— Сложите пергамент, — сказал Симон, — так, чтобы я не мог видеть, что там написано.
Толстяк сложил его пополам, потом еще раз.
— Теперь я его сожгу, — сказал маг. — Дым донесет ваши слова до бога.
Они видели, как он подошел к жаровне во внутреннем помещении и положил сложенный пергамент на угли, где тот свернулся в трубочку, вспыхнул и исчез.
— Он не взглянул на него, — прошептал худой.
— Нет. Он его сжег. Мы видели.
Симон вернулся, важный и торжественный. Он зажег лампу, чтобы было светлее.
— Скоро бог появится и ответит на ваш вопрос, — сказал он. — Вы должны сосредоточиться. Я начну обращение и подготовлю моего ассистента, через которого будет говорить оракул. Пожалуйста, оставайтесь здесь, пока вас не позовут. Когда я вас позову, вы должны войти, помахивая пальмовыми листьями.
Он ударил в гонг, и они подскочили от неожиданности. Вошел бледный мальчик с огромными глазами и проследовал за магом во внутреннее помещение. Занавес задернули.
Симон вынул из рукава листок пергамента и прочитал то, что там было написано. Он нахмурился.
— Здесь три вопроса, — сказал он. — Они что думают, что они на базаре?
Он усадил Деметрия, простите, Фому на подушки, положил кусочки смеси из соли и воска на угли и начал песнопение. Он переходил с греческого на иврит и египетский. Было неважно, на каком наречии говорить: чем непонятнее, тем лучше. Последнее, что требовалось, — это устроить настоящее явление.
Он стал глубоко дышать. Его голос набрал силу, гласные растягивались, превращаясь в таинственные завывания. Мужчины по другую сторону занавеса задрожали.
— Войдите! — воззвал маг. — Войдите в присутствие бога!
Они неуверенно вошли в полумрак и начали хлестать друг друга пальмовыми ветвями. Огонь взметнулся с шумным треском и заплясал в адском вихре красок. Худой взвизгнул, бросился в выходу и запутался в занавесе, откуда пытался высвободиться с паническим ужасом.
— Не могли бы вы там потише, — пропищал Горгона из-за перегородки.
— О великий бог Серапис, — произносил нараспев Симон, — которому ведомы все тайны, мы молим тебя ответить на вопрос твоего раба устами этого невинного ребенка.
Фома-Деметрий убедительно корчился на подушках. Симон, оставаясь в тени, с нежностью смотрел на него. После небольших тренировок из него бы получился толк. Мальчик застонал.
— Мне плохо, — сказал он.
— Что он сказал? — спросил молодой человек.
— Его переполнили чувства от присутствия бога, — объяснил Симон.
Худой мужчина всхлипнул.
Симон поднес конец медной трубы к губам и зашептал в нее. Мальчик слабо сопротивлялся.
— С вами говорит бог, — возвестил Симон.
— Уху больно, — сказал Фома в подушки.
— Смотрите, — сказал молодой человек, — здесь что-то не так. Это обман.
Он бросился к Симону, споткнулся о свою пальмовую ветвь и упал, сбив с ног толстяка, который налетел на гонг, и тот оглушительно зазвонил. Симон, пытаясь придумать что-нибудь подходящее, воззвал к Бахусу. Горгона, увешанный змеями, раздвинул занавес и предстал в проеме, визжа от ярости.
Худой мужчина пронзительно закричал.
Горгона кинулся на Симона и стащил с него халат. Одна из змей, завидев родной дом, мгновенно перекинулась на тюрбан Симона и любовно обвила свой хвост вокруг шеи мага. Худой мужчина запричитал, толстяк продолжал сражаться с гонгом, а молодой человек нырнул под полог шатра и пустился наутек.
Симон чувствовал, что поднимается: поднималось все в его теле. Он сопротивлялся, но дело было не в смехе и не в вожделении. Он парил в воздухе в футе от пола, Аарон со своим волшебным жезлом.
Фому тошнило.
Деметрия не пытали, но такая опасность была.
Он пытался избежать этого, рассказав всю правду, преподав ее соответственно обстоятельствам, как только стало ясно, что Симон не собирается возвращаться, чтобы его вызволить. Да, он сказал, что украл сатира по приказу хозяина, поскольку боялся того, что с ним сделает хозяин, если бы он его ослушался. Хозяин — жестокий человек и великий маг. Он угрожал, что превратит его в верблюда, если Деметрий не выполнит приказания. Деметрий был уверен, что это не пустая угроза, поскольку своими глазами видел, как хозяин превратил одну старуху в таракана, а как-то раз…
В этот момент Деметрий получил затрещину от караульного и вернулся к сатиру. Да, пробормотал он разбитыми губами, он завернул статуэтку в материю и собирался спрятать ее в погребе, когда его поймали. Он боялся выносить сатира из дома и надеялся, что в погребе того найдут слуги и вернут вдове, которую он, Деметрий, безмерно уважал и порицает хозяина…
От второго удара, на этот раз в живот, у него перехватило дыхание, и он замолчал.
