава богу. Я уже начал думать, что мы зря стараемся.
Урсула скрипнула зубами.
– Отлично, просто превосходно. Я столько раз мысленно представляла себе эту сцену, и вот она – та самая реакция, на которую я так надеялась.
– Хорошо. Войди снова, а я упаду в обморок или еще что-нибудь придумаю. Я действительно рад… нет, правда, очень-очень рад. Мы приложили немало сил… ну, во всяком случае, я приложил, помнится, и ты при этом присутствовала, так зачем делать вид, будто ребенок взялся невесть откуда.
– Ах, прости за столь банальное зачатие.
Наступила короткая пауза. Я кашлянул, как зритель перед началом представления в театре.
– Ну? – спросила Урсула. – Ты меня обнимешь, наконец?
– Легко.
Я обнял. Мне почудилось, будто в этот момент зазвучала музыка. Урсула же, видимо, сделала мысленную зарубку, потому что три года спустя, объявляя о грядущем прибытии Последыша, она выразилась следующим образом: «Я беременна. Ребенок не от тебя». Ну, разве можно не восхищаться женщиной, которая выжидает три года, чтобы поквитаться?
Вот так мы вчетвером здесь и поселились. Должен согласиться с Урсулой: это не совсем то место, где нам следовало жить. Вы уже, вероятно, догадались, что подвох состоял в месторасположении нашего дома – район в Северо-Восточной Англии был настолько ужасен, что правительство обратилось в Евросоюз за деньгами, чтобы ввести у нас военное положение. Магазины здесь хорошие, и лично мне больше ничего и не надо, но Урсуле не нравились банды подростков, которые угоняли машины, грабили квартиры и временами устраивали уличные мятежи. Я никогда не признаюсь, что Урсула всегда и во всем права, но, по крайней мере, в одном пункте даже я с ней согласен – наш район не из тех, где хорошо растить детей. Дайте детям картонную коробку с нарисованными колесами, и Джонатан с восторгом сообщит Питеру: «Классно, ты закоротишь провода и заведешь движок, а я взломаю замок рулевой колонки».
За завтраком, то бишь в течение сорока минут, Урсула успела несколько раз напомнить о своем желании переехать. На работе, в ожидании перерыва на обед, я вяло обмозговывал эту проблему. Каждый день ровно в час дня мы обедали вместе с Трейси и Ру. Каждый день, начиная с утра, я продирался к этому заветному рубежу, обламывая ногти. Поразительно, какой изнурительной может быть имитация бурной деятельности. Иногда к наступлению перерыва на обед мое лицо уже ныло от хмурой гримасы, призванной изобразить сложные мыслительные процессы по ту сторону лба. Порой я срывался и действительно принимался за работу, чтобы отвлечься. После чего неизменно осыпал себя горькими упреками, ведь в университете имелось предостаточно людей, единственная обязанность которых состояла в том, чтобы найти для меня работу. Если я находил ее сам, значит, другие впустую тратили время и ресурсы, с чем решительно боролось вышестоящее начальство.
Вот с какими трудностями мне приходилось сталкиваться ежедневно до наступления обеденного перерыва. Серьезно обдумывать при этом еще и переезд – чересчур для любого работника.
– Если бы тебе разрешили убить человека, кого бы ты убил? – Я поставил чай и бутерброд с беконом на столик, за которым уже сидели Трейси и Ру.
– Папу Римского и Зои Болл, – выдал ответ вместе с облаком табачного дыма Ру.
– Не выйдет, – прищурилась Трейси. – Два человека получается.
– А мне по фигу. Я бы рискнул. Выбрать между ними нереально – полный тупик. Если бы я убил только одного из них, меня бы потом загрызли сомнения и я стал бы эмоциональным калекой.
– Не могу сказать, что слежу за теологической модой, – заговорил я, набив рот хлебом, – но ты, кажется, католик. Убийство Папы Римского для католиков типа грех?
– Был бы грех, не будь я католиком. Тогда я бы видел в Папе Римском всего лишь старикана в шляпе! Убить старикана в шляпе – действительно грех, тут церковь права. Но я – католик, и любая идиотская мысль, которая приходит ему в голову, по идее должна прямиком влиять на мою жизнь, в таком случае убийство Папы Римского значит не более чем выступление в прениях.
Ру работал в магазине комиксов неподалеку от университета.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39