Их палатки большими скопищами стояли почти на каждом изгибе реки. Некоторые поттаватоми плыли в каноэ по реке, и тогда мы путешествовали вместе. Однажды из палатки на берегу выбежал человек и спросил, кто я такой. Когда я ему ответил, индеец осведомился, можно ли моим детям есть мед. На мой ответ, что, пожалуй, можно, он прислал к нам двух юношей, которые принесли по большой миске меду и передали их мне.
Так мы спустились вниз по реке Иллинойс, причем я добывал много дичи, у нас всегда было вдоволь еды, и здоровье мое все время улучшалось. Вскоре мы добрались до Сент-Луиса. Здесь губернатор Кларк встретил нас со свойственной ему добротой, причем отнесся хорошо не только ко мне и моим детям, но и к старому Курильщику, так много помогавшему нам в дороге. Вручив старику хороший подарок, он отпустил его только тогда, когда обеспечил средствами передвижения для возвращения на родину.
В Сент-Луисе пришлось шить детям новую одежду, и мы задержались в этом городе больше, чем я предполагал. Так как не все вещи были готовы к отъезду, губернатор выслал их позднее в Кентукки. Кларк дал мне письмо к представителю по делам индейцев в Кейп-Джирардо, куда я отправился в своем каноэ из древесной коры. В этом городе я оставил свою лодку, и, хотя долго там не задерживался, мне представился случай познакомиться с несколькими людьми из экспедиции майора Лонга, возвращавшейся из путешествия к Скалистым горам (Среди них находился д-р Эдвин Джемс, с которым Теннер здесь и познакомился.). Это было осенью 1820 г . Прошел почти год после моего первого приезда на Огайо в 1819 г . А когда я в 1819 г . отправлялся в путь от Лесного озера, минуло ровно 30 лет со времени моего похищения Манито-о-гизиком и Киш-кау-ко. Итак, я попал в плен, по-видимому, в 1789 г . Теперь мне 47 лет.
В течение четырех месяцев я прожил у своих сестер в Джексоне, расположенном в 10 милях от Кейп-Джирардо. Оттуда я съездил в Кентукки, а осенью возвратился в Сент-Луис, чтобы повидаться с губернатором Кларком. Но он куда-то уехал, а в городе свирепствовала эпидемия лихорадки и я не стал там задерживаться. На обратном пути в Гранд-Прейри, который находится в 80 милях от того места, где я оставил своих детей, меня опять свалил сильный приступ лихорадки. К счастью, я попал там к женщине, благодаря заботливому уходу которой вскоре выздоровел. В это время мне сообщили, что мои дети тоже заболели лихорадкой, распространившейся по всей местности, и я, несмотря на свою слабость и недомогание, поспешил к ним. Погиб только один ребенок, остальные же поправились, хотя и болели очень тяжело. Но я был не единственной жертвой этого несчастья. Из моих близких родственников умерло семь человек; смертность в этой части Штатов достигла чудовищных размеров.
Следующей весной была сделана еще одна попытка добиться получения мною части отцовского наследства. Но мачеха продала на Кубу нескольких рабов-негров, которые, как полагали, должны были мне принадлежать. Это дело и теперь еще не закончено; им занимаются адвокаты.
Весной 1822 г . я опять поехал на север, не очень довольный своим пребыванием у друзей из Кентукки. Пройдя волок Большой прерии, я отдал свое каноэ брату, а сам взял лошадей и поехал с детьми по берегу Иллинойса в Сент-Луис, а затем в Чикаго.
Уполномоченный по делам индейцев в районе Форт-Кларка жил в то время несколько выше этой крепости в местечке, носящем название Элк-Харт. Во время моих путешествий уполномоченный, как и почти все люди в этом районе, относился ко мне по-дружески и всегда оказывал помощь в случае нужды. Поэтому я решил остановиться на сей раз в Элк-Харте, и, хотя уполномоченного не было дома, нас приютили и кормили там бесплатно, снабдив также кормом для лошадей. На следующий день я встретил уполномоченного, только что возвратившегося из Форт-Кларка, и рассказал ему о сердечном приеме, который был оказан нам в его отсутствие. Выслушав меня с удовольствием, он предупредил, что мне предстоит переправа через очень опасную реку. «Но сейчас у этого берега, — сказал он, — стоит лодка, в которой я сам переправился. Ее владелец живет на другом берегу. Переезжай туда на этой лодке и скажи ему, чтобы он переправил тебя и через другую реку, за его домом, а я заплачу ему за труды». Так я и сделал. Но моя дочь Марта вдруг заболела, и нам пришлось провести целый день недалеко от дома человека, которому принадлежала лодка. У меня была хорошая лошадь, подаренная братом, и этому человеку очень хотелось ее приобрести. Он предлагал купить ее, но я на это не соглашался, так как лошадь была нужна мне для путешествия. Владелец лодки настаивал на своем, угрожая тем, что не переправит меня через вторую реку, если я не уступлю ему лошадь. Он продолжал сыпать ругательства и угрозы, но ничто не могло заставить меня расстаться с лошадью. Между тем лодка находилась уже на реке, через которую мне предстояло переправиться, так как кто-то уже пользовался ею. Я рассчитывал найти ее на месте, но, когда подошел к переправе, ко мне верхом подъехал владелец и сказал: «Тебе не удастся переправиться, потому что я убрал лодку!» Не обратив внимания на его слова, я пошел дальше, но обнаружил, что лодка действительно исчезла. Ни бревен, ни другого материала, чтобы сделать какой-нибудь плот, поблизости не было. Боясь переправлять детей на лошади, я начал обдумывать, как же выйти из положения. Наконец мне пришла в голову мысль, что если лодка спрятана на суше, что наиболее вероятно, ее можно легко найти по следам, которые она оставила на земле. И действительно, я обнаружил эти следы на дороге, довольно далеко от реки. Лодка была спрятана в кустарнике примерно в одной миле от переправы. Я перетащил ее туда и перевез в ней своих детей. После того как лошади тоже перебрались через реку вплавь, я оттолкнул лодку от берега: «Плыви и остановись там, где спрятал тебя хозяин!»