Магистрат смотрел на него поверх сложенных ладоней.
— Куда отправился твой хозяин? — спросил он.
Казалось, когда он говорил, его лицо остается неподвижным. Создавалось впечатление, будто с вами разговаривает статуя.
— Я не знаю, господин, — прошептал Деметрий.
— Отведите его в камеру, — сказал магистрат.
Там он и провел неделю. Он надеялся и одновременно боялся, что о нем забыли. Проходил день за днем, никто не появлялся. В полдень отворялось окошко в двери, и протискивалась миска с чем-то противным. Иногда снаружи слышались шаги и сквозь решетчатое окошко на него смотрел чей-то глаз. Деметрий на всякий случай улыбался, но глаз никак не реагировал.
Время от времени в камеру входил огромного роста тюремщик, возможно владелец того глаза. Он ничего не говорил. Просто стоял, руки в бока, и наблюдал за Деметрием и улыбался с видом человека, которому было известно что-то интересное, но о чем он ни за что не скажет. Деметрий тоже улыбался в ответ. Но улыбки не совпадали. Через несколько минут тюремщик уходил.
Во время третьего посещения тюремщик поднял руку Деметрия и озабоченно показал пальцем на его мышцы.
— Какая жалость, — сказал он.
Он провел толстой рукой по бицепсам, а потом резко сжал предплечье большим и указательным пальцами. Деметрий вскрикнул от боли.
Тюремщик хихикнул и ушел.
На восьмой день очень бледного Деметрия снова привели к магистрату. Когда они вошли, магистрат что-то писал и даже не поднял головы. Спустя какое-то время, продолжая писать, он сказал:
— Я мог велеть высечь тебя.
— Да, господин, — согласился Деметрий. Битье плетью было лучше, чем пытки: по крайней мере знаешь, чего ожидать.
— Или, — продолжал магистрат, — я мог велеть пытать тебя. — Он поднял голову и окинул дрожащего Деметрия быстрым взглядом. — Однако не думаю, что тебя надолго хватило бы. Или, — он снова начал писать, — я мог бы держать тебя в темнице до тех пор, пока твои зубы не сгниют, волосы не выпадут, а твоя распутная мать забудет, как тебя звать. Даже не знаю, что было бы лучше в сложившихся обстоятельствах.
— М-м-м-милосердие, — предложил Деметрий.
— Милосердие? Я и так проявил милосердие, глупый мальчишка. Я мог бы послать тебя к губернатору, а тогда, если бы факт кражи был доказан, тебя распяли бы.
Деметрий всегда думал о смерти как о чем-то относящемся к другим. Теперь речь шла о его собственной смерти, и он почувствовал, как у него внутри возник холод, который стал распространяться по всему телу, пока не достиг кончиков пальцев на ногах и руках. Он заплакал.
Магистрат безучастно ждал, пока Деметрий не успокоится. Когда, выждав какое-то время, он увидел, что Деметрий продолжает плакать, неподвижное лицо магистрата передернулось от нетерпения.
— Где твой хозяин? — резко спросил он. Деметрий подпрыгнул.
— Я не знаю, господин, — сказал он, всхлипывая.
— Хорошо, куда он мог отправиться? Кто его друзья?
— Я не знаю! — рыдал Деметрий.
— Прекрати! — Магистрат со всей силы ударил кулаком по столу. В ужасе Деметрий упал на колени, но охранники вздернули его на ноги.
— Симон из Гитты, — сказал магистрат, — который предпочитает, чтобы его называли Симоном Волхвом. Торговец чудесами, мошенник и юр. Многие на моем месте были бы рады, что избавились от него. Они только обрадовались бы, что он отправился показывать свои чудеса в другой город. Но у меня, по сравнению с другими, слишком развито чувство гражданской ответственности. Я хочу найти его. Я хочу судить его за воровство, мошенничество, колдовство и подстрекательство к нарушению общественного порядка. Я хочу видеть его здесь, в моей тюрьме, в кандалах.
— Подстрекательство к чему? — переспросил Деметрий.
— Что тебе известно о его политической деятельности? — спросил магистрат.
Деметрий был поражен. Он перестал всхлипывать.
— Он не занимается никакой политической деятельностью, — сказал он. — Он просто летает и делает так, что люди видят вещи, которых нет, и предсказывает будущее и всякое такое.
— Я никак не решу, — сказал магистрат, — или ты очень глуп, или очень умен. Пожалуй, я велю тебя пытать.
Новый поток слез убедил его, что это было бы непродуктивно.
— Хорошо, — сказал он наконец, — закон его настигнет. Человек, который так уверен в своей значимости, не способен прозябать в неизвестности. В любом случае за его голову назначена награда.
— Сколько? — спросил Деметрий по давней привычке.
