встроенная тумба и умывальник 49 сантиметров
Светлана на глиссере. Надпись на обороте: «Спасибо.»
Герману очень хотелось сохранить этот снимок. Но страшно было даже подумать, что будет, если на него случайно наткнется Катя. Он порвал его и ночью выбросил обрывки в море с кормы теплохода, уходящего в темноту от огней Флоренции.
Больше он никогда не видел Светланы, ничего не слышал о ней и не пытался ее найти. Он всегда сразу и навсегда прекращал интрижки, которые время от времени заводил с интересными женщинами во время частых и длительных командировок, не видя в том греха и не чувствуя перед Катей вины. Он не считал их изменами, потому что не вкладывал в эти краткосрочные связи души и быстро их забывал.
Но о Светлане иногда вспоминал. Особенно во время ссор с Катей, которая была постоянно всем недовольна. Ей не понравился особняк, который Герман купил перед переездом в Торонто: район непрестижный и нет бассейна. Ей не понравилась машина, «понтиак Grand Prix» последней модели с множеством прибамбасов, которую он ей подарил в день приезда: какая-то финтифлюшка. Ей не нравился круг его деловых знакомых, серьезных и интересных Герману предпринимателей, в который он ее ввел. Средний класс, а она хотела быть в высшем свете, как и подобает жене миллионера.
Но миллионер в Москве и миллионер в Торонто — это не одно и то же. Сколько бы ни было у тебя денег, всегда есть те, у кого их на порядки больше. Какой бы особняк ты ни купил, рядом обязательно будет дворец. Запад быстро учит смирению. Но Катя не желала довольствоваться тем, что есть. Тогда-то Герман первый раз задумался о том, что слишком самонадеянно отделял он себя от своей семьи, а Катю от ее семьи. Им управляли унаследованные от матери гены, заставляющие видеть в деньгах не средство для украшения жизни, а надежную защиту от нищеты. И может быть — гены отца, высокий профессионализм которого давал ему независимость от любого начальства. Точно так же в Кате возродились задавленные обстоятельствами амбиции и несбывшиеся мечтания ее матери о принадлежности к московской элите, пресеченные несостоявшейся журналистской карьерой.
Машину Герман ей сразу купил другую: элегантную, стального цвета «БМВ» пятой серии. А после рождения Ленчика подарил двухдверный «Мерседес-500SL» цвета «светлый металлик». Со временем построил дом в фешенебельном Норд Йорке, по индивидуальному проекту, с бассейном. Но вступать в элитный «Торонто-клаб», на чем настаивала Катя, категорически отказался. Платить двадцать тысяч долларов вступительного взноса и столько же каждый год — за что? Чтобы постоянно чувствовать себя чужаком и выскочкой среди потомков первых канадских переселенцев? Они-то и виду не подадут, да мы-то знаем, что им не ровня. Катя злилась, но Герман твердо стоял на своем.
В такие минуты он и вспоминал о Светлане. Ну хоть бы раз Катя сказала ему спасибо. Однажды он мягко упрекнул ее в этом. Она искренне удивилась: «За что? Я не заставляла тебя на мне жениться. Ты сам этого захотел».
Тот двухнедельный круиз на «Шота Руставели» так и остался бы приятным воспоминанием, если бы не имел плохого продолжения. Однажды в кабинет Германа в Олсуфьевском переулке ворвался Тольц, возбужденный, с азартным молодым блеском в глазах, какой у него бывал всегда, когда его посещала увлекательная идея, приказал секретарше никого не впускать и ни с кем не соединять и сообщил:
— Есть дельце. Из тех, что украшают жизнь. Конфетка!
Дело оказалось финансовой авантюрой, которые так любил Тольц. Шел обмен старых советских денег на новые российские. Тольцу предложили сделку: ему привозят сто двадцать миллионов «деревянных», он меняет их на новые рубли, конвертирует в доллары и переводит в австрийский банк «Кредитанштальт». Плата за операцию — тридцать процентов. В пересчете на валюту — полтора миллиона долларов.
