https://wodolei.ru/catalog/smesiteli/Frap/ 
А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  AZ

 


Просто позор, если его святая Джулиана считает отвратительным занятие любовью. Она слишком желанна и мила, чтобы растрачиваться на неоправданные страхи. Должно быть, ее муж и в самом деле обращался с ней мерзко.
Придется найти к ней особенно деликатный подход, слава богу, он достаточно опытен и умел, чтобы действовать тонко. Но так или иначе, а она будет лежать перед ним, рыдая от счастья, даже еще не понимая, что именно с ней произошло.
Но эту крепость придется брать хитростью, а не силой. Николас улыбнулся, сейчас главное успокоить ее, пусть даже и обманом.
— Я напугал вас, миледи? Уверяю, я вовсе не собирался быть непочтительным. Ведь я всего лишь дурак, который не искушен в обращении с благородной леди.
— Напротив, вы слишком умны, — выпалила она. Ни его слова, ни тон ни в малейшей степени не обманули ее.
Это ему понравилось. Это было опасно, очень опасно — ее способность видеть насквозь все его хитрости, — но это и привлекало его в ней.
Гнев леди ранит меня глубоко,
В печаль мое сердце погружено.
Пусть на устах моих печать,
Она не сможет шуту отказать.
Джулиана выглядела более чем разгневанной, и Николас подумал, что, на его счастье, в этой почти спартанской комнате у нее под рукой не оказалось какого-нибудь подходящего предмета. Она вполне могла бы запустить в него чем-нибудь тяжелым.
— Я совершила ошибку, придя сюда, чтобы оказать вам помощь, — сказала она резко.
— Но, миледи, ведь это долг святых ухаживать за несчастными. Считайте это епитимьей за совершенные вами грехи.
Она стояла возле двери, но уходить не спешила — обстоятельство, весьма его порадовавшее.
— Пожалуй, я вспомнила пару грехов, — произнесла она задумчиво.
Все же она поразительная женщина.
— О миледи, поведайте мне о них, — сказал он, поднимаясь на локте. Спина все еще болела, но он действительно почувствовал себя лучше и готов был не замечать эту боль, если бы Джулиана дала ему хоть каплю надежды.
Ее чарующая улыбка была дразнящей и чертовски соблазнительной.
— Лорд шут, я согласна, — произнесла она низким глубоким голосом, в котором слышалось обещание. Она двинулась к нему, чуть покачивая бедрами, на губах играла призывная улыбка, и он уже протянул к ней руки, стараясь не замечать пульсирующей боли в плечах.
Она с изящным проворством уклонилась от его объятий, схватила кувшин с водой, в котором мочила тряпку, и резким движением перевернула его над головой Николаса.
Она была за дверью еще до того, как он успел понять, что произошло. К тому времени, когда он не на шутку разозлился, его ушей достиг замирающий в глубине темного коридора смех.
Николас скинул с плеч остатки своей разорванной мокрой и грязной рубашки и провел рукой по волосам, сбрасывая с них капельки воды. Он все-таки заставил печальную леди Джулиану засмеяться. Ради этого он готов был вытерпеть тысячу обливаний.
Он обязательно заставит ее смеяться вновь. Он прогонит скорбь и страх из ее карих глаз, он научит ее любить свое стройное, сочное тело. И станет любить ее, часто и долго.
А когда он уедет, кубок святой Евгелины и безгрешность леди Джулианы исчезнут отсюда навсегда.
6
Смех Джулианы оборвался сразу же, как только она вошла в свои покои. Это было большое помещение с примыкающими к нему дополнительными комнатами. Она полагала, что придется делить жилье с другими женщинами, как это часто бывает в больших домах. На самом деле это была одна из многих вещей, которые заставляли ее вспоминать спокойную, устроенную жизнь в Монкрифе — отдельная комната и личная постель.
Другие женщины могли храпеть, или не любить мыться, или даже, случалось, носили в своих волосах и одежде насекомых.
Но сейчас она предпочла бы дюжину женщин, кишащих насекомыми, той, что сидела в кресле возле очага. Леди Изабелла взглянула на свою дочь, спокойное лицо не выражало никаких эмоций, но руки сжимали на коленях бесполезное рукоделие.
— Миледи, — приветствовала гостью Джулиана с холодной вежливостью. — Чему я обязана честью вашего визита?
Это была тщетная надежда, что ее мать не собирается здесь оставаться, но, по крайней мере, завтра она станет замужней женщиной и ей придется делить постель с этим огромным, жутковатым мужчиной, который назвал Джулиану «дочкой».
— Это моя комната, Джулиана. Я хотела, чтобы ты побыла со мной, хотя бы одну ночь.
Джулиана обернулась на полуоткрытую дверь, за которой толпились несколько женщин из прислуги, очевидно сгорающих от любопытства. Она вернулась и резко захлопнула дверь прямо перед их носами.
— Хорошо, — произнесла она безразличным тоном.
