— Я ее обожаю. У меня есть все фильмы с ее участием,
Олеся как-то странно посмотрела на меня, но ничего не сказала. Весь вечер она была грустной. Когда мы пришли домой, долго смотрела на себя в зеркало в прихожей и наконец произнесла с отчаяньем:
— Я такая толстая, неуклюжая, неизящная! Ненавижу свое тело! Я уже несколько лет давлюсь кефиром и овощными салатами, а все равно остаюсь коровой. И все эти мучения только ради того, чтобы не быть совсем уродиной…
Я подошел к ней сзади и обнял.
— С ума сошла? Ты самая красивая женщина в мире!
Она глубоко вздохнула и посмотрела на меня с печальной улыбкой.
— Спасибо, что ты поддерживаешь меня и говоришь, что я красивая, хоть на самом деле так и не считаешь.
— Ух ты! — я удивленно приподнял брови. — С каких это пор тебе лучше меня известно, что я думаю?
— Я очень ценю, что ты не хочешь меня расстраивать, — Олеся с упоением продолжала заниматься самобичеванием. — Но ведь это правда — я совсем не красивая. Просто ты меня любишь… Знаешь, ты необыкновенный. Обычно мужчины относятся к женщинам по-другому. Они любят не женщин, а чувство превосходства, которое те способны им дать. Мол, вот я какой, раз у меня такая женщина. А ты — нет…
Олеся вдруг порывисто обняла меня и принялась целовать.
— Спасибо тебе, спасибо, что ты есть! Если бы ты знал, как долго я тебя ждала! Как долго я тебя ждала! Пожалуйста, люби меня! Мне так нужно, чтобы меня хоть кто-то любил! До тебя я была как мертвая! А с тобой все по-другому! Я словно бы ожила! Не могу без тебя! Не хочу без тебя! Если ты меня когда-нибудь разлюбишь — я умру!..
— Да что ты такое говоришь? — удивился я. — Я здесь, я с тобой. Я буду с тобой, пока ты этого хочешь. И даже если решишь уйти от меня, я все равно буду тебя любить.
— Ничего не говори, — она зажала мне рот ладонью. — Не смей говорить об этом. Не смей даже думать обо мне так. Я люблю тебя ! Тебя одного. Навсегда. Это навсегда-навсегда . Понимаешь? Мне самой страшно, как сильно я тебя люблю! Ведь все вокруг говорят, что любви нет. Что это все гормоны, влечение, иллюзии… А я в это никогда не верила, хоть и делала вид, что верю. И мне было страшно всегда, что я в кого-нибудь так влюблюсь. Потому что понимала — если полюблю, то навсегда. На всю жизнь, и обратного пути не будет… Я и сейчас как над пропастью стою, понимаешь? А ты мне вдруг так просто мимоходом говоришь, что какую-то женщину обожаешь и она «лучше всех»…
Я отстранился, взял Олесю за плечи и посмотрел ей в глаза. Я хотел убедиться, что она не шутит. Она не шутила.
— Олеся! Ты серьезно? Ты плачешь, потому что мне актриса нравится?
— Она покраснела — растрепанная, с красными от слез глазами. И капли на длинных черных ресницах… Я задохнулся от нежности и любви. Прижал ее к себе и тихонько рассмеялся.
— Олеся, какая же ты смешная! Какая же ты… — я не мог подобрать слова. — Какая же ты глупая! Господи! А я то думаю, что случилось? Боже мой! Ну хочешь, я все кассеты с ней выброшу и больше никогда в жизни не пойду ни на один фильм с ее участием?
Она пыталась сохранить серьезность, но против своей воли начала улыбаться.
— Хочу, — вдруг хмыкнула она и тоже засмеялась.
Я почти бегом бросился в гостиную, выгреб с полок все кассеты — и на кухню, чтобы бросить их в мусорное ведро. Олеся схватила меня за рукав:
— Стой! Ты что, серьезно? Сумасшедший!..