— Полтора «лимона»! — повторил Тольц. — Одним ударом! А? Есть за что бороться! Если все получится, возможно продолжение. Не вижу причин, по которым может не получиться. Неслабо?
Он не сомневался в реакции Германа и был озадачен, когда тот не проявил ответного энтузиазма.
— Кто предложил? — спросил Герман.
— Тимур Джумаев, туркмен из Ашхабада. Он был на «Шота Руставели». Я тебя с ним знакомил, но тебе было не до него, — с усмешкой напомнил Тольц. — Тимур очень серьезный человек. На меня он вышел, потому что мы имеем дело с наличкой, для нас эта операция не проблема.
— Зачем ему отдавать тридцать процентов? Он может обменять деньги нормальным порядком.
— Не может. Слишком большие суммы. Не хочет светиться. Это и в Москве опасно, а в Ашхабаде смерти подобно. Люди Туркмен-баши заберут все, а Тимура посадят. Или сразу прикончат. Там свои порядки.
— С Иваном говорили? Он совладелец компании.
— Звонил. Он в Берлине, со своим бывшим тестем занимается распродажей имущества Западной группы войск. Сказал: сами решайте. Ну, подписываемся?
Герман задумался. На первый взгляд, идея была хороша. Ничего противозаконного. Почти ничего. Провести через бухгалтерию даже такую сумму, как сто двадцать миллионов рублей, при объеме розничной торговли «Планеты» особого труда не составляло. А полтора миллиона долларов — не баран накашлял. Особенно сейчас, когда «Планета», как всякая быстро развивающаяся компания, испытывала острый недостаток оборотных средств. Но Герман никогда не склонен был бросаться на халяву, как голодный щуренок на блесну. Он знал, чем это кончается.
— Что тебя смущает? — удивился Тольц. — Верное дело!
— Это и смущает. Легких денег не бывает, Ян. За что не доплатишь, того не доносишь. И вы это знаете.
— Ты рассуждаешь, как старый крестьянин. Парадокс! Это ты должен прибежать ко мне с этой идеей, а я тебя от нее отговаривать. Герман, ты же молодой человек! Ты что, не понимаешь, какие времена на дворе? Сейчас нужно действовать, а не рассуждать! Те, кто рассуждает, потом будут волосы на голове рвать!
— Может быть. Но… Нет, Ян, почему-то не нравится мне эта идея.
— Да почему?! Почему!?
— Не знаю, — признался Герман. — Откуда у Тимура столько налички?
— Нам-то что?
— Как посмотреть. Туркмен. Ашхабад. Рядом граница с Афганом. Это наркота, Ян.
— Наркота? — с недоумением переспросил Тольц. — С чего ты взял?
— А что?
— Да что угодно! Это не наши дела!
— Наши, — возразил Герман. — С наркотой нельзя связываться. Ни под каким видом.
— Да почему ты уверен, что это обязательно наркотики?!
— Не уверен. Предполагаю. Но с меня и предположения хватит. Нет, Ян, я против. И вам не советую. Понятно, что торговля обувью дело скучное, — добавил Герман. — Но вы сами говорили, что наш бизнес тем хорош, что в нем можно спать спокойно.
— Да, говорил, — подтвердил Тольц. — Черт! А красивая вырисовывалась комбинация! Но если наркота… Тогда да. Тогда, конечно… Ладно, забыли.
Герман забыл. Тольц не забыл. Он все-таки ввязался в эту авантюру. При встрече Тимур убедил его, что ни о каких наркотиках не может быть речи, он торгует паленой водкой, отсюда и нал. Тольц поверил, потому что хотел поверить. Живущий в нем авантюрист не мог смириться с тем, что приходится отказываться от блестящей комбинации из-за смутных, ни на чем не основанных предположений, а старые деловые связи давали ему возможность провернуть сделку без участия «Планеты».