— Аббат просит, чтобы мы пришли к нему, — продолжала Изабелла, нисколько не утратив присутствия духа от холодности дочери. — Полагаю, он намерен исповедовать нас, прежде чем он приступит к своим обязанностям.
— Но мне не в чем исповедоваться.
Улыбка Изабеллы получилась чуть-чуть кривая.
— А как насчет десяти заповедей?
— Почитать отца своего и мать свою? Но разве я проявила хотя бы малейшее непочтение к вам, миледи?
Джулиана изо всех сил старалась, чтобы у нее не дрожал голос. Ей совершенно не хотелось говорить или даже думать об этом. Она бесконечно устала от долгого и беспокойного путешествия в паланкине, ее растревожила и странно возбудила встреча с мастером Николасом. У нее просто не было сил ни обсуждать свои грехи с этим жестоким священником, ни тем более ссориться с матерью.
И в самом деле, Изабелла была гораздо больше похожа на мечты Джулианы, чем на монстра, которого рисовали в воображении ее обида и боль разлуки. Изящная, хрупкая женщина, сидящая сейчас возле камина, выглядела гораздо моложе своих лет, а ее мягкий нежный голос бы тем же самым голосом, который шептал слова утешения рыдающей девочке. Эти маленькие теплые руки гладили Джулиану по волосам, успокаивая и утешая в горькие минуты. Эти огромный карие глаза были полны слез в тот последний раз, когда Джулиану увозили в ее новый дом, к престарелому мужу, не обращая внимания на ее мольбы и рыдания.
Странно, но она совсем забыла о том, как плакала тогда мать. И если ее мать все-таки не была бесчувственным монстром, который рисовался в ее воображении все эти годы, то что же тогда было правдой, а что не было?
— Ты самая почтительная дочь на свете, — мягко сказала Изабелла. — Но ты все-таки не простила меня, не так ли? Ты думала, что я могла тебя спасти и не сделала этого.
— Я думала, что ты могла хотя бы попытаться, — прошептала Джулиана.
— О, мой ангел… — начала прерывающимся голосом Изабелла, но громкий стук в дверь прервал ее, и Джулиана поспешила открыть, лишь бы только прервать этот мучительный разговор.
Она сразу узнала слугу мастера Николаса, стоявшего за дверью, — смуглолицего, опасного на вид человека, который являлся прекрасным дополнением к хитрецу, называющему себя дураком.
— Отец Паулус зовет вас, миледи, — произнес он хриплым голосом, при этом сам он выглядел явно недовольным. — Я отведу вас к нему, прежде чем проведаю своего хозяина.
— Ваш хозяин в полном порядке, Бого, — сказала Джулиана. — Он только что насладился холодным купанием.
Она хотела смутить или озадачить его своими словами, но вместо этого ужасное лицо слуги озарилось веселой улыбкой.
— Что вы сделали с ним, миледи? Но, что бы это ни было, это все неважно, если хотите знать мою точку зрения. Вы очень ему подходите.
— Я подхожу ему? — повторила она потрясенно. — Да я не желаю иметь с ним ничего общего!
И прежде чем Изабелла захотела бы задать не слишком удобные вопросы о том, как ее дочь оказалась наедине с шутом, Джулиана поспешно продолжила:
— Мы сами найдем путь в покои аббата, а вы больше нужны своему мастеру Николасу.
— Ну да, конечно, вы же его уже повидали, — отозвался Бого. Он посмотрел через плечо Джулианы на леди Изабеллу, и его манеры тут же изменились.
— Вам не нужна моя помощь, леди Изабелла? — почтительно спросил он.
Она улыбнулась ему. Такая улыбка могла очаровать любого мужчину, подумала Джулиана. Были времена, когда она сама обладала такой же чарующей улыбкой, что и ее мать. Она могла превратить мужчину в своего раба с помощью одного лишь нежного слова или ласкового взгляда, но лишь до того момента, когда поняла, что больше не хочет, чтобы ее окружали рабы. Она хотела лишь одного — чтобы все оставили ее в покое.
— Благодарю тебя, Бого, — тихо сказала Изабелла. — Не беспокойся. Отец Паулус исповедует в большой часовне? Я хорошо ее знаю. Я провела много часов в молитвах в ее благословенных стенах.
— Вы молитесь о прощении своих грехов? — спросила Джулиана, ненавидя себя за ту мелочность, которая не позволяла ей придержать язык.
Изабелла повернулась к ней со спокойной улыбкой.
— В отличие от тебя, моя дорогая, я далеко не безупречна.
Она поднялась, отложила рукоделие на деревянное кресло позади себя.
— Так мы идем, — обратилась она к Джулиане. — Чем скорее мы покаемся в своих грехах, тем скорее их нам отпустят. Разумеется, для тебя это будет совсем недолго.
Джулиана прикусила губу. Нежный голос Изабеллы заставлял ее чувствовать себя капризным ребенком, требующим луну с неба. Но на самом деле она не хотела луну. Ей была нужна только ее мать.
— И в самом деле, — сказала она.
