Как и все крутые повороты в его жизни, решение переехать в Торонто было предопределено интересами дела. Мысль об этом, мелькнувшая в те дни, когда он ожидал возвращения Берга из Гонконга, очень быстро превратилась в практическую задачу. Главным было понимание того, что невозможно вести серьезный бизнес в Москве из самой Москвы. Его можно вести только из-за границы, где ты надежно защищен от экспроприаций и национализаций, на которые так падки большевики. Это со своими можно делать что хочешь, а поди тронь западного бизнесмена, неприятностей не оберешься. И чем больше Герман об этом думал, тем явственнее вырисовывалась необходимость иметь на Западе человека, в котором можно быть уверенным на все сто процентов.
А таким человеком был только он сам.
Решение было принято. Узнать условия получения права на жительство и работу в Канаде не составило труда. В офисе департамента по делам гражданстве в Монреале Герман получил весь пакет документов и поговорил с молодым компьютерщиком-филиппинцем и геологом из ЮАР, только что получившими документы. Обязательные требования к претенденту: образование, знание языка
— французского для Квебека или английского для провинции Онтарио, имущественный ценз — не менее трехсот тысяч канадских долларов, доказательство их легальности, бизнес-план. Документы можно оформить в любом из консульств, но обязательно за рубежом Канады.
Образование у Германа было, английский он знал, деньги были. Загвоздка оказалась в том, где оформлять документы. Филиппинец ждал приглашения на интервью одиннадцать месяцев, геолог из ЮАР — девять. Столько Герман ждать не хотел. Москва отпадала. Хотя Герман не работал в МВД уже около года, могли возникнуть проблемы: как старший оперуполномоченный УБХСС он имел допуск к секретным материалам, в основном регламентирующим нормы и методы работы органов внутренних дел Советского Союза. Да и не известно, захочет ли канадский консул в Москве впустить в свою страну бывшего офицера московской милиции, структуры, представляющей часть репрессивного коммунистического аппарата. В разговоре филиппинец сказал, что его товарищ прошел интервью в Бельгии, из которой в Канаду никто не иммигрирует. Это заняло у него всего несколько дней.
Герман вылетел в Брюссель.
Беседа Германа с бельгийским консулом Канады продолжалась три часа. Консул знал одиннадцать языков. Русским владел в совершенстве, говорил практически без акцента. Его очень интересовала ситуация в СССР, взбаламученном горбачевской политикой перестройки. Как и все дипломаты его ранга, он профессионально, как опытный разведчик, владел методами политического зондажа. Отвечая на его вопросы о жизни СССР, Герман словно бы видел, как к общей картине в его сознании добавляются мозаичные детали.
Готовя документы для интервью, Герман испытывал большой соблазн умолчать о своей службе в милиции. Но решил, что не стоит. Если у консула возникнут какие-нибудь сомнения и будет послан запрос в Москву, это откроется и вызовет отказ в разрешении на иммиграцию. Он оказался прав. Служба в УБХСС привлекла внимание консула, Герман объяснил, что за этой аббревиатурой скрывается экономический департамент Министерства внутренних дел, не имеющий никакого отношения ни к политике, ни к преследованию инакомыслящих. Объяснение консула удовлетворило, к этой теме он больше не возвращался. В то время русские, ходатайствующие об им миграции в Канаду, были большой редкостью, а по бизнес-им миграции вообще не было никого. В появлении в СССР таких предпринимателей, как Герман, заработавших даже по западным меркам большие деньги законным путем, консул видел новую тенденцию в развитии советской России и пытался понять, что это: случайность или закономерность, с которой придется считаться при определении отношений СССР и Канады. Советский Союз ежегодно покупал у Канады по сорок миллионов тонн пшеницы твердых сортов. При том, что это была далеко не главная статья канадского экспорта, консула интересовало, не приведет ли проводимая Горби перестройка к возрождению сельского хозяйства России и не сократится ли вследствие этого экспорт канадской пшеницы.
— Не приведет, сэр, — заверил его Герман. — Экспорт может сократиться по другой причине: за пшеницу нечем будет платить.
Этого консул понять не мог. Огромная страна, богатейшие ресурсы: нефть, газ, цветные металлы, золото, алмазы. Горби разрушил Берлинскую стену, Горби сокращает расходы на гонку вооружений, освобождаются колоссальные средства. Куда же они пойдут, если не на повышение благосостояния населения?