Деньги доставили военно-транспортным «Антеем» на аэродром в Чкаловском. Из-за обильного снегопада в Ашхабаде самолет задержался, пришел поздно вечером. Груз — два морских контейнера — перевезли в холодный ангар. В контейнерах были увесистые тюки мелких купюр в сетках, как упаковывают в типографиях бумажные обрезки для отправки на переработку. Нечего было и думать пересчитывать сто двадцать миллионов на месте, это заняло бы не один день. Тольц принял их по весу, на двух позаимствованных у военных бэтээрах перевез на заранее снятый склад на территории Варшавского техцентра и оставил под охраной трех вооруженных «калашниковыми» омоновцев из соседнего райотдела милиции.
Утром омоновцев обнаружили убитыми, стальная дверь склада была вырезана автогеном, деньги исчезли. На бетонном полу валялись гильзы от «ТТ». Никто ничего не слышал, из чего оперативники сделали вывод, что стреляли из пистолета с глушителем. Сам пистолет нашли в мусорном контейнере на выезде из грузового двора. На допросе Тольц показал, что из склада похищена партия электронных часов из Сингапура. В газеты происшествие не попало.
О том, что случилось, Герман узнал только через месяц от Тольца. На Яна страшно было смотреть. От былой моложавости не осталось и следа, он сразу постарел лет на двадцать. Обрюзгшее лицо с воспаленными веками, трясущиеся руки. Вместо ухоженной, с благородной серебряной проседью шкиперской бородки
— клок тусклых сивых волос.
— Только ради бога не говорите: а я вас предупреждал, — с кривой улыбкой попросил он. — И не сочувствуйте. Не нужно мне сочувствовать, Герман. Я получил то, что заслужил. Ребят жалко. Получается, что я их подставил. Молодые ребята, им бы жить и жить. Я, собственно, к вам по делу…
— Почему «вы»? — спросил Герман.
— Да? Машинально. Мне кажется, что я ни к кому теперь не могу обращаться на «ты».
— Ко мне можете.
— Спасибо. Дело вот какое. Долг, как вы понимаете, повесили на меня…
— Сколько?
— Четыре с половиной миллиона долларов. Два я отдал. Обнулил все счета, продал дом в Барвихе. Осталось два с половиной. Вынужден вынуть их из дела. Понимаю, Герман, это удар по компании, но у меня нет выхода. Включат счетчик. И тогда мне конец.
— Кто включит?
— Крыша Тимура. Круглов. Вы должны его помнить, он тоже был на теплоходе.
— Помню.
— Он дал срок.
— Какой?
— Две недели. Нужно успеть.
— Не паникуйте. Попробуем что-нибудь предпринять.
— Нет-нет! — запротестовал Тольц. — Не связывайтесь. Это страшный человек. Я не хочу, чтобы вы из-за меня рисковали. Я не стою вашей защиты.
— Возьмите себя в руки! — прикрикнул Герман. — Я защищаю не вас, а наш бизнес!
— Ну, как знаете, — безвольно согласился Тольц.
В тот же день Герман встретился с Деминым. Вся Петровка была поднята по тревоге. Убийство трех милиционеров по тем временам было делом неслыханным. Ввели в действие план «Перехват», активизировали всю агентуру. Когда Герман назвал фамилию Клеща, Демин насторожился.
— Что было на складе? Тольц показал: электронные часы. Есть сомнения. За это говно омоновцев не убивают.
— Там было сто двадцать миллионов рублей в мелких купюрах.
— За это убивают. Давай с самого начала, со всеми подробностями. Где могли познакомиться туркмен с Клещом?
— На теплоходе «Шота Руставели», во время круиза. Если не были раньше знакомы.
— С круиза и начни.
