— Ну, если бы ты хоть раз одела такое платье раньше, то мне бы это очень понравилось.
— Просто обычно мне удобнее в джинсах, — быстро сказала она и тут же сменила тему, чтобы не дать мне ответить: — Я сегодня утром прочитала интересную статью. Там говорилось…
Она знала, о чем я подумал. Она понимала меня без слов, но никогда, никогда, не пользовалась этим «в мирных целях». Она очень умная. А подумал я вот о чем: ходить в платье Олесе неудобно, как она сама признается. И ради меня она ни за что не вылезет из джинсов. Я и так ее люблю. Иначе и быть не можжет. Такой неудачник, как я, должен прыгать от радости, что его хоть какая-то женщина любит. А уж если его любит Олеся… Но ради друзей, а точнее, подруг она стерпит любой дискомфорт. Оденет и неудобное платье, и ужасные колготки, от которых у нее зудит кожа, и натянет даже жесткое кружевное белье вместо своих обычных милых беленьких хлопковых комплектов.
— Знаешь, — задумчиво сказал я, — твоя жизнь похожа на витрину. Ты все время украшаешь ее, выставляешь «новинки»… Все напоказ, для других людей. А за этой блестящей витриной — темный и одинокий угол, где ты настоящая прячешься ото всех. Когда речь идет о других людях, ты направляешь к ним своего двойника. Правильного, красивого, умного, того, который «на уровне». Сама же остаешься в стороне. Но ты настоящая во сто крат прекраснее, чем твой витринный двойник. Не бойся быть собой.
Олеся бросила на меня быстрый взгляд, улыбнулась, но ничего не ответила. Я физически ощущал, как ей страшно. Она боится сказать или сделать что-нибудь «неправильное», отчего я снова «разозлюсь». Мне оставалось лишь по достоинству оценить ее храбрость. Ведь в редставлении Олеси я как «прыгающая мина» — никогда не поймешь, где и почему рванет. Но она все равно повезет меня к своим друзьям. Лишь бы доказать мне, что ей совсем за меня не стыдно. Она не стесняется. Она меня любит.
По лбу Данилы пролегли три большие продольные складки.
— Тебе доставляло удовольствие видеть, как она страдает? — спросил он с болью в голосе.
— Никто не может заставить человека страдать, — безразлично ответил Павел. — Это его собственный выбор. Он может страдать, а может не страдать — это его дело. В ваших книгах так написано. Разве не помнишь? В «Учителе танцев»…
— Ты правда думаешь, что именно это там написано?
— А что, разве нет? — Павел недовольно повел плечами и фыркнул.
— Написано, — тихо прошептал Данила и отвернулся. — Но ведь дело не в том, что написано, а в том, что прочитано. И ты ведь, Павел, прочитал все правильно. Ты знаешь, что стоит за этими словами. Дух человека, поднимаясь над собственным страданием, над великой иллюзией безысходности, видит перед собой огромное пространство подлинного Бытия, в котором нет ничего, кроме Света, кроме Бога. И ты понял это, еще когда читал «Учителя танцев». Но в тебе живет ненависть, и то, о чем ты говоришь сейчас , то, как ты сейчас интерпретируешь эту фразу о страдании и личном выборе человека, — это ложь. И ты лжешь самому себе. Зачем?..
— Ты все еще думаешь убедить меня в том, что Олеся меня любила? — с отвращением в голосе спросил Павел.
— И опять ты врешь, — все так же тихо ответил Данила. — И ты сам это знаешь…
Мы подъехали к высокому новому дому. Остановились перед шлагбаумом. Олеся назвала человеку в будке свою фамилию и номер квартиры. Охранник сверил номера машины со своим списком и пропустил нас.
— Башня из слоновой кости, — весело улыбнулся я.
Олеся протянула мне огромный букет цветов.
— Ее зовут Люда, — она первый раз упомянула об имениннице.
