Я так надеялась, что вы придете.
— Я не мог поступить иначе. Неужели вы думаете, что я мог бы спокойно работать, зная, что вы здесь одна и некому поговорить с вами?
— Но вы заняты очень важным делом, господин Д'Аламбер, и я не должна вас от него отрывать. Скажите, чем вы теперь занимаетесь.
— Прошу вас, давайте не будем сейчас думать о математике.
— Пожалуйста, господин Д'Аламбер. Я хочу слушать вас и постараюсь отдохнуть, пока вы будете говорить. Расскажите мне о задачах, которые вы находите столь интересными.
Я начал рассказывать Жюли о своей работе, и она закрыла глаза. Она проспала час или немного больше, и все это время я молча просидел возле ее постели. Внезапно она вскрикнула, не открывая глаз.
— Ах, Абель!
— Жюли, что с вами?
— Ты пришел ко мне. Каким воспитанным молодым человеком ты стал!
— Жюли, вы бредите…
— Давай я покажу тебе зеркала — видишь, как они красивы. Но берегись той огромной слепой великанши, которая живет здесь.
— Прошу вас, очнитесь, это всего лишь сон.
— Она откусит тебе голову, если найдет тебя здесь. Абель, беги скорее, прячься… Смотри, все уже приехали, но где же господин Д'Аламбер?
— Я здесь, Жюли, рядом с вами.
— Я не вижу его. Где мой друг? Я так хочу видеть его и смеяться его шуткам. Здесь нет никого умнее, чем он.
— Жюли, очнитесь. Это я, ваш друг.
— Что это за голос? Что, это зеркало разговаривает со мной? Как может говорить зеркало? Оно не говорит, если этого не хочет тот, кто в него смотрится. Что ты хочешь сказать мне, зеркало?
— Жюли, вы слышите меня?
— В самом деле слышу, зеркало, а теперь скажи мне, где может быть господин Д'Аламбер?
— Он здесь, рядом с вами, и хочет, чтобы вы отдохнули.
— Я не смогу отдыхать, покуда не отыщу его. Что еще ты хочешь сказать мне, зеркало?
Она слышала меня, но не могла понять, кто говорит. В таких странных обстоятельствах я набрался наконец мужества, которого так не хватало мне все прошедшие годы.
— Жюли, господин Д'Аламбер любит вас.
— И я люблю его, ведь он мой друг.
— Я хочу сказать, что господин Д'Аламбер влюблен в вас и готов отдать за вас жизнь.
— Какой вздор, зеркало! Что означает влюбленность? Это всего лишь состояние, вызванное определенным сочетанием телесных соков. Разве сам господин Д'Аламбер не говорил тебе этого?
— Но любовь — это нечто большее, это постоянный голод…
— А голод — это не более чем реакция нервов желудка на отсутствие пищи. Разве не можем мы вообразить себе машину, способную испытывать чувство голода? Мы могли бы сконструировать ее таким образом, чтобы у нее был пузырь или мешок, куда для переваривания поступает пища. Машину можно сделать таким образом, чтобы она повторяла введение пищи, когда мешок пустеет. Разве не скажем мы в таком случае, что машина испытывает голод?
— Но, Жюли, никакая машина не может чувствовать, как я…
— Ты уверено в этом, зеркало? Ведь ты — ничто, и состоишь только из моего отражения. Если я ущипну себя за щеку, ты почувствуешь мою или свою боль?
— Твоя боль, Жюли, — это и моя боль.
— То есть, если я более способна переносить страдания, а ты меньше, тогда, чувствуя мою боль, ты страдаешь больше, чем я, как же в таком случае можно говорить, что эта боль принадлежит мне? Ответь мне, зеркало.
— Жюли, ты заговариваешься, ты городишь вздор.
— Я учу тебя мудрости, которой набралась у господина Д'Аламбера. Но где же он?
— Он с тобой, Жюли. Куда бы ты ни пошла, его любовь следует за тобой.
— Что за глупость, зеркало? Как может одна и та же вещь быть одновременно со мной и не со мной? Это означает, что она может существовать в теле и одновременно вне его, что она занимает материальное место, но не имеет материальной сущности…
— Я люблю тебя, Жюли, и готов умереть ради тебя.
— Но если ты умрешь, зеркало, то и я должна буду последовать за тобой, ибо разве может человек существовать без своего отражения? Что же касается любви, то мы уже отвергли это понятие как абсурдное.
— Нет ничего абсурдного в самом глубоком и несомненном человеческом чувстве.
— Самом глубоком? В каком смысле одно чувство глубже другого? И как можно сомневаться в чувстве? Могу я, например, ощущать голод и ошибаться в своем ощущении?
— Я не ошибаюсь в моем чувстве к тебе, Жюли.
— Ты запутываешь меня, зеркало. Говоришь, что полностью уверено в том, что представляется мне логическим абсурдом. В таком случае ты, должно быть, говоришь вздор, а так как ты ничто, но всего лишь мое отражение, то вздор говорю и я.
— Жюли, я хочу знать только одно. Сможешь ли ты когда-нибудь найти в своем сердце место для любви к господину Д'Аламберу и полюбить его так же, как он любит тебя?