Когда Герман закончил рассказ, Демин кивнул:
— Посиди, наведу справки. Как, ты сказал, зовут туркмена?
— Тимур Джумаев.
Вернулся он минут через сорок.
— Ты угадал. Тимур — личность в Ашхабаде известная. Никакая не водка — наркота. Подбросил я им твою информацию о ста двадцати миллионах, которые он увел из-под носа Туркмен-баши. Этого ему не простят. Погасят Тимура. И думаю, ждать недолго.
— Посадят? — переспросил Герман.
— Я не сказал «посадят». Погасят. Там свой гадюшник, но это нас не касается. Так что с туркменом ясно. Теперь с Хватом. Я так думаю, что твоего Тольца развели. И с самого начала знали, что разведут. Прицел-то был на тебя. Но ты молоток, не клюнул.
— Ученый.
— Наверное, на теплоходе и договорились, — продолжал Демин. — А иначе откуда бы Хват узнал про бабки?
— Думаете — он?
— А кто? Кто?!
— Ну, позвонил Тимур, когда деньги исчезли, попросил выбить долг, — предположил Герман. — Обычная практика. И обычная ставка — половина долга.
— Да никуда они не исчезли! Хват их забрал, больше некому. А иначе не сходится. Кто знал, что бабки повезут из Чкаловского? Только Тольц и Тимур. Они что, трепались об этом на всех углах? Клещ не знал, куда их повезут? Да, не знал. Но проследить бэтээры с бабками — проще простого. Если знаешь, откуда они пойдут. И смотри, как быстро все провернули — в часы. Значит, готовились. Нутром чую — его рука!
— Не докажете, Василий Николаевич. Нутро нутром, но прокурор потребует доказательств, не мне вам рассказывать.
— Может, это и не докажем, — согласился Демин. — Мы его по-другому прихватим. На сколько баксов могло быть часов в тех тюках? Если считать, что в них были часы.
— Трудно сказать.
— Примерно?
— На миллион, не больше.
— Вот! — удовлетворенно кивнул Демин. — А с Тольца уже сняли два и еще два с половиной требуют. Статья девяносто пятая, часть третья, если помнишь. Вымогательство. От пяти до десяти лет с конфискацией имущества. Закроем в Бутырку, а там, смотришь, и про налет что-то всплывет. Эти два «лимона» Тольц отдал налом?
— Нет, конечно. Хват не дурак. Потребовал перевести на счет в Австрии.
— На свой?
Герман усмехнулся:
— И здесь не выходит. Я специально об этом спросил. На номерной.
— Сечешь фишку, — одобрил Демин. — Не забыл выучку. Но два с половиной миллиона Тольц будет переводить? Будет. Вот и доказательство. Напишет Тольц заяву на вымогательство? Не побоится?
— Нужно спросить. Может испугаться. Он же не хуже нас знает, как это бывает. Хват выкупит заяву — и что?
Демин сжал правую руку в кулак и ладонью левой рубанул по локтю:
— Вот он что выкупит! Понял? Выкупит! Вот ему, а не выкупит! Билеты на этот спектакль буду продавать я!
— Тогда поехали, — кивнул Герман.
Заявление Ян написал, хоть и с очень большой неохотой. Герман и Демин вернулись на Петровку и еще часа два обсуждали детали.
— А теперь звони Клещу, забивай стрелку, — подвел итог Демин.
— Как назваться?
— Как есть. Тольц твой компаньон. Встречаетесь один на один.
— А если откажется?
— Скажешь, что бабок не будет. Война никому не нужна, даже бандитам. Не откажется. Чтобы этот волчара отказался от двух с половиной «лимонов» «зеленых» — да ни в жизнь!
