Вокруг нее воркуют возбужденные старые и молодые самцы. Они перебирают ногами, клюют, толкают друг друга, дрожат. Голубка дрожит, тяжело дышит, сжимается в комок, распластывается между канатами. Голуби набрасываются на нее, насилуют, клюют в затылок.
После серого – белоголовый, после него – пестрый, за пестрым – толстоклювый, за толстоклювым – черный... Один за другим, не обращая внимания даже на то, что накренившаяся набок крыша ходит ходуном от подземных толчков. Их как магнитом манят ее светлая спинка, теплый пух и желтовато-оранжевые полузакрытые глаза.
Голубка застывает, умирает.
Но голуби еще долго продолжают забираться на нее и насиловать мягкое, постепенно остывающее тельце.
Наконец они улетают.
Прямо подо мной внезапно раздается громкий взрыв. В воздух взлетают камни и дым, вверх взмывает столб огня.
Грохот испугал птиц. С севера плывут тяжелые черные тучи. Ты неуверенно осматриваешься по сторонам -куда лететь? Голуби исчезли. Ты одна-одинешенька.
Город остался позади. Город, которого больше нет.
Лети вперед, к солнцу, которое, как всегда, встает и освещает все вокруг своим светом.
Прозрачная Птица летит навстречу. Что это? Подсвеченный солнечными лучами Белокрылый Великан или облако света?
Ты не сворачиваешь, не взлетаешь выше, не ныряешь вниз, спасаясь бегством. Ты летишь прямо в этот свет, в прозрачность, в мягкий блеск его перьев.
Он – это воздух, свет, горизонт, сияние. Ты приближаешься к нему уверенно, смело, без всякого страха, который так часто охватывает птиц, вызывая панику. Этот Великан более прозрачен, чем морское мелководье в безветренный, ясный день... Он белее, чем утренний ту­ман... Кто он? Птица? Или мираж?
Его крылья вбирают в себя свет, охватывают собой весь мир. Нет, это весь мир умещается в нем и его крыльях. Круглые светлые глаза и удлиненный светящийся клюв...
Он – не хищник. Скорее, огромный голубь, похожий на тебя, такой же скиталец... Может, он тоже спасается бегст­вом от случившейся где-то далеко-далеко катастрофы?
Он летит в город, из которого ты бежишь, испуганная гибелью гнезда и смертью близких.
Неужели это всего лишь сон, что снится тебе в полете – на огромной высоте, в разреженной атмосфере? Летящие высоко над землей перелетные птицы часто засыпают прямо на лету, видят сны, миражи, призраки, а просыпаясь, даже не помнят о том, что спали.
Он приближается... Ты видишь уходящие в бесконечность перья его крыльев, заполняющие собой все пространство от земли до неба. Взмахи их неторопливы, сильны и решительны.
Прозрачный Великан знает свою цель, знает дорогу к ней и направление...
На небе уже зажглись первые звездочки...
Он летит на север, а ты – на юг.
И вдруг тебе показалось, что Великан хочет остановить тебя, что он хочет заставить тебя повернуть обратно, в разрушенный землетрясением город.
Свершилось... Ты влетаешь в огромный прозрачный глаз, ты уже в нем, в мозгу Огромной Светящейся Птицы, которая летит вперед с тобой внутри. С тобой, летящей в противоположную сторону. Ты пролетела, проскользнула, промчалась сквозь прозрачную светлую тень – тихую и бесшумную. Настоящую или привидевшуюся?
Такая большая птица и такая тихая, бесшумная, молчаливая. Наверное, это сон, потому что бесшумными бывают лишь сны... А полет белой совы? Разве он не такой же тихий, как во сне?
Ты летишь на юг... Вокруг светят звезды, птичьи созвездия – вечные указатели пути... Как и все другие птицы, ты различаешь их, замечаешь, знаешь, понимаешь... Над тобой ночь, ночь вокруг тебя... Луна... Падающие звезды.
Ты несешься вдоль скалистого берега, вызолоченного отблесками лунного света. Плавная дуга... Далеко позади осталась прозрачная белизна размеренно рассекающих воздух крыльев.
Поток теплого воздуха, поднимающийся от раскаленных за день камней, уносит тебя все выше л выше. Крылья не чувствуют усталости. Ты дышишь, но не ощущаешь воздуха. Густые перья защищают от холода высоты и ночи.
Море, рябь волн, скалы, острова, рифы... Ты летишь в несущем тебя потоке теплого воздуха к незнакомому побережью, к суше. Может, там родина этой Прозрачной Птицы? Была ли она наяву или все же лишь во сне?
Ты оглядываешься по сторонам, не веря, что улетела так далеко. И вдруг тебе кажется, что рядом с тобой летят Ом, Сизый Голубок и тот, с отливающими темно-фиолетовым блеском серебристо-серыми перьями Молодой Голубь со слегка удлиненными, как будто не до конца открытыми глазами, однажды не вернувшийся из полета в апельсиновую рощу.
Ты хочешь дотронуться до них крылом, почувствовать касание их перьев.
Но ты одна. Одинокая птица над дрожащим внизу морем и островами, которые в лунном свете напоминают тебе спящих зверей.