В Чикаго мне пришлось продать своих лошадей гораздо дешевле, чем они стоили, капитану Бредли и м-ру Кензи, занявшему пост уполномоченного вместо д-ра Уолкотта, так как они сказали, что не смогут доставить лошадей в Маккинак. У меня осталась только старая лошадь, которую я хотел бросить как никуда не годную. Но за эту лошадь я получил от неких джентльменов, которым охотно подарил бы ее, 15 долларов. Когда прибывший на шхуне «Джексон» капитан Кейт прочел письмо губернатора, он заявил, что доставил бы лошадей до Маккинака бесплатно, но было уже поздно.
Поехал я в Маккинак главным образом для того, чтобы наняться переводчиком к местному уполномоченному по делам индейцев полковнику Бойду. Он часто говорил, что хочет, чтобы я работал при нем в этой должности, как только достаточно изучу английский язык. Каково же было мое разочарование, когда по прибытии я узнал, что приехал слишком поздно: недавно был нанят другой переводчик. Но полковник сказал мне, что скоро прибудет на пароходе новый уполномоченный по делам индейцев в районе Со-Сент-Мари и, вероятно, удастся устроить меня к нему переводчиком. Как только новый уполномоченный, м-р Скулкрефт, прибыл в Маккинак, он тотчас согласился взять меня в переводчики. Но он мог задержаться в Маккинаке только на один час и поэтому сказал, чтобы я побыстрее подготовился к отъезду в Со-Сент-Мари, дав мне четыре дня сроку. Я уже был готов к отъезду, когда пришло письмо от м-ра Скулкрефта, в котором он сообщил, что в Со-Сент-Мари есть переводчик и мне приезжать не следует. Я отнес торговцам все, что купил у них для устройства на новом месте, и без затруднений получил свои деньги назад.
ГЛАВА XV
Деятельность агентов «Американской пушной компании» в районе Лесного озера. — Предательство индианки. — Безуспешные попытки вернуть моих детей из страны индейцев.
Лишенный какой бы то ни было работы, я принял предложение м-ра Стьюарта (агента «Американской пушной компании») сопровождать торговцев при их поездках к индейцам. Это казалось мне лучше, чем работа подручным в кузнице, которую мне предлагал представитель по делам индейцев. Компания обещала платить мне 250 долларов в год и одевать за свой счет.
Я оставил детей в маккинакской школе, а сам отправился с м-ром Моррисоном, одним из главных агентов компании, в Со-Сент-Мари. Оттуда меня с несколькими французами послали по реке в Фон-дю-Лак. Я был мало знаком с обычаями этих людей и, вероятно, умер бы у них с голоду, если бы, к счастью, мне иногда не удавалось покупать продукты у команды. Из Фон-дю-Лака мы поехали с м-ром Котом на Рейни-Лейк. Моя неопытность в служебных делах часто ставила меня в неприятное положение. Я захватил с собою несколько капканов и во время поездки поймал много мускусных крыс (У мускусных крыс очень вкусное мясо, а из их шкурок шьют красивые дамские манто.). Каково же было мое удивление и огорчение, когда я узнал, что шкурки мне не принадлежат. У меня не только отобрали шкурки, но еще отправили одного на каноэ, тяжело нагруженном диким рисом. К тому же меня вынуждали выполнять самую черную работу, на что я шел скрепя сердце.
