она не может полностью укрыться от Зрения или видений — ведь однажды она прошла сквозь туманы и ступила на берег Авалона. Возможно, если она все-таки родит сына и будет очевидно, что тут сыграли свою роль искусство и воля Авалона… — Она взглянула на Ниниану. — Королева способна к зачатию, а сильная чародейка сможет предотвратить очередной выкидыш, если будет находиться рядом с ней.
— Поздно, — сказал Кевин. — Ведь это ее вина, что Артур предал Авалон и отрекся от драконьего знамени. По правде говоря, мне кажется, что она не совсем в своем уме.
— Все дело в том, Кевин, что ты ее терпеть не можешь, — сказала Ниниана. — Но почему?
Арфист опустил взгляд на свои скрюченные руки, покрытые шрамами. В конце концов он произнес:
— Верно. Я даже в мыслях не могу быть справедлив к Гвенвифар — я всего лишь слабый человек. Но даже если бы я любил ее, я и тогда сказал бы, что она не годится в королевы королю, который должен править от имени Авалона. Я не стану горевать, если она погибнет от какого-нибудь несчастного случая. Если она подарит Артуру сына, то будет считать, что обязана этим исключительно милости Христовой, даже если бы сама Владычица Озера стояла у ее постели. Я ничего не могу с этим поделать, но молюсь, чтоб ей не выпало такой удачи.
На лице Моргаузы заиграла кошачья усмешка.
— Гвенвифар может стараться стать большей христианкой, чем сам Христос, — сказала она, — но я немного знаю их Священное Писание — Лот приглашал сюда священника с Ионы, чтобы тот учил мальчишек грамоте. Так вот, это Писание гласит, что мужчина, прогнавший свою жену, будет проклят — если только она не изменяла ему. А даже сюда, в Лотиан, доходят слухи, что королеву трудно назвать непорочной. Артур частенько уезжает на войну, а всем известно, как милостиво Гвенвифар смотрит на твоего сына, Вивиана.
— Ты не знаешь Гвенвифар, — сказал Кевин. — Она благочестива сверх всякой меры, а Ланселет очень дружен с Артуром.
Думаю, Артур и пальцем не шевельнет, чтобы что-нибудь предпринять против них — разве что при всем дворе застукает их вдвоем в постели.
— И это можно устроить, — сказала Моргауза. — Гвенвифар слишком красива, чтобы женщины хорошо к ней относились. Наверняка кто-нибудь из ее окружения не прочь будет поднять скандал, и тогда Артур будет вынужден…
Вивиана с отвращением скривилась.
— Какая женщина станет так подводить другую женщину?
— Я бы стала, — отозвалась Моргауза, — если бы знала, что это нужно для блага королевства.
— А я бы не стала, — сказала Ниниана. — А Ланселет — человек чести и лучший друг Артура. Мне не верится, что он способен предать Артура с Гвенвифар. Если мы хотим устранить королеву, нам нужно придумать что-нибудь другое.
— Это так, — произнесла Вивиана, и в голосе ее прозвучала усталость. — Насколько нам известно, Гвенвифар пока не сделала ничего дурного. Мы не можем удалить ее от Артура, пока она выполняет свою часть договора и остается его верной женой. Если уж устраивать скандал, он должен опираться на истинные события. Авалон клялся поддерживать правду.
— А что, если бы скандал и вправду разгорелся? — спросил Кевин.
— Тогда можно было бы рискнуть, — ответила Вивиана. — Но я не стану выдвигать ложных обвинений.
— И все же у Гвенвифар имеется по крайней мере еще один враг, — задумчиво произнес Кевин. — Леодегранс, владыка Летней страны, недавно скончался, а с ним — его молодая жена и ребенок. Теперь королевой должна стать Гвенвифар. Но у Леодегранса есть некий родственник — он называет себя сыном короля, но в это я не верю, — и мне кажется, что он был бы не прочь назвать себя королем в соответствии с древним обычаем Племен, взойдя на ложе королевы.
— Хорошо, что при христианнейшем дворе Лота нету такого обычая, — верно? — пробормотал Гвидион. Но он сказал это так тихо, что взрослые могли сделать вид, будто не услышали его слов.
« Он злится, потому что на него не обращают внимания, только и всего, — подумала Моргауза. — А стоит ли сердиться на щенка за то, что он пытается цапнуть меня зубками?»