Подарок Олеся решила вручать сама. Когда мы поднялись на нужный этаж, нам открыла девочка лет восьми.
— Здравствуйте, тетя Олеся! — прокричала она и умчалась с криком. — Мама! Мама! Там тетя Олеся! Она с каким-то…
Тут детский голос оборвался.
Люда оказалась женщиной среднего роста и среднего возраста. Ее средней длины волосы были выкрашены в средне-рыжий цвет.
Олеся расцеловала именинницу в обе щеки.
— Людочка, мы тебя поздравляем, — чмок, — счастья, — чмок, — здоровья, — чмок, —успехов…
— Спасибо, спасибо, — повторяла именинница, стараясь не очень сильно на меня коситься.
— Вот, — Олеся повернулась ко мне. — Познакомьтесь. Это Павел. Павел, это Люда.
— Здравствуйте, — я протянул ей цветы. — Очень приятно.
— И мне, — сказала она, а мне стало не по себе от ее взгляда. — Проходите.
В течение часа собрались и остальные гости — всего человек восемь. Я не запомнил ни лиц, ни имен. Было невыносимо скучно. Все делали вид, что знают меня сто лет. Старались быть милыми. Пожалуй, даже слишком.
— Ты, наверное, очень большой начальник? — тихо шепнул я Олесе.
Она снова мягко улыбнулась и погладила меня по руке. Я почувствовал ее напряжение.
— А что, Кира не придет? — вдруг спросила она Люду.
Та взмахнула руками, изображая неведение.
— Ты же понимаешь… — многозначительно сказала она, картинно вывернув кисть.
— Кто это — Кира?
Олеся недовольно поморщилась и уже открыла рот, чтобы сказать: «Так… Это не интересно» — но Люды тут же затараторила:
— Ой, это одна наша журналистка. Они с Олесей вместе учились, Олеся привела ее к нам работать. Теперь ужасно жалеет. Я ей все время говорю: «Да уволь ты ее!»…
— Люда… — Олеся попыталась ее остановить, но та отмахнулась, будто не видит.
— Вот как? Ты уже можешь увольнять? — я удивленно приподнял бровь. — Люда, вы знаете, Олеся такая скромная, она мне ничего не рассказывает! Она что, уже ваш начальник?
— Ну ты даешь! — Люда слегка хлопнула Олесю по коленке. — Ты что же, вообще ничего Павлу не рассказываешь?
— Неудобно… Зачем… — по лицу Олеси пошли красные пятна.
— Не скромничай, — остановила ее Люда. — Знаете, когда она только пришла к нам, я сразу поняла — у нее большое будущее. Тогда, правда, ее директором был Виктор и от меня очень мало чего зависело. Но после того как наш генеральный его уволил и назначили меня, я сразу сделала Олесю программным директором. Но сейчас она уже фактически полностью освоила и коммерческую часть. Вы знаете, как ее любят рекламодатели?
— Люда, перестань! — с отчаянием почти крикнула Олеся.
— Почему? — Люда мастерски изобразила недоумение.
Я видел, что она завидует Олесе. Завидует ее внутренней силе. Завидует, но помогает, чтобы Олеся была ей благодарна, чтобы зависела от нее. Олеся добьется успеха и без ее помощи, но Люда не может этого допустить.
Звонок в дверь прервал этот фарс.
Люда пошла встречать очередного гостя. Олеся схватила меня за руку.
— Я хотела тебе сказать…
— Понятно, — кивнул я и встал. — Пойду покурю.
— Паша! — Олеся дернулась следом за мной, но несколько пар любопытствующих глаз пригвоздили ее к месту.
Я направился к входной двери, чтобы выйти на лестницу. Миновав комнату и длинный коридор, вдруг нос к носу столкнулся с маленькой щупленькой девушкой. Ее голова напоминала застывший взрыв. Черные волосы с ярко-алыми прядями торчали во все стороны, обрамляя густо раскрашенное личико капризного ребенка.