Издалека молодые пеликаны на воде совсем незаметны. Матовый сероватый пух сливается с поверхностью, в которой отражается серое, затянутое тучами небо.
Взрослые птицы угрожающе стучат большими кожистыми клювами.
У самого берега, на мелководье, стоит облезлый шакал с высунутым языком. Засыхающее дерево – трухлявый дуб, лишь на нижних ветках которого этой весной распустились мелкие листья, защищает меня от огромного солнечного диска. Я щурю глаза от усталости и сонливости.
Я хочу спать, хочу заснуть и видеть сны. Лапы подгибаются, клюв слегка раскрывается, глаза затягиваются белой пленкой век. Я долетела. Я жива.
Усталая, равнодушная ко всему, ни на что не реагирующая. Перед глазами расплываются красные круги.
Я открываю глаза. Вокруг – каменистая россыпь. Лишь кое-где пробивается зелень травы или хилого деревца. Дальше – развалины домов, стены, постройки из порванной волнистой жести, дороги.
Где я? Южное солнце греет сильнее, чем в городе, откуда я сбежала. Нет ни холодных влажных ущелий, ни огромных пространств, заросших виноградной лозой, ни апельсиновых и оливковых рощ.
Семена быстро созревающих трав смешаны с песком и пылью. Вокруг пустыня, скальные россыпи и резервуары с солоноватой водой, не утоляющей жажды. Лишь утренняя роса, если она вообще появляется, бывает здесь холодной и вкусной. И эта река, что так часто пересыхает.
Я хочу спать, хочу видеть сны, сны о том городе, который я покинула, испугавшись землетрясения, о городе, в развалинах которого погибло мое гнездо. Этот город до сих пор близок мне. Я так сильно тоскую о нем.
Я закрываю глаза, но не могу спать и потому не буду видеть сны.
Ветки дуба, где я спряталась от солнца, широкие, раскидистые. Я поджимаю под себя ноги и удобно устраиваюсь на боку. Смотрю по сторонам. Голуби, вместе с которыми я улетела из того города, видимо, сюда не долетели...
Может, они остались на островах? А может, опустились слишком низко и, намокнув от волн, упали в море?
Здесь тепло, сонно, спокойно. Лишь бегающий по мелководью шакал скулит и лает на птиц, которых ему все равно не поймать.
Тень перемещается, и я перемещаюсь вслед за ней поближе к стволу. Воздух над камнями дрожит, волнуется, поднимаясь и опускаясь. Жара сделала меня ленивой, распластала на суку с ободранной корой.
Берег густо усеян ракушками и камнями. В таких местах всегда много мелких рачков и крабов размером с горошину. Как только наступит вечер, они выползут, выскочат, станут толпами бродить по берегу... Тогда можно будет наесться и утолить жажду содержащейся в них влагой.
Я зеваю. Вытягиваю крылья, распрямляю лапы. Расчесываю пух на грудке и чищу маховые перья. В это время звери и птицы спят, отдыхают, нежатся в тени. Я прижимаюсь к шершавой коре дерева, погружаюсь в дремоту, в состояние между сном и явью, в мир, о котором я ничего не знаю. Не знаю даже, существует он в действительности или только лишь внутри меня?
Я лечу к реке, к раскинувшемуся в котловине городу.
На возвышающемся над городом обрыве стоит самый высокий дом, я влетаю через окно в комнату, где в металлическом кресле на колесиках сидит высохший скелет человека, который рассыпается у меня на глазах от легкого дуновения воздуха, вызванного взмахом моих крыльев.
На берегу слышится шум. Пеликаны улетают. Разозленный шакал вылезает из воды на берег, яростно отряхивается, сопит, воет от злости.
Где я? Как далеко улетела от того города с раскидистыми деревьями, что отбрасывали такую прохладную, такую приятную тень?
Хочу ли я вернуться? Я попробую... Я буду взлетать так высоко, как только смогу, и смотреть во все стороны – как можно дальше, до самого горизонта – в поисках пути назад.
Шакал с поджатым хвостом пробегает мимо дерева, на котором я сижу. Время идет, тени удлиняются, становятся совсем длинными.
Меня окружает неподвижный раскаленный воздух.
И вдруг сверху, с безлистных, голых веток доносится воркование.
Черный голубь с красными глазами и ногами слетает вниз, на мою ветку, и начинает свой танец любви.
Он ведет себя так, как будто и этот дуб, и вся округа принадлежат ему одному. Он воркует, надувая зоб, вертится, крутится, переступает с лапы на лапу, подпрыгивает, подбегает ближе и останавливается. Влюбчивый старый самец, с черными перьями, сверкающими в лучах солнца всеми оттенками фиолетового, пурпурного, зеленого. Сильный, крепкий, властный.
Он танцует передо мной на ветке, касается клювом моих крыльев и головы, словно проверяя, не мираж ли я, не привиделась ли я ему в этой раскаленной атмосфере.
Он то поднимает, то опускает голову, захлебываясь собственным влюбленным воркованием.
Пустыня, зной, высохшее дерево, раскаленные камни.