Но она не ответила, погрузившись в глубокий сон, и проспала довольно продолжительное время. Наконец она проснулась.
— Господин Д'Аламбер, вы еще здесь? Как я рада вас видеть. Я видела странный сон, в котором слышала ваш голос. Вы говорили со мной?
Я задрожал от ее слов, но постарался взять себя в руки.
— Вы помните, что я вам говорил?
— Что-то об астрономических вычислениях, которыми вы сейчас занимаетесь, да?
Я так никогда и не рассказал ей о том необычном разговоре. Я остался у ее постели, но кошмарный бред больше не повторился. Через несколько недель ее здоровье восстановилось, и об оспе напоминали только несколько шрамов.
Жюли была, без сомнения, тронута теми усилиями, которые я прилагал, находясь рядом с ней в самое трудное время. Она часто извещала меня о своем желании поговорить со мной и, когда я приходил, благодарила меня и говорила, что я показал образец дружбы, которую она всегда будет очень высоко ценить.
— Есть еще одна вещь, господин Д'Аламбер, о которой я хотела бы вам сказать. Я знаю, что вы живете с мадам Руссо, а у нее не слишком просторное жилье. Вы очень привязаны к вашей приемной матери, но все же я подумала, что вам стоит переехать туда, где вы сможете свободно работать и где, кроме того, будете ближе к другу, которому так нужно ваше общество. Этажом выше моих апартаментов освободились комнаты. Может быть, их займете вы?
Надо ли говорить вам о моем решении или о радости, которая переполнила мое сердце? Вот так в возрасте сорока восьми лет я оставил дом бесконечно преданной мне приемной матери и совершил тягчайшую в своей жизни ошибку.
VI
Д'Аламбер застонал, но Жюстина знала, что он еще спит. Когда она пришла забрать поднос с нетронутым завтраком, то увидела, что рука хозяина перестала писать, что его голова склонилась к странице рукописи и что работа (которой он был, очевидно, занят всю прошедшую ночь) совершенно истощила его силы. Сейчас Жюстина, присев на корточки возле письменного стола, на котором покоилась голова Д'Аламбера, читала взятую с него рукопись. Она читала быстро, поминутно прислушиваясь, не зашевелился ли Д'Аламбер и не вернулся ли раньше времени Анри. Но пока ничего тревожного не произошло, и Жюстина продолжала читать. Лицо хозяина дышало покоем, хотя рот был полуоткрыт, а из горла вместе с дыханием вырывался болезненный свист. Из угла рта на исписанную наполовину страницу стекала струйка слюны.
Она услышала какой-то звук и насторожилась. Нет, это не Д'Аламбер — звук донесся снаружи. Кто-то подошел к двери. Жюстина быстро положила рукопись на прежнее место, взяла со стола поднос и поспешила из кабинета. Это не мог быть Анри, так как ему пришлось бы запереть наружную дверь изнутри, а время приема посетителей еще не наступило (посетителей не было, но приемные часы, на случай их появления, были расписаны). Жюстина убрала ненужный поднос, поправила наколку и передник и подошла к двери. На пороге стоял незнакомец.
— Я хочу видеть господина Д'Аламбера.
— Боюсь, мсье, что это невозможно. Если хотите, оставьте записку…
Незнакомец уже вошел в дом, на ходу расстегивая сюртук. В одной руке он нес трость, а в другой сумку, похожую на ту, в какой адвокаты носят документы.
— Мсье, он спит…
— Я подожду, пока он проснется.
— Я уверена, что он не примет вас. — Человек уселся на стул в прихожей. — Если вы непременно хотите его дождаться, то пройдите сюда. Здесь вам будет удобнее, мсье. — Жюстина провела незнакомца в гостиную.
— Когда в последний раз пользовались этой комнатой? — спросил посетитель, оглядевшись.
Жюстину удивил вопрос.
— Точно не знаю, мсье.
— Скатерти на этих карточных столах не меняли несколько лет.
— Я каждый день убираю здесь, мсье.
— Я хочу сказать, что к складкам на скатертях давно никто не прикасался. Ваш хозяин не слишком жалует посетителей. — Незнакомец осторожно сел в кресло, словно опасаясь, что оно не выдержит его веса и развалится на куски. — Ты не знаешь, почему он стал таким отшельником?
Теперь Жюстина знала, что это произошло из-за Жюли, которая разбила сердце хозяина.
— Не могу сказать, мсье.
Незнакомец потянулся в кресле.
— Твой хозяин вообразил себя самым блистательным человеком своего поколения, хотя вся его работа ни к чему не привела. Его вычисления оказались ошибочными. Думаю, он понимает, что это так, но никогда в этом не признается.
Жюстина чувствовала себя неловко в присутствии незнакомца. Огонь, пылавший в глазах незнакомца, мог равно принадлежать гению и безумцу. Анри был в отъезде, а хозяин, который в любом случае не смог бы защитить ни себя, ни служанку, спал.
— Я действительно уверена, что господин Д'Аламбер не примет вас сегодня. Если вы оставите ему записку с вашим именем, он непременно примет вас завтра.