Стрелку забили на два часа дня на Таганке. Место и время назначил Клещ за час до встречи. Этого Демину хватило, чтобы расставить своих людей. Без пяти два Герман пересек площадь и остановился возле телефонных будок, торчавших вдоль глухой стены на углу Земляного вала и Большой Коммунистической.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33
Герману очень хотелось сохранить этот снимок. Но страшно было даже подумать, что будет, если на него случайно наткнется Катя. Он порвал его и ночью выбросил обрывки в море с кормы теплохода, уходящего в темноту от огней Флоренции.
Больше он никогда не видел Светланы, ничего не слышал о ней и не пытался ее найти. Он всегда сразу и навсегда прекращал интрижки, которые время от времени заводил с интересными женщинами во время частых и длительных командировок, не видя в том греха и не чувствуя перед Катей вины. Он не считал их изменами, потому что не вкладывал в эти краткосрочные связи души и быстро их забывал.
Но о Светлане иногда вспоминал. Особенно во время ссор с Катей, которая была постоянно всем недовольна. Ей не понравился особняк, который Герман купил перед переездом в Торонто: район непрестижный и нет бассейна. Ей не понравилась машина, «понтиак Grand Prix» последней модели с множеством прибамбасов, которую он ей подарил в день приезда: какая-то финтифлюшка. Ей не нравился круг его деловых знакомых, серьезных и интересных Герману предпринимателей, в который он ее ввел. Средний класс, а она хотела быть в высшем свете, как и подобает жене миллионера.
Но миллионер в Москве и миллионер в Торонто — это не одно и то же. Сколько бы ни было у тебя денег, всегда есть те, у кого их на порядки больше. Какой бы особняк ты ни купил, рядом обязательно будет дворец. Запад быстро учит смирению. Но Катя не желала довольствоваться тем, что есть. Тогда-то Герман первый раз задумался о том, что слишком самонадеянно отделял он себя от своей семьи, а Катю от ее семьи. Им управляли унаследованные от матери гены, заставляющие видеть в деньгах не средство для украшения жизни, а надежную защиту от нищеты. И может быть — гены отца, высокий профессионализм которого давал ему независимость от любого начальства. Точно так же в Кате возродились задавленные обстоятельствами амбиции и несбывшиеся мечтания ее матери о принадлежности к московской элите, пресеченные несостоявшейся журналистской карьерой.
Машину Герман ей сразу купил другую: элегантную, стального цвета «БМВ» пятой серии. А после рождения Ленчика подарил двухдверный «Мерседес-500SL» цвета «светлый металлик». Со временем построил дом в фешенебельном Норд Йорке, по индивидуальному проекту, с бассейном. Но вступать в элитный «Торонто-клаб», на чем настаивала Катя, категорически отказался. Платить двадцать тысяч долларов вступительного взноса и столько же каждый год — за что? Чтобы постоянно чувствовать себя чужаком и выскочкой среди потомков первых канадских переселенцев? Они-то и виду не подадут, да мы-то знаем, что им не ровня. Катя злилась, но Герман твердо стоял на своем.
В такие минуты он и вспоминал о Светлане. Ну хоть бы раз Катя сказала ему спасибо. Однажды он мягко упрекнул ее в этом. Она искренне удивилась: «За что? Я не заставляла тебя на мне жениться. Ты сам этого захотел».
Тот двухнедельный круиз на «Шота Руставели» так и остался бы приятным воспоминанием, если бы не имел плохого продолжения. Однажды в кабинет Германа в Олсуфьевском переулке ворвался Тольц, возбужденный, с азартным молодым блеском в глазах, какой у него бывал всегда, когда его посещала увлекательная идея, приказал секретарше никого не впускать и ни с кем не соединять и сообщил:
— Есть дельце. Из тех, что украшают жизнь. Конфетка!
Дело оказалось финансовой авантюрой, которые так любил Тольц. Шел обмен старых советских денег на новые российские. Тольцу предложили сделку: ему привозят сто двадцать миллионов «деревянных», он меняет их на новые рубли, конвертирует в доллары и переводит в австрийский банк «Кредитанштальт». Плата за операцию — тридцать процентов. В пересчете на валюту — полтора миллиона долларов.