А сама смеялась от счастья. И я смеялся.
— Миленькая, чудная сцена, правда? — зло спросил Павел, буквально проткнув Данилу взглядом.
— Тебя выводила из себя ее радость? — спокойно, без обиняков ответил он.
— А ты не понимаешь?! — рассвирепел Павел. — Не понимаешь?! Не видишь, что она сделала?!
— А что она сделала? — сказал Данила, но это не прозвучало как вопрос. Данила словно бы предупреждал Павла, просил — не нападай, прояви достоинство, мужество, благородство. Не нападай…
— Она же меня заставила, вынудила! — вскричал гневно Павел. — Я сделал то, что она хотела. Ей нужен был момент этого триумфа! Ее триумфа! Она хотела почувствовать себя хозяйкой, властительницей моих желаний! В этом вся женская сущность — абсолютный эгоцентризм. Никто не имеет права стоять с ними рядом на пьедестале, никто! И вот Олеся даже эту актрису — фикцию, тень, пустую грезу — столкнула со своего пьедестала, выпихнула, победила! Победила! И наплевать на меня, на мои чувства, на мои вкусы и интересы. На все наплевать! Она победила голливудскую звезду! Один:ноль в ее пользу. Блеск!
— Прекрати, — спокойно сказал Данила. — Не унижайся.
— Я унижаюсь?! — Павел даже брызнул слюной. — Я?!! Она вывернула мне руки, а я и не заметил этого. Изящно, красиво, без ультиматума и применения силы. Я только потом понял, потом! Ей недостаточно было слышать от меня, что она лучшая, любимая, самая-самая, она хотела большего, она хотела, чтобы я еще и отрекся, и поклялся, и зарекся. Потрясающая игра! И ведь она добилась всего, всего, чего хотела! Теперь, что бы я ни сделал, — я предатель: посмотрел на другую женщину — предатель, подумал о другой женщине — предатель, просто оценил другую женщину по достоинству — предатель и враг! А она — жертва, несчастная жертва! Тьфу! Ненавижу!
Павла трясло, словно в стиральной машине в режиме сушки.
— Так об этой воле ты говорил… — мрачно сказал Данила. — Такая воля тебе нужна?
— Да! Да! Да! — заорал Павел. — Мне нужна абсолютная свобода! Сила свободы! Никто не имеет прав на меня! Никто, кроме меня самого! И я ненавижу этот мир, который вынуждает меня играть по его правилам. А Олеся… Она просто открыла мне глаза. Она стала в моей жизни реальным, осязаемым воплощением этой двуличности, этой подлости, этой великой лжи мира. Она поймала меня в ловушку. Она мастерски разыграла эту пьесу — милая, несчастная жертва. Расплакаться можно! А я — тиран, деспот, жестокое чудовище, подлец…
— Только ты опускаешь одну существенную деталь… — оборвал его Данила. — Тебе понравилась эта роль.
— Ха! — раздраженно крикнул Павел. — Она меня заставила! Она! Ведь я живой! Живой! Я не кукла на веревочках! Даже если крысу загнать в угол, она нападает. Когда тебе некуда бежать, когда все пути закрыты, ты нападаешь! Она связала меня по рукам и ногам своей лживой любовью, она хотела владеть мною! А мною владеть нельзя! Запрещается! И я стал нападать. Да! Потому что только в этот момент и можно почувствовать себя человеком — вершителем своей судьбы, свободным и счастливым !
— На чужих костях, — добавил Данила и опустил голову, не понимая, как возможно, чтобы человек так думал, не имея сил видеть это унижение, эту непомерную душевную слабость.
— Нет, ты просто многого еще не знаешь, — прошипел Павел. — Вот слушай…
В самом начале нашего знакомства мы еще умели подолгу разговаривать. Вернее, я говорил, а Олеся слушала. Изредка она задавала уточняющие вопросы, но больше слушала. Я ей рассказывал обо всем. Совершенно! Обо всем, чем раньше не говорил ни одному человеку, доверял ей свои самые сокровенные мысли и душевные тайны. Ей одной я рассказал о вечере, что предшествовал дню нашей встречи, о своем пари с Богом.