— Ты умеешь читать? — спросил незнакомец, разглядывая сверкавшую в солнечных лучах позолоту стен.
— Да, умею, мсье.
— Что же ты читаешь?
Жюстина встала в тупик. Она подумала о библиотеке с ее необъятным запасом знаний, который она с радостью, если бы смогла, украла бы весь до последней крошки.
— Ты когда-нибудь видела «Энциклопедию»? — спросил он.
— Нет, мсье.
Все собрание ее томов Жюстина сама перетащила в кабинет Д'Аламбера.
— Это хорошо. Мне было бы неприятно думать, что она смутила твой невинный ум.
Жюстина незаметно попятилась к выходу из гостиной.
— Итак, юная дама, может быть, вы все же скажете мне, что именно вы читаете? Может быть, романы?
Она растерялась.
— Я читала… «Эмиль»…
— Руссо. Энциклопедист.
— И… и «Кандид».
— Еще хуже.
— И… «Люсиль»… «Тристрама Шэнди»… — Ба!
— «Сказки Ррейннштадта»…
Он взорвался.
— Ррейннштадт! Кусок энциклопедической чуши от начала до конца, написанный с целью опорочить и поднять на смех мой труд. Авторы этой глупости — злобные мистификаторы, сопливые компиляторы; все, что они сумели создать, — это имитация псевдофилософского стиля Дидро, вдохновленного классификационной системой Д'Аламбера. Как они разделили музей своего мифического города-энциклопедии? Память, Разум и Воображение! Ба!
Жюстина попыталась оправдаться:
— Прошу вас, мсье, я всего лишь необразованная служанка, и книги, которые я читала, я брала в библиотеке хозяина.
— Да, по необходимости ваш вкус формировался по шаблону его дурного суждения. Разве вы не понимаете, что он и его дружки испортили интеллектуальное благополучие целого континента? Этот человек — шарлатан, мошенник! Я уверен, что он и сам это знает. Он думает, что вселенную можно объяснить, исходя из единого принципа, единого Великого Факта, из которого, следуя законам логики, можно вывести все остальное с помощью математических уравнений. Все это он сказал в своем абсурдном предварительном рассуждении к «Энциклопедии». Его так называемый принцип — не более чем обычная тавтология, бессмысленное определение. Его физика пуста, он знает и это. Он спрятался от мира, чтобы скрыть свой стыд.
Жюстина так не думала. Теперь она знала, что причиной того, во что превратилась жизнь Д'Аламбера, была Жюли де Л'Эпинас. Ее любовь была принципом, на который он поставил все, но она предала его веру. Ее измена потрясла самые основы его существования, а все, что осталось, оказалось пустым и бессмысленным.
— Мсье, я все же настаиваю на том, что хозяин не примет вас сегодня.
Посетитель открыл сумку, лежавшую у него на коленях.
— Я принес ему кое-что для прочтения. Многие годы я слал ему письма, доклады, тезисы и целые книги, но он предпочел игнорировать меня. Мой труд по теории вероятности ничего не значит для Д'Аламбера. Давным-давно я показал ему, что непреложные истины, на которых основывается его наука, — суть иллюзии. Вселенная управляется законом случайности; законом, который он не понимает, но который я выявил, потратив на это непомерный труд. Рукопись, которую я сегодня принес, — это еще один в последовательности текстов, кои показывают, что за пределами его философии существуют и другие миры, до которых не дотянулись зловонные щупальца проклятой «Энциклопедии». Я нашел эту рукопись в монастыре Сен-Жозеф, в том самом месте, где Д'Аламбер убил массу времени в салоне мадам дю Деффан. Монастырь — достойное восхищения учреждение, он позволяет прилично устроить жизнь вдов, одиноких женщин и их гостей. Много лет назад в уютных покоях мадам де Вассе провел три года своего изгнания Чарльз Эдвард Стюарт — юный претендент на английский престол. Он был окружен любопытной свитой, остатки которой все еще собираются иногда в монастыре, чтобы предаться приятным воспоминаниям, хотя их патрон уже давно отбыл на родину. Сын одного из тех, кто вместе с Чарльзом бежал из Шотландии, передал мне рукопись, которую я сейчас держу в руках. Ее составил человек по имени Магнус Фергюсон, и я нахожу ее поистине просветительской. Д'Аламберу она, конечно, очень не понравится.
Теперь у Жюстины не осталось сомнений в том, что посетитель сумасшедший и, видимо, очень опасный, но она не знала, как убедить его уйти.
— Вам придется долго ждать, — сказала она. — Простите.
Она вернулась в кабинет, чтобы посмотреть, не проснулся ли Д'Аламбер, но он продолжал ничком лежать на столе. Жюстина решила, что безопаснее будет остаться здесь до возвращения Анри. Хотя Д'Аламбер слишком слаб, чтобы помочь, возможно, само его присутствие отпугнет посетителя, если тот вздумает досаждать ей.
Она практически дочитала рукопись Д'Аламбера, осталась только одна страница, на которой покоилась его голова.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28