— Полтора «лимона»! — повторил Тольц. — Одним ударом! А? Есть за что бороться! Если все получится, возможно продолжение. Не вижу причин, по которым может не получиться. Неслабо?
Он не сомневался в реакции Германа и был озадачен, когда тот не проявил ответного энтузиазма.
— Кто предложил? — спросил Герман.
— Тимур Джумаев, туркмен из Ашхабада. Он был на «Шота Руставели». Я тебя с ним знакомил, но тебе было не до него, — с усмешкой напомнил Тольц. — Тимур очень серьезный человек. На меня он вышел, потому что мы имеем дело с наличкой, для нас эта операция не проблема.
— Зачем ему отдавать тридцать процентов? Он может обменять деньги нормальным порядком.
— Не может. Слишком большие суммы. Не хочет светиться. Это и в Москве опасно, а в Ашхабаде смерти подобно. Люди Туркмен-баши заберут все, а Тимура посадят. Или сразу прикончат. Там свои порядки.
— С Иваном говорили? Он совладелец компании.
— Звонил. Он в Берлине, со своим бывшим тестем занимается распродажей имущества Западной группы войск. Сказал: сами решайте. Ну, подписываемся?
Герман задумался. На первый взгляд, идея была хороша. Ничего противозаконного. Почти ничего. Провести через бухгалтерию даже такую сумму, как сто двадцать миллионов рублей, при объеме розничной торговли «Планеты» особого труда не составляло. А полтора миллиона долларов — не баран накашлял. Особенно сейчас, когда «Планета», как всякая быстро развивающаяся компания, испытывала острый недостаток оборотных средств. Но Герман никогда не склонен был бросаться на халяву, как голодный щуренок на блесну. Он знал, чем это кончается.
— Что тебя смущает? — удивился Тольц. — Верное дело!
— Это и смущает. Легких денег не бывает, Ян. За что не доплатишь, того не доносишь. И вы это знаете.
— Ты рассуждаешь, как старый крестьянин. Парадокс! Это ты должен прибежать ко мне с этой идеей, а я тебя от нее отговаривать. Герман, ты же молодой человек! Ты что, не понимаешь, какие времена на дворе? Сейчас нужно действовать, а не рассуждать! Те, кто рассуждает, потом будут волосы на голове рвать!
— Может быть. Но… Нет, Ян, почему-то не нравится мне эта идея.
— Да почему?! Почему!?
— Не знаю, — признался Герман. — Откуда у Тимура столько налички?
— Нам-то что?
— Как посмотреть. Туркмен. Ашхабад. Рядом граница с Афганом. Это наркота, Ян.
— Наркота? — с недоумением переспросил Тольц. — С чего ты взял?
— А что?
— Да что угодно! Это не наши дела!
— Наши, — возразил Герман. — С наркотой нельзя связываться. Ни под каким видом.
— Да почему ты уверен, что это обязательно наркотики?!
— Не уверен. Предполагаю. Но с меня и предположения хватит. Нет, Ян, я против. И вам не советую. Понятно, что торговля обувью дело скучное, — добавил Герман. — Но вы сами говорили, что наш бизнес тем хорош, что в нем можно спать спокойно.
— Да, говорил, — подтвердил Тольц. — Черт! А красивая вырисовывалась комбинация! Но если наркота… Тогда да. Тогда, конечно… Ладно, забыли.
Герман забыл. Тольц не забыл. Он все-таки ввязался в эту авантюру. При встрече Тимур убедил его, что ни о каких наркотиках не может быть речи, он торгует паленой водкой, отсюда и нал. Тольц поверил, потому что хотел поверить. Живущий в нем авантюрист не мог смириться с тем, что приходится отказываться от блестящей комбинации из-за смутных, ни на чем не основанных предположений, а старые деловые связи давали ему возможность провернуть сделку без участия «Планеты».