Она следовала за легкой фигуркой матери в полутемный каменный холл замка Фортэм, отчаянно желая, чтобы она сама умела двигаться с таким же изяществом и легкой грацией. Спуск по винтовой лестнице показался Джулиане бесконечным, и она начала зевать к тому времени, когда они достигли обширной часовни замка.
Аббат ждал их с выражением крайнего нетерпения на бледном, бесцветном лице. Его тонкие губы кривились от раздражения. Этот маленький худой человек казался на первый взгляд совершенно безвредным, но Джулиана видела, что сотворили эти худые руки со спиной шута, и уже не могла обманываться насчет аббата.
— Дочери Евы! — приветствовал он их громким голосом. — Падите ниц и слушайте свою епитимью.
— Но, отец Паулус, — попыталась возразить Джулиана. — Мы ведь еще не исповедались…
— Не смейте указывать мне, миледи! Господь говорил со мной, он послал меня в это гнездо разврата, и я не потерплю неповиновения! Если хотите заслужить прощение за свои многочисленные грехи, распростритесь у ног его, на виду у всех, кто войдет сюда.
К ужасу Джулианы, ее мать опустилась на колени, а затем легла, вытянувшись во весь рост на холодном каменном полу часовни, готовая с покорностью принять епитимью. Отец Паулус перевел свой пронзительный взгляд на Джулиану:
— На пол, леди! Или я позову слуг, которые заставят вас быть покорной!
У Джулианы были некоторые сомнения по поводу того, что священник обладает таким влиянием на здешних обитателей, но она решила не проверять этого. Она легла на пол лицом вниз рядом с матерью, дыша в ледяные камни возле своей щеки.
— Вы сами знаете свои прегрешения! — монотонно начал отец Паулус, возвышаясь над ними. — Сластолюбие, похоть, греховные желания, которые вы скрываете в своих сердцах, в своих душах и мыслях.
Джулиана не собиралась признаваться в своей похоти, поскольку одна только мысль об этом вызывала у нее дрожь гораздо более сильную, чем ледяные камни часовни. В углу она заметила жаровню, но та не горела. Ясно, что отец Паулус считает правильным умерщвлять плоть при любой возможности, будь то плеткой или холодом.
— Дочери сатаны! — продолжал завывать громким голосом священник, и каменные стены часовни отзывались ему многоголосым эхом. — Вы рождены, чтобы смущать и соблазнять мужчин, сбивать их с пути истинного, калечить их души и жизни. В вас заключено все зло! Зная об этом, я защищен от ваших злых намерений и желаю защитить всех, кто меня окружает. Я покажу им истинный путь и заставлю вас обеих свернуть с дороги идолопоклонства и похоти, которую вы избрали.
Джулиана издала было непроизвольный возглас протеста, а Изабелла лежала совершенно безмолвно и даже ни разу не пошевелилась.
— Мир погряз во зле и пороках, а женщина — причина всех зол, инструмент дьявола, посланный на землю, чтобы погубить цветок добра и благочестия в мужчине. Единственная надежда на спасение — это целомудрие, смиренность и покорное молчание.
Смиренность не проблема, размышляла Джулиана, слушая эти безумные речи, но что касается целомудрия, тут уже возникали некоторые сложности. А о покорном молчании вообще говорить не приходится, это совершенно неприемлемо.
— Моя мать завтра выходит замуж, отец Паулус, — сказала Джулиана, поднимая голову. — Как она может принять клятву целомудрия? Разве не церковь учит нас, что брак нужен для того, чтобы плодиться и размножаться?
— Молчи, несчастная! — загремел над ее ухом голос аббата. — И ты, и твоя мать давно показали свою бесплодность и бесполезность в глазах церкви! Не смей учить меня церковным доктринам и добавлять грех ереси к своим бесчисленным прегрешениям! Наказание за ересь — костер! А я никогда не уклоняюсь от своего долга!
Вот тут уж Джулиана поняла, что молчание и в самом деле благо. Она ни на минуту не усомнилась в словах отца Паулуса. Тот, кто мог так исполосовать кнутом беднягу Николаса, без колебания отправит на костер еретика.
На мгновение воспоминание о шуте ввергло ее в смятение. Не вид кровавых ран и не белые полосы от предыдущих шрамов вспомнились ей, а широкие плечи, сильные мускулы, то, как он лежал, раскинувшись на кровати, повернув голову, и смотрел на нее своими странными глазами… Это было такое тревожащее воспоминание, что ей пришлось потрясти головой, чтобы избавиться от него.
— Не смей трясти головой на меня, грешница! — прогремел сразу же голос отца Паулуса. — Твоя распутная мать знает свое место в этом мире, жаль только, что тебя не воспитывали, как полагается, с регулярной поркой. Это просто трагедия, что такую развратницу, как ты, отправили практиковать свои низменные желания на невинном муже, вместо того чтобы оставить получать надлежащее воспитание у отца с его праведной и тяжелой рукой.
Джулиана вовремя прикусила язык.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38


А-П

П-Я