Черные тени вокруг глаз, яркая помада, толстый слой пудры — неудачная попытка скрыть неровную, изъеденную угревой сыпью кожу. Она была одета в чудовищное — черное с красными блестками — короткое платье.
Незнакомка уставилась на сигареты в моих руках.
— Ты курить? — спросила она, и, не дожидаясь ответа, продолжила: — Я с тобой. Что за идиотизм? Еще три года назад можно было курить во всех квартирах. А теперь нет. Все вдруг стали пить травяные чаи и жрать соевую пасту.
Появилась Люда. Увидев сигареты, она укоризненно покачала головой:
— Ай-яй-яй! Вас проводить? — спросила она и, не дожидавшись ответа, повела нас через кухню на балкон. — Кстати, познакомьтесь. Это Кира, — показала она на девушку. — А это Павел, — тут она понизила голос и заговорщицким тоном сообщила: — Тот самый загадочный молодой человек Олеси.
Кира уставилась на меня так, словно речь шла о пришельце с другой планеты.
Мы вышли на огромную лоджию с панорамным видом, обставленную как летняя веранда — с плетеной мебелью и огромными фикусами в кадках.
Я щелкнул зажигалкой. Кира прикурила с грацией привокзальной проститутки, грохнулась в плетеное кресло и закинула ногу на ногу.
— Н-да… — сказала она, оглядывая меня с ног до головы. — Вот уж никогда бы не подумала… Была уверена, что ты правильный очкастый зануда на «Вольво». Один из тех, что даже на пляж приходят в галстуке. А ты ничего. Даже на человека похож.
— Спасибо, — я повернулся к Кире боком и оперся на балконный парапет.
— Сдохнуть можно, как стало скучно жить, — продолжала она свой монолог, сбросила туфли и положила ноги на столик. Короткое платье задралось настолько, что стали видны кружевные резинки чулок. — Ужасно натирают… Ненавижу туфли. Слушай, а где вы с Олесей познакомились? Мне просто интересно, где это в принципе вообще могло случиться.
— На улице, — коротко ответил я, решив опустить подробности нашего с Олесей школьного знакомства.
Кира удивленно вытаращилась на меня, выпуская дым вверх.
— На улице? — переспросила она и усмехнулась. — Черт, чем дальше, тем интересней… Ничего, что я тебя об этом спрашиваю?
— Я похож на человека, который из вежливости будет отвечать на неприятные ему вопросы?
— Нет, не похож, — Кира уставилась на меня странным долгим взглядом. Потом стрельнула окурком так, что тот полетел далеко за бортик лоджии. — Ну что, пойдем к остальным? Посидим с этими занудами?
Когда мы вернулись в гостиную, на Олесе просто лица не было. Она смотрела на меня так, словно умоляла не убивать ее.
— Клевый у тебя бойфренд, — бросила ей Кира и села за стол прямо напротив нас.
Олеся едва заметно кивнула.
Я сел и молча принялся есть, время от времени поглядывая на свою новую знакомую. Она деловито складывала в свою тарелку съестное. Быстро образовалась целая гора, которую она поглощала с такой скоростью, словно боялась, что у нее отберут, если она не уложится в норматив.
Олеся положила руку на мое колено. Я повернулся к ней и подмигнул. Ее рука чуть заметно дрогнула.
За столом тем временем шел оживленный разговор. Гости обсуждали, кто куда поедет в отпуск, делились советами и впечатлениями. Громче всех говорила Люда:
— Ой, Марокко — это такая сказка!..
Я зевнул. Кира заметила это и странно улыбнулась.
Олеся сняла руку с моего колена и взяла бокал с вином.
— Ты же за рулем, — заметил я.
— Вызовем такси, — махнула она рукой и нервно рассмеялась. — Налей мне еще…
Ты изменил ей? — тихо спросил Данила. — Изменил Олесе?
— Да, — спокойно ответил Павел.