Деньги доставили военно-транспортным «Антеем» на аэродром в Чкаловском. Из-за обильного снегопада в Ашхабаде самолет задержался, пришел поздно вечером. Груз — два морских контейнера — перевезли в холодный ангар. В контейнерах были увесистые тюки мелких купюр в сетках, как упаковывают в типографиях бумажные обрезки для отправки на переработку. Нечего было и думать пересчитывать сто двадцать миллионов на месте, это заняло бы не один день. Тольц принял их по весу, на двух позаимствованных у военных бэтээрах перевез на заранее снятый склад на территории Варшавского техцентра и оставил под охраной трех вооруженных «калашниковыми» омоновцев из соседнего райотдела милиции.
Утром омоновцев обнаружили убитыми, стальная дверь склада была вырезана автогеном, деньги исчезли. На бетонном полу валялись гильзы от «ТТ». Никто ничего не слышал, из чего оперативники сделали вывод, что стреляли из пистолета с глушителем. Сам пистолет нашли в мусорном контейнере на выезде из грузового двора. На допросе Тольц показал, что из склада похищена партия электронных часов из Сингапура. В газеты происшествие не попало.
О том, что случилось, Герман узнал только через месяц от Тольца. На Яна страшно было смотреть. От былой моложавости не осталось и следа, он сразу постарел лет на двадцать. Обрюзгшее лицо с воспаленными веками, трясущиеся руки. Вместо ухоженной, с благородной серебряной проседью шкиперской бородки
— клок тусклых сивых волос.
— Только ради бога не говорите: а я вас предупреждал, — с кривой улыбкой попросил он. — И не сочувствуйте. Не нужно мне сочувствовать, Герман. Я получил то, что заслужил. Ребят жалко. Получается, что я их подставил. Молодые ребята, им бы жить и жить. Я, собственно, к вам по делу…
— Почему «вы»? — спросил Герман.
— Да? Машинально. Мне кажется, что я ни к кому теперь не могу обращаться на «ты».
— Ко мне можете.
— Спасибо. Дело вот какое. Долг, как вы понимаете, повесили на меня…
— Сколько?
— Четыре с половиной миллиона долларов. Два я отдал. Обнулил все счета, продал дом в Барвихе. Осталось два с половиной. Вынужден вынуть их из дела. Понимаю, Герман, это удар по компании, но у меня нет выхода. Включат счетчик. И тогда мне конец.
— Кто включит?
— Крыша Тимура. Круглов. Вы должны его помнить, он тоже был на теплоходе.
— Помню.
— Он дал срок.
— Какой?
— Две недели. Нужно успеть.
— Не паникуйте. Попробуем что-нибудь предпринять.
— Нет-нет! — запротестовал Тольц. — Не связывайтесь. Это страшный человек. Я не хочу, чтобы вы из-за меня рисковали. Я не стою вашей защиты.
— Возьмите себя в руки! — прикрикнул Герман. — Я защищаю не вас, а наш бизнес!
— Ну, как знаете, — безвольно согласился Тольц.
В тот же день Герман встретился с Деминым. Вся Петровка была поднята по тревоге. Убийство трех милиционеров по тем временам было делом неслыханным. Ввели в действие план «Перехват», активизировали всю агентуру. Когда Герман назвал фамилию Клеща, Демин насторожился.
— Что было на складе? Тольц показал: электронные часы. Есть сомнения. За это говно омоновцев не убивают.
— Там было сто двадцать миллионов рублей в мелких купюрах.
— За это убивают. Давай с самого начала, со всеми подробностями. Где могли познакомиться туркмен с Клещом?
— На теплоходе «Шота Руставели», во время круиза. Если не были раньше знакомы.
— С круиза и начни.
Когда Герман закончил рассказ, Демин кивнул:
— Посиди, наведу справки. Как, ты сказал, зовут туркмена?