Когда мы прибыли на озеро Рейни-Лейк, я отправился на охоту, но ничего не подстрелил. Вскоре меня послали к быстринам реки Рейни-Лейк, где, до того как вода замерзла, я добыл 150 осетров. В начале зимы м-р Кот отправил меня к индейцам с одним служащим и четырьмя французами, отпустив нам небольшое количество товаров, всего на 160 долларов. Никаких продуктов, кроме дикого риса ( 18 кварт на человека), мы не получали, но нам было приказано не возвращаться до тех пор, пока все товары не будут обменены на пушнину. Зная, что путь в страну индейцев очень долог, я попросил у м-ра Кота разрешения немного задержаться, чтобы приготовить постромки для двух хороших собак, которые у меня были, и сделать лыжи-ракетки, но он и слышать не хотел о малейшей задержке.
Через четыре дня после выезда мы попали в сильную метель; запас дикого риса уже кончился, и тогда служащий компании вместе с тремя французами, бросив меня, вернулся в форт. Со мной остался только один старый француз, по имени Вейаж, хороший человек, очень смелый и выносливый. Вдвоем с тяжелым грузом мы продолжали пробиваться вперед по снегу.
Через несколько дней, совершенно обессилев от недоедания, мы наткнулись на несколько индейских палаток, обитатели которых тоже чуть не умирали с голоду. Я оставил здесь Вейажа, а сам, захватив часть товаров, отправился к другой стоянке, находившейся поблизости, но и там царил страшный голод. Вернувшись на то место, где я расстался со своим спутником, я не нашел там ни палаток, ни индейцев.
Меня покинули последние силы, и я сел на землю в ожидании неминуемой смерти, так как ночь была очень холодной. Но тут вернулся какой-то индеец, чтобы проверить свои капканы; он разжег костер и помог мне добраться до своей палатки. Ему удалось поймать бобра, которого предстояло разделить на 20 человек, причем ни у одного из них два дня не было ни крошки во рту. Всем нам грозила голодная смерть.
Вскоре после этого я собрался с силами и двинулся дальше; тут мне посчастливилось натолкнуться на палатку своего друга Ото-пун-не-бе, некогда отомстившего за меня Вау-бе-бе-наис-се. Его жена расплакалась, увидев меня, ибо голод и усталость совсем изменили мой облик. В это время к нам присоединились восемь еле живых от голода французов, которых м-р Кот послал за мной, предположив, что я нашел бизонов и у меня должно быть много мяса. Когда одна из моих собак издохла, мы ее тут же съели. Шли мы по старой индейской тропе, уже занесенной глубоким снегом, после того как по ней прошли люди. Под снегом мы нашли несколько погибших собак и брошенные индейцами вещи — изношенные мокасины, обрывки кожи, кости. Это помогло нам не умереть с голоду. Пришлось убить и съесть мою последнюю собаку. Но до местности, где паслись бизоны, было еще далеко. Слабея с каждым днем, мы, посовещавшись, решили убить одну из собак пушной компании. Это помогло нам добраться до бизонов, где наши мучения на время прекратились.
После того как я убил большое количество бизонов и мяса в лагере стало много, французы совсем разленились и обнаглели: они отказывались перетаскивать добычу или тюки и не хотели оказывать мне никакой помощи. На обратном пути к фактории французы заявили, что не будут ничего нести, кроме своих одеял и запаса продовольствия для себя. Помогал только Вейаж, и мы разделили между собой все меха, весившие 600 фунтов . Разумеется, ушло много времени, чтобы перенести тяжелый груз в форт.
По прибытии я отчитался за все. Все доверенные мне товары были обменены на соответствующее количество пушнины; на себя мы истратили только немного пороха и пуль для охоты, их стоимость с меня удержали при окончательных расчетах с компанией. За собаку, которую мы вынуждены были убить, у меня вычли еще 10 долларов, хотя она спасла жизнь не только мне, но и девяти французам, ездившим со мной. К тому же м-р Кот остался недоволен полученным барышом и упрекал меня в том, что я отказался взять с собой виски, за которое мог бы наменять больше мехов.
Я возразил, что на виски можно было действительно выменять больше пушнины, но мне не по душе торговля с опьяневшими индейцами и я не хочу быть повинным в их спаивании. Тем не менее м-р Кот решил снова послать меня в торговую поездку, настаивая, чтобы я захватил виски. Наконец я уступил ему, сказав, что решил один-единственный раз полностью следовать его указаниям: «применить все возможные способы, чтобы по самой низкой цене получить как можно больше мехов».
Я направился к Лесному озеру с запасом товаров на 200 долларов и, пустив в ход виски, наменял в два раза больше мехов, чем в прошлый раз. М-р Кот остался доволен моими успехами, но я заявил ему, чтобы для такой торговли он нанял кого-нибудь другого, так как сам никогда больше не пойду на обман и несправедливость. Я так долго прожил среди индейцев, что многие из них стали моими близкими друзьями. Мне было хорошо известно, к каким последствиям приводят спиртные напитки, и я решил сделать все, что было в моей власти, чтобы препятствовать их употреблению. Я не хотел способствовать распространению среди индейцев этого яда, кроме всего прочего, и потому, что опасался пользоваться тем преимуществом, которое давала мне их ненасытная жадность к спиртному.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46