Но все это становится неважным рядом с этим голосом любви. Все вокруг как бы исчезает от воркования старого голубя, которого я так неожиданно здесь встретила.
Он ждет.
Протягивает ко мне вечно голодный клюв.
Я позволяю ему залезть клювом ко мне в горло, разрешаю добраться до самого зоба.
Он засовывает клюв поглубже, выпивает размягченную, полужидкую массу. Отскакивает в сторону. Пищит, размахивая коротенькими крылышками. Опять засовывает клюв в мой зоб. Он повторяет это несколько раз, пока я не начинаю ощущать пустоту. Стенки зоба проваливаются внутрь, становятся дряблыми. Я выплевываю остатки корма в клюв моему маленькому птенцу и, нахохлившись, усаживаюсь на уставших лапах высоко под крышей, на выпирающей из стены балке. Он смотрит на меня снизу, но никак не может сюда добраться. Жесть крыши раскалилась от солнца. Я отдыхаю от его вечного голода, от подпрыгиваний, попискиваний, трепетания крылышек и постоянных попыток залезть ко мне в клюв. Мои глаза затягиваются пленкой. Голова становится все тяжелее. Я зеваю и засыпаю.
Я снижаюсь и лечу над блестящей асфальтированной дорогой. Крыльями ловлю поднимающиеся снизу струи теплого воздуха.
Я лечу медленно, спокойно, уверенно. Как будто я уже много раз летала над этой дорогой. Она ведет вверх, на холм. В котловине за ним раскинулся город. Купола, шпили, крыши, башни, руины. Все поросло зеленью. Везде торчит трава, вездесущий пырей, ежевика, малина, вьюнки. С крыш, с водосточных труб, из разбитых окон свисают лианы, вьющиеся растения, ветки деревьев. Маленькие карликовые деревца растут прямо на крышах домов, изо всех сил стараясь укорениться и выжить. Я подлетаю к высоким серым домам, выстроенным на каменистой возвышенности на краю города.
Где я? Ведь я же никогда здесь не бывала!
Высокие посеревшие дома, плоские окна. Я сажусь на самый верхний подоконник. Заглядываю. Стекла потрескались, рамы приоткрыты.
Я в самой верхней точке города. Сильный порыв ветра вталкивает меня внутрь. В кресле сидит высохший, рассыпающийся скелет, прикрытый серым одеялом. Пустые глазницы. Оскаленные зубы. Высохшие, истлевшие руки. Я облетаю комнату вокруг, но сесть боюсь. Меня пугает незнакомое помещение и его мертвый хозяин. Взмахи моих крыльев, отражающийся от низких бетонных стен шум, вибрация, резонанс, эхо...
Высохший череп отрывается, скатывается по покрытому одеялом телу. Мое сердце испуганно колотится. Я сажусь на стол с толстым слоем пыли.
Под стенами лежат косточки маленьких голубей – птенцов, оставшихся без родителей. Птичьи кости, высохшие шкурки крыс.
Я склевываю засохшие крошки кожи и мяса. В них нет ни вкуса, ни запаха. Надо вылететь отсюда, выбраться, вернуться.
Я облетаю комнату в поисках выхода. Оконные рамы плотно закрыты, дверь захлопнулась. Я в страхе судорожно колочу крыльями. Летаю по комнате, ударяясь о мебель, взметая тучи пыли, поднимая все новые и новые волны застоявшегося воздуха. Ткань расползается. Сидящий в кресле человек шевелится, качается, переворачивается, вываливается из прогнившего одеяла. Скелет падает – и рассыпается по полу. Ребра, позвонки, берцовые кости и мелкие косточки разлетаются во все стороны.
Я все быстрее кружу вдоль пустых стен, пытаясь найти выход. И вдруг понимаю, что это всего лишь сон, который мне снится, и что я скоро проснусь. Проснуться? Но можно ли прервать ночной кошмар? Смогу ли я проснуться лишь потому, что не хочу больше видеть этот сон?
Под стеной среди крысиных костей испуганно трепещут крылышки моего птенца. Чего он боится? Я пока еще не вижу никакой опасности. И вдруг слышу громкие взмахи крыльев – как будто кроме меня в этом помещении под самой крышей дома появилась чужая птица.
Вот она! Незнакомая голубка, самая крупная из всех, каких я когда-либо видела, летает за мной, машет крыльями совсем рядом, то приближаясь, то удаляясь в едва пробивающихся сквозь пыль солнечных лучах.
С ее появлением я перестаю бояться замкнутого пространства, перестаю опасаться захлопнутых дверей и закрытых окон.
Ну и что с того, что окна закрыты? Ведь стекла потрескались и кое-где высыпались из рам. Я взлетаю под самый потолок и медленно снижаюсь над креслом, в котором сидел рассыпавшийся скелет. Вокруг валяются истлевшие останки, пыль, прах, кости.
Голубка летит за мной вдоль стены. Она машет крыльями, взмывает вверх и опадает вниз, в точности повторяя мои движения. Да существует ли она в действительности? Или это всего лишь моя тень?
Птенец зовет меня из-под стены, просит защитить его.
Но от кого защищать? От голубки, которой я никогда раньше не видела?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38