— Тимур Джумаев.
Вернулся он минут через сорок.
— Ты угадал. Тимур — личность в Ашхабаде известная. Никакая не водка — наркота. Подбросил я им твою информацию о ста двадцати миллионах, которые он увел из-под носа Туркмен-баши. Этого ему не простят. Погасят Тимура. И думаю, ждать недолго.
— Посадят? — переспросил Герман.
— Я не сказал «посадят». Погасят. Там свой гадюшник, но это нас не касается. Так что с туркменом ясно. Теперь с Хватом. Я так думаю, что твоего Тольца развели. И с самого начала знали, что разведут. Прицел-то был на тебя. Но ты молоток, не клюнул.
— Ученый.
— Наверное, на теплоходе и договорились, — продолжал Демин. — А иначе откуда бы Хват узнал про бабки?
— Думаете — он?
— А кто? Кто?!
— Ну, позвонил Тимур, когда деньги исчезли, попросил выбить долг, — предположил Герман. — Обычная практика. И обычная ставка — половина долга.
— Да никуда они не исчезли! Хват их забрал, больше некому. А иначе не сходится. Кто знал, что бабки повезут из Чкаловского? Только Тольц и Тимур. Они что, трепались об этом на всех углах? Клещ не знал, куда их повезут? Да, не знал. Но проследить бэтээры с бабками — проще простого. Если знаешь, откуда они пойдут. И смотри, как быстро все провернули — в часы. Значит, готовились. Нутром чую — его рука!
— Не докажете, Василий Николаевич. Нутро нутром, но прокурор потребует доказательств, не мне вам рассказывать.
— Может, это и не докажем, — согласился Демин. — Мы его по-другому прихватим. На сколько баксов могло быть часов в тех тюках? Если считать, что в них были часы.
— Трудно сказать.
— Примерно?
— На миллион, не больше.
— Вот! — удовлетворенно кивнул Демин. — А с Тольца уже сняли два и еще два с половиной требуют. Статья девяносто пятая, часть третья, если помнишь. Вымогательство. От пяти до десяти лет с конфискацией имущества. Закроем в Бутырку, а там, смотришь, и про налет что-то всплывет. Эти два «лимона» Тольц отдал налом?
— Нет, конечно. Хват не дурак. Потребовал перевести на счет в Австрии.
— На свой?
Герман усмехнулся:
— И здесь не выходит. Я специально об этом спросил. На номерной.
— Сечешь фишку, — одобрил Демин. — Не забыл выучку. Но два с половиной миллиона Тольц будет переводить? Будет. Вот и доказательство. Напишет Тольц заяву на вымогательство? Не побоится?
— Нужно спросить. Может испугаться. Он же не хуже нас знает, как это бывает. Хват выкупит заяву — и что?
Демин сжал правую руку в кулак и ладонью левой рубанул по локтю:
— Вот он что выкупит! Понял? Выкупит! Вот ему, а не выкупит! Билеты на этот спектакль буду продавать я!
— Тогда поехали, — кивнул Герман.
Заявление Ян написал, хоть и с очень большой неохотой. Герман и Демин вернулись на Петровку и еще часа два обсуждали детали.
— А теперь звони Клещу, забивай стрелку, — подвел итог Демин.
— Как назваться?
— Как есть. Тольц твой компаньон. Встречаетесь один на один.
— А если откажется?
— Скажешь, что бабок не будет. Война никому не нужна, даже бандитам. Не откажется. Чтобы этот волчара отказался от двух с половиной «лимонов» «зеленых» — да ни в жизнь!
Стрелку забили на два часа дня на Таганке. Место и время назначил Клещ за час до встречи. Этого Демину хватило, чтобы расставить своих людей. Без пяти два Герман пересек площадь и остановился возле телефонных будок, торчавших вдоль глухой стены на углу Земляного вала и Большой Коммунистической.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33