Герман всегда считал, что имеет полное представление о политической и социально-экономической системе Советского Союза, но только теперь обнаружил, что это представление о муравейнике муравья, живущего внутри муравейника. Он прекрасно знал, куда пойдут средства, высвободившиеся от сокращения гонки вооружений. В черную дыру социалистической экономики. А остатки разворуют. Но как объяснить это канадскому консулу? И при этом чтобы не выглядеть отъявленным антисоветчиком, от каких на Западе уже давно угорели, а остаться в образе молодого энергичного предпринимателя, того самого «полезного иностранца», в которых так заинтересована Канада.
Консул проявил живейший интерес к тому, как живут москвичи. Герман воспользовался этим, чтобы уйти от общих вопросов. Он мог долго рассказывать, как живут москвичи. Очень кстати вспомнилась эстафета в детском саду и приз победителю — пачка гречки.
— Гречка? — переспросил консул. — Что такое гречка?
— Крупа, — объяснил Герман. — Из нее варят кашу. Гречневую.
— Не понимаю. Почему она приз детям? Приз детям — шоколад, игрушки. А крупа? Ее можно купить в магазине.
— В том-то и дело, что нельзя. Ее не продают в магазинах. А когда выбрасывают, выстраивается очередь в полкилометра.
— Выбрасывают? — удивился консул. — Почему? Она непригодна к употреблению?
— Это образное выражение, — терпеливо объяснил Герман. — Это когда товар привозят в магазины. И кладут на полки. Сразу. Выбрасывают, — повторил он и обеими руками изобразил широкий жест, каким как бы вываливают на полки товар.
— Такое впечатление, что мы говорим на разных языках, — заметил консул. — Хотя оба говорим по-русски.
— Мы употребляем одни и те же слова, но они имеет разное значение, — уточнил Герман. — Как для эскимоса с Аляски и туземца из Сахары. Белое для туземца песок, а для эскимоса снег.
— Да, мы принадлежим к разным мирам. Поразительно, как далеко идеология разводит людей. Но этой эпохе приходит конец. Горби вернет вашу страну на путь цивилизованного развития. Я верю в вашего лидера.
— Я тоже, — поддакнул Герман.
— Чем вы намерены заняться в Канаде? — спросил консул, вспомнив наконец, с какой целью в его кабинете появился этот молодой русский предприниматель.
К ответу на этот вопрос Герман был готов. Он знал, что канадцы гордятся своей фармацевтической промышленностью, и решил на этом сыграть:
— В Советском Союзе очень многого не хватает. Не хватает лекарств. У меня есть планы вложить средства в производство лекарств и поставлять их в Россию. Но сегодня для Москвы гораздо актуальнее обувь.
— Обувь в Москве тоже выбрасывают?
— Хорошую выбрасывают, плохая лежит на прилавках, — ляпнул
Герман, с ужасом понимая, что снова погружается в беспросветные пучины русского языка и в еще более беспросветные пучины советской действительности. К счастью, консул не обратил на это внимания.
— Благодарю вас, мистер Ермаков, за весьма содержательную беседу, — не без торжественности произнес он. — Я плохо разбирался в русских делах. Сейчас не разбираюсь совсем. Но мой ответ на ваше прошение: да. Такие молодые энергичные люди, как вы, принесут пользу моей стране. И вашей тоже. Канаду и Россию связывают давние связи. Я уверен, что вы и такие, как вы, будете способствовать их укреплению и развитию.
И лишь после этого, когда добро консула было получено,
Герман с беспокойством задумался о том, как его решение воспримет Катя.
Первой реакцией Кати на все глобальные начинания мужа почти всегда было «Нет». Герман иногда шутил: «У нас в доме, как в старом анекдоте. Жена решает мелкие вопросы — какую мебель купить, куда поехать в отпуск. А муж — крупные: нужно ли принимать Китай в ООН». Гости смеялись, Катя сердилась. Но так оно и была: любую идею, исходившую не от нее, она первым делом принимала в штыки, и Герману часто приходилось исподволь внушать ей, что это не его, а ее идея, только ее. Иногда это забавляло его, иногда сердило, особенно на первых порах, когда она пыталась давать ему советы насчет его бизнеса. Еще в пору своей работы в кооперативе «Континент» она однажды выступила на приеме, где были западные банкиры, на инвестиции которых Герман очень рассчитывал. Если учесть, что все ее познания были почерпнуты из университетских лекций по социалистическому планированию производства, выступление произвело сильное впечатление безаппеляционностью и полнейшим непониманием существа дела. Герман попытался объяснить Кате специфику дела, но вникать в хитросплетения бизнеса ей было скучно, и этот повод для ссор вскоре исчез из их отношений.