И вот однажды был такой разговор.
— Мир устроен неправильно, — сказал я Олесе. — В нем всего слишком много. Поэтому люди уже не могут довольствоваться простыми вещами. Им нужны супервещи, и желательно с бонусом. Сегодня я шел мимо метро и увидел женщину. Она продавала цветы. И ей было недостаточно их естественной красоты. Ей не хватало дивной красоты свежих, нежных роз. Она посыпала их блестками. Понимаешь? Она пыталась улучшить даже то, что и так совершенно! Это болезнь нашего мира…
Олеся слушала меня лежа на боку, прижавшись ко мне всем телом и подперев голову рукой.
Ее серые внимательные глаза были серьезны, но я всегда чувствовал — она думает о чем-то своем.
Я повернул голову и провел ладонью по ее щеке.
— Я тебя люблю, — в который раз сказал я.
— Я тоже, — ответила Олеся.
И все бы ничего, но она смотрела в этот момент поверх меня. Она сказала это буднично, просто, между делом. Как сказала бы: «Едешь за сигаретами? Слушай, купи булку». Я признался ей в любви, а она ответила мне на автомате, машинально, как робот, в которого заложена программа: «На слова „Я тебя люблю“ необходимо ответить: „Я тоже"“.
Иллюзия начала рассеиваться. Вероятно, все то же самое случалось и раньше, но я просто был слишком влюблен, чтобы заметить подобные тонкости и нюансы.
И тут только я начал понимать, как глубоко схватил наживку и как крепко увяз в этих отношениях. Я вспомнил слова Олеси: «Если ты меня когда-нибудь разлюбишь — я умру!» Да, она взвалила на меня весь груз ответственности. Теперь, что бы она ни сделала, как бы ни повела себя, я автоматически становился виноватым, а главное — я теперь был несвободным, как лежачий больной.
Через пару дней я поехал на собеседование по поводу работы. Дорога была жуткой. Лил дождь, автобуса не было, переполненные маршрутные такси летели мимо. Мне пришлось идти пешком. Я промок до нитки, опоздал.
Девушка, менеджер по персоналу, похожая на холеного грызуна, смерила меня долгим презрительным взглядом. На ней была кофточка с огромным декольте. Такие женщины вызывают у меня жалость и презрение. Им хочется, чтобы их желали, чтобы испытывали к ним вожделение. И все только ради того, чтобы отвечать «нет». Ведь тот, кто говорит «нет», у того и власть над ситуацией.
«Грызун» молча протянула мне пачку бумаг. Это были какие-то тесты.
— Зачем это? — спросил я. — Это что, как-то покажет, какой я водитель? Или здесь вопросы по правилам дорожного движения?
Девушка уставилась на меня так, будто я вонял.
— Сначала нам бы хотелось узнать о вас побольше в общечеловеческом плане, — сказала она, натужно кривя рот.
— И вы надеетесь, что получится? — усмехнулся я. — Ладно…
— Знаете что, — девушка приложила руку к виску, изображая неловкость, — я только что вспомнила… Эта вакансия уже закрыта. Как-то совсем вылетело из головы. Пора в отпуск. Извините, что зря вас побеспокоили.
Я не собирался играть с ней в вежливость. Мы оба знали, что она лжет, и оба понимали почему.
— Вранье, — спокойно ответил я. — Вы решили наказать меня за то, что не бросился целовать вам задницу.
Она вытаращилась на меня, замерла и нервно захлопала глазами.