— Как обычно. Тридцать шекелей.
— Тридцать шекелей, — повторил Деметрий. Он никогда не держал в руках и десятой части этой суммы.
Магистрат наблюдал за ним прищурясь.
— Если вы меня отпустите, — решился Деметрий, — я, возможно, мог бы его найти для вас.
— Мне показалось, ты говорил, что не знаешь, где он.
— Я не знаю, — сказал Деметрий, — но я, возможно, смогу узнать.
— Как?
В голове у Деметрия чудесным образом прояснилось.
— Я был с ним два года, — сказал он. — Я научился кое-чему. Например, как находить людей.
— Ты имеешь в виду колдовство?
— Нет, господин. Конечно нет.
Магистрат вздохнул.
— Очень хорошо, — сказал он. — Здесь ты совершенно бесполезен. И я не думаю, что розги чем-то помогут. — Он дал знак охранникам: — Отпустите его.
И Деметрий побрел в город, свободный, без денег, с красными глазами и голодный.
Он увидел какую-то процессию. Мужчины в странных ярких костюмах скакали и танцевали под аккомпанемент цимбал и тамбуринов. Во главе процессии шел ослик, везущий повозку, на которой стояла большая деревянная статуя женщины, украшенная гирляндами, масками и шкурами животных. Посмотреть на процессию собралась толпа зевак, которые посмеивались и иногда отпускали непристойные шутки.
Деметрий обратил внимание, что несколько ярко одетых мужчин ходили в толпе зрителей с кружками для подаяния. Был слышен звук монет, — значит, насмешки не были совсем уж неприязненными. Люди с кружками для подаяния не выглядели голодными — напротив, они были упитанными и гладкокожими, что говорило о безбедной жизни. «Вот неплохой пример для подражания», — подумал Деметрий. Он пошел за одним из попрошаек; кружки у него не было, и он сложил ладони лодочкой.
— Ужасно, — сказал кто-то. — Это следует запретить.
Но несколько мелких монет упало к нему в ладони. Наконец Деметрий понял, что было странным в костюмах. Сначала он был сбит с толку непривычно яркими красками, но костюмы были не мужскими, а женскими.
— Очень хорошо, — сказал мужчина, за которым он шел. — Почему бы тебе не присоединиться к нам?
Примерно в то же самое время, на расстоянии не более сотни миль, секта, утверждавшая, что конец света близок и что лишь ее члены спасутся, была не в почете. Ничего удивительного, поскольку предреканием глобального катаклизма секта не ограничивалась, подрывая также социальные основы общества.
Она разлучала супругов, уводила молодежь от родителей и говорила, что, поскольку конец света близок, людям не имеет смысла заводить семью. В секте была принята общая собственность на вещи, что вызывало презрение у купечества и тревогу у богатых. Секта утверждала, будто раб равен своему господину, что было очевидной, но опасной бессмыслицей. Она пользовалась туманными, но страстными терминами, вроде «царствие», что вызывало тревогу у официальных представителей государственной власти империи. Она утверждала, будто ее основатель, недавно казненный как политический преступник, был не только невинен, но стоял каким-то странным образом выше Закона и даровал подобную привилегию своим последователям, — что навлекало проклятие священников, которые веками были хранителями Закона. Что раздражало более всего, так это нежелание секты сделать что-либо, в чем ее можно было бы недвусмысленно обвинить. Члены секты платили налоги, отказывались отвечать насилием на насилие и продолжали болтать языком.
Естественно, напряжение, создаваемое существованием такой группы, должно было найти выход. Второстепенный руководитель секты, завоевавший репутацию своими магическими способностями и талантливый оратор, столкнулся с группой консервативно настроенных граждан и предстал перед религиозными властями по обвинению в богохульстве. Его друзья утверждали, что обвинение было сфабриковано, и на суде обвиняемый доказал это. В конце своей длинной публичной речи, в которой он напомнил слушателям об их национальной истории и об ошибках их предшественников, он заявил, будто умерший руководитель, почитаемый сектой, был тем самым обещанным Мессией, и утверждал, что ему было видение, в котором этот казненный нарушитель закона и неудавшийся революционер прославлялся на небесах наравне с национальным божеством.
Тогда основой национальной религии и гордостью нации был Закон — свод сложнейших правовых, нравственных и религиозных правил, продиктованный их богом, как верили люди на заре истории. Чтобы соблюдать этот Закон вопреки иностранным захватчикам, их праотцы шли на смерть и видели, как пытают их детей. Допустить, что неуважение к Закону может быть одобрено свыше, было невыносимо. У первосвященников, по сути, не было выбора. Наказанием за богохульство было побивание камнями. Соответственно, виновный был побит камнями, и все согласились, что иначе поступить было нельзя.
Деметрий был в восторге от своих новых спутников.
В первый вечер они поделились с ним едой и дали ему грубое одеяло, пахнущее козлом, для тепла.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41