— Тем же вечером?
— Да.
— С Кирой?
— Да, — в третий раз повторил он.
— Думаешь, наказал? — спросил Данила.
— Наказал — ответил Павел, и мускульные желваки прокатились по его скулам.
— И доказал себе, что свободен, да?
— Да.
— Воля , — Данила сжал пальцами виски.
— Доказал, — сказал Павел, и снова те же желваки побежали по скулам, та же непримиримость блеснула во взоре.
— Господи, Павел… — Данила откинулся на спинку стула и с удивлением смотрел на него. — И ты скажешь, что тебе не жалко своей собственной жизни?
— А что?.. — гневно выкрикнул Павел. — Что ты заладил? Почему мне должно быть жалко собственной жизни? У меня такая жизнь, как я хочу. Я свободен. Я живу так, как считаю нужным! И пусть мне тяжело, да. Но для этого и нужна сила. И она у меня есть. У меня есть воля — свобода силы и сила свободы! И это не физическая сила, не сила традиции или закона. На моей стороне нет никого и ничего, кроме меня самого. Это моя сила. Почему же я должен жалеть собственную жизнь? С чего?!
— Но как с этим жить… потом ? — прошептал Данила. — С этим нельзя жить…
— А что такого особенного в измене? — Павел сделал вид, что он вообще не понимает, о чем говорит Данила. — Вот у тебя была девушка, ты ей не изменял? Или, может быть, даже не хотел? И только не надо мне врать! И про мораль мне тоже ничего неинтересно. Мораль — самая большая ложь, ложь в кубе.
— Ты что, вправду не понимаешь? — Данила прищурил один глаз, словно в одну секунду потерял зрение.
— А что я должен понимать? — Павел отвел глаза и нервно заерзал на диване. — Что?!
— Ты ей не просто изменил, ты ей душу… — Данила не смог договорить, выражение отчаяния промелькнуло в его глазах.
— Кто как любит, тот так и получает, — зло ухмыльнулся Павел и, как-то странно вытянув шею, продолжил рассказ.
Вечеринка постепенно становилась все более и более расслабленной. Музыка стала громче. Кто-то начал танцевать. Олеся, уже довольно нетрезвая, сидела на диванчике с Людой и финансовым директором. Они что-то оживленно обсуждали.
Я остался один. И вдруг моего плеча кто-то, тихонько коснулся. Кира.
— А давай уйдем отсюда, — хрипло прошептала она мне в самое ухо. Голос был пьяный. — По-английски. Все решат, что мы пошли курить на балкон, а когда хватятся — нас уже нет.
Она мелко захихикала и добавила:
— Представляешь, какие у них будут рожи? Мне вдруг тоже стало смешно. Я молча встал и вышел следом за Кирой в коридор. Быстро, словно воры, мы похватали свою обувь, выскочили за дверь и понеслись вниз по лестнице, не дожидаясь лифта и едва сдерживая идиотский смех.
Пробежав пару этажей вниз, вызвали лифт. Когда он приехал, ввалились внутрь, тяжело дыша и бесконечно радуясь собственной проделке. Кира оказалась близко-близко ко мне, потом вдруг схватила за шею и, притянув к себе, жадно впилась в мои губы. Это был самый злой и агрессивный поцелуй в моей жизни.
— Предлагаю зажечь по-настоящему, — хрипло сказала она.
Потом отстранилась от меня и натянула черные кроссовки, которые дико контрастировали с ее платьем. Туфли она бросила в свою огромную заплечную сумку.
Мы выскочили из подъезда. Кира схватила меня за руку и потащила вдоль стены, показывая наверх:
— Еще заметят. А нам ведь это не нужно, правда?
Оказавшись на улице, она побежала к дороге и замахала рукой, тормозя машину.
— Слава богу, — выкрикивала она, — еще не все в этом городе превратились в зализанных фитнес-зомби. Есть места, где можно оторваться!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13