— Вы не можете брать взяток с тех, кто хочет получить работу, поэтому требуете раболепства, — продолжил я, не отводя глаз. — Вам нужно, чтобы вас упрашивали, чтобы перед вами унижались. А знаете, зачем вам это надо? Потому что вы сами в глубине души знаете, что вы ничтожество и что вас никто не любит. А поэтому вам нужно постоянно слышать от других людей что-то, что позволит вам выстроить свой самообман. Когда у человека ничего нет за душой, он постоянно самоутверждается, ищет доказательств своей значимости. И, кстати, зачем вам это декольте? Думаете, мужчины польстятся на вашу грудь? Зря надеетесь. Любому ясно, что без подпорки в виде вот этого торчащего бюстгальтера вся эта «красота» провиснет вниз до самого пупка, как коровье вымя.
Сказав это, в моих словах не было ни слова неправды, я повернулся и ушел.
А она так и смотрела мне вслед круглыми злыми глазами. Она готова была разреветься, потому что ей просто нечего было возразить. Hечего!
Весь день, прокручивая в голове эту встречу, я бесился. Вот вы говорите, что надо отказаться от «Я», надо увидеть «другого». Только вот как жить после этого, рецепта не даете… Когда вечером пришла Олеся, я все еще не успокоился.
— Что случилось? — привычно ласково спросила она, проведя рукой по моим волосам. — Ты чем-то расстроен?
Одной рукой она гладила меня по голове, а другой начала расстегивать пуговицы своей рубашки. И снова это же чувство! Меня оторопь взяла. Она спрашивала меня, что случилось, даже проявляла сочувствие… Но в то же время проделывала обычный ежедневный ритуал, будто ничего не случилось!
Я страстно прижался к ее губам, стараясь отогнать от себя эту неприятную мысль, эту ужасную правду.
«Должно быть, мне кажется… — убеждал я себя. — Просто она хочет успокоить меня, утешить, вернуть хорошее расположение духа».
Да… Я почти убедил себя в этом.
Мы лежали рядом на старом диване и смотрели в потолок.
— Люди помешаны на власти, — сказал я. — Они ищут ее во всем, собирают по крупинкам, готовы рисковать жизнью ради минутного торжества. Водитель нарушает правила, чтобы обогнать другую машину и тем самым доказать другому водителю свое превосходство. Хотя бы на миг, потому что у светофора они все снова окажутся рядом. Неудовлетворенные женщины ищут работу, которая позволит им отказывать мужчинам. Это их месть. И они будут держаться за свое место, потому что оно дает власть! Все! Все помешаны на власти!..
— Знаешь… — она вдруг перебила меня, хотя прежде никогда этого не делала. — Мне кажется, у тебя просто слишком много свободного времени Ты слишком много читаешь и слишком много думаешь. То есть вообще это, конечно, хорошо. Но… Сидеть в четырех стенах наедине со всеми этими мыслями, книгами, рассуждениями — так можно с ума сойти! Даже я, просто слушая тебя, потом долго не могу прийти в себя и постоянно думаю: «А каково с этим жить?»
Только теперь я понимаю, что она хотела сказать. Она уже тогда считала меня никчемным и ни на что не годным. А я любил ее. Я готов был за нее жизнь отдать, если бы понадобилось.
— Павел, тебе самого себя жалко? — прервал его Данила.
— Жалко?.. — Павел удивленно вскинул брови. — Ты хочешь сказать, что я себя жалею и поэтому все в моей жизни «не складывается»?! Да?! Это ты хочешь сказать?!
— Нет, я не… — только и успел сказать Данила, но Павел уже его не слышал.
— Да я ненавижу это чувство! — кричал он. — Жалость — это унижение! Жалеют слабых, чтобы показать свою силу! Жалость — это еще один способ проявить власть! Вот я сейчас взорву этот дом! Я себя взорву! И мне не жалко! Не жалко! Слышишь, ты?!
Павел вскочил с дивана и резким движением приставил свою руку с пультом Даниле к самому носу.
— Видишь это ?! Мне не жалко! Гнусное, ужасное чувство! Не жалко — ни себя и ни других, никого!
— Павел, разве ты этого не видишь?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13