Герман не стал ничего придумывать, сказал что есть: дела складываются так, что им нужно переехать в Канаду. Катя растерялась. На ее лице появилось озадаченное, по-детски жалобное выражение, всегда вызывавшее в нем прилив пронзительной нежности, растерянно захлопали ресницы, раскрылись полные, яркие от природы губы, которые он ненавидел, когда Катя в ссорах поджимала их в струнку, и которые до душевной боли любил, когда они были доверчиво распахнуты, будто для поцелуя.
— А наша квартира? — спросила она по чисто женской привычке думать о мелочах, когда сознание не в силах охватить проблему в целом.
— Она и останется нашей.
— А мебель? Она совсем новая!
— И мебель останется, все останется.
— А мама и папа? — сделала она шаг к вершине проблемы. — Илюшке нужно общение с ними, для воспитания это важно. Когда ребенок общается только с родителями и сверстниками, он растет однобоко.
Герман помедлил с ответом. Из всех вопросов этот для него был самым неприятным. Ну никак не улыбалось ему тащить в Торонто тестя и особенно тещу.
С тестем у него не было никаких отношений, потому что сам тесть был никакой, ни рыба ни мясо. Разве что внешность у него была представительная: красивые русые волосы, правильные, даже тонкие черты лица (лицом Катя пошла в отца). Отслужив срочную в Северном Казахстане, он вне конкурса поступил в физико-технический институт в Долгопрудном, рядом с домом, после первого курса был отчислен за глухую академическую неуспеваемость, устроился в институте лаборантом и дорос до должности исполняющего обязанности инженера. Обязанности его заключались в том, чтобы по разнарядке райкома зимой ездить на овощебазы, а летом на сельхозработы в подшефный совхоз. Герман позвонил однажды в институт и попросил позвать к телефону Евгения Васильевича. В ответ услышал: «Какого Евгения Васильевича? А, Женьку! Сейчас подойдет». В пятьдесят лет он все еще оставался Женькой.
Самым ярким жизненным впечатлением тестя была поездка на шабашку в Сибирь, где он заработал за сезон тысячу рублей. Эту историю он всякий раз начинал рассказывать в застолье после двух рюмок водки, но под недовольным взглядом жены покорно умолкал. Человек он был безвольный, безобидный, никаких проблем у Германа с ним не было.
Тон в семье задавала теща, маленькая, тихая, но это был как раз тот случай, когда в тихом омуте водятся мелкие, но очень противные черти. Она сразу дала понять Герману, что Кате он не ровня, и должен почитать за честь, что принят в их семью. Почему он, сын доктора наук, широко известного в узких кругах авиаконструктора, не ровня дочери недоучившегося инженера, Герман решительно не понимал, но не обращал на это внимания. Как все молодые люди с их стремлением к самостоятельности, он считал свою женитьбу сугубо личным делом, не задумываясь, что в его браке, как и в любом браке, сходятся семейные роды с уходящими глубоко в прошлое корнями и традициями, которые обязательно дадут о себе знать подобно тому как при слиянии двух рек каждая привносит в новое русло свой норов.
Родом теща была из-под Перми, в свое время окончила факультет журналистики МГУ, но в Москве остаться не удалось, ее распределили в районную газету в Целиноградской области. Там она познакомилась с Евгением Васильевичем, женила его на себе и получила московскую прописку, открывавшую ей дорогу к журналистской карьере. Но с карьерой не вышло, она с трудом устроилась литсотрудником в ведомственный журнал «Мясомолочная промышленность» без всяких надежд на продвижение. Это предопределило ее страдательное отношение к жизни. Она страдала от того, что приходится тратить по полтора часа на дорогу в один конец, но искать другую работу категорически не желала. Она страдала от того, что дочь растет и требует все больше расходов. Потом страдала, что Катя решила выйти замуж за мальчишку-студента без профессии и положения в обществе, и еще больше страдала, когда выяснилось, что Герман в состоянии обеспечить Кате безбедную жизнь, и дочери она теперь не нужна.
Когда страдать было не о чем, повод придумывался.
Постоянным поводом были сельскохозяйственные заботы. У деда Кати по отцовской линии было хозяйство в деревне возле Наро-Фоминска, пятьдесят соток земли под картошку. Весной сажали, летом окучивали, осенью убирали. Герман однажды вызвался помочь. Поехали на старом 412-м «Москвиче» тестя. На «семерке» Германа ехать было нельзя, так как новые «Жигули» зятя не сопрягались с его статусом облагодетельствованной сиротки. Выехали ночью, часа в три. Герман думал — чтобы начать работать с утра пораньше. Но теща объяснила: «Евгений Васильевич нервничает, когда на дороге много машин». В деревню приехали в начале шестого утра. И сразу легли спать. На поле вышли только к обеду.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33