— По древнему обычаю, — сказала Ниниана, и ее прекрасный лоб прорезали тонкие морщинки, — Гвенвифар не считается супругой мужчины до тех пор, пока не родила ему сына, и если другой мужчина сумеет отнять ее у Артура…
— Вот в том-то и дело, — рассмеялась Вивиана. — Артур вполне способен отстоять свою жену силой оружия. И я не сомневаюсь, что именно так он и поступит. — Затем она посерьезнела. — Единственное, в чем мы можем быть твердо уверены, так это в том, что Гвенвифар по-прежнему бесплодна. Если же она снова понесет, существуют заклинания, которые не позволят доносить ребенка до срока. Она не проносит плод и нескольких недель. Что же касается наследника Артура… — она умолкла и взглянула на Гвидиона. Тот по-прежнему сидел, сонно уложив голову на колени Ниниане. — Вот сын королевской крови Авалона — и сын Великого Дракона.
У Моргаузы перехватило дыхание. Все эти годы она была свято убеждена: лишь несчастная случайность стала причиной тому, что Моргейна понесла дитя от своего единоутробного брата. Лишь теперь замысел Вивианы раскрылся ей во всей полноте и потряс Моргаузу своей дерзостью — сделать дитя Авалона и Артура преемником отца.
« На что Король-Олень, когда вырос молодой олень?..»
Долю мгновения Моргауза не понимала, то ли эта мысль пришла к ней в голову, то ли была эхом мыслей кого-то из жриц Авалона; так было всегда в те тревожные, незавершенные моменты, когда в ней просыпалось Зрение. Сама Моргауза не могла контролировать его приход и уход, да, по правде говоря, и не старалась этого делать.
Гвидион, широко распахнув глаза и приоткрыв рот, подался вперед.
— Госпожа… — выдохнул он. — Это правда, что я… я — сын… сын Верховного короля?
— Да, — ответила Вивиана, поджав губы. — Но священники никогда этого не признают. Для них это страшнейший грех — когда мужчина производит на свет сына от дочери своей матери. Они стремятся превзойти в святости саму Богиню, что приходится матерью всем нам. Но это правда.
Кевин повернулся и медленно, с трудом заставив искалеченное тело подчиниться, опустился на колено перед Гвидионом.
— Мой принц и мой лорд, — сказал он, — дитя королевской крови Авалона, сын сына Великого Дракона, мы приехали, чтобы увезти тебя на Авалон, где ты сможешь подготовиться к своему предназначению. Завтра утром ты должен быть готов к отъезду.
Глава 2
« Завтра утром ты должен быть готов к отъезду…»
Это было подобно кошмарному сну: они произнесли вслух то, что я хранила в тайне все эти годы, даже после родов, когда все думали, что я не выживу… Я могла умереть тогда, и никто бы не узнал, что я родила ребенка от брата. Но Моргауза выведала у меня эту тайну, и Вивиана узнала… Недаром ведь говорят: три человека могут сохранить тайну, но лишь при том условии, что двое из них лежат в могиле… Все это задумала Вивиана! Она использовала меня, как прежде использовала Игрейну!
Но затем сон начал таять и идти рябью, словно поверхность воды. Я изо всех сил старалась удержать его, услышать, что же будет дальше. Кажется, там был Артур; он обнажил меч и двинулся на Гвидиона, и отрок извлек Эскалибур из ножен…»
Моргейна сидела в Камелоте, у себя в комнате, завернувшись в одеяло. Нет, твердила она себе, нет, это был сон, всего лишь сон. «Я даже не знаю, кто сейчас ближайшая помощница Вивианы. Наверняка это Врана, а вовсе не та светловолосая женщина, столь похожая на мою мать. Я раз за разом вижу ее в снах, но кто знает, действительно ли эта женщина ступает по земле или то всего лишь искаженный снами образ моей матери? Я не помню в Доме дев никого, кто был бы схож с нею…
Я должна была находиться там. Это я должна была находиться рядом с Вивианой, и я сама, по своей воле отказалась от этого…»
— Смотрите-ка! — позвала от окна Элейна. — Всадники уже съезжаются, а ведь до празднества, назначенного Артуром, еще целых три дня!
Женщины, находившиеся в покоях, столпились вокруг Элейны, глядя на поле, раскинувшееся под стенами Камелота; оно уже было усеяно палатками и шатрами.
— Я вижу знамя моего отца, — сказала Элейна. — Вон он едет, а рядом с ним мой брат, Ламорак. Он уже достаточно взрослый, чтобы быть одним из соратников Артура. Может быть, Артур изберет его.
— Но во время битвы при горе Бадон он был еще слишком юн, чтобы сражаться, верно? — спросила Моргейна.
— Да, он был еще юн, и все-таки сражался там, как всякий мужчина, способный держать оружие в руках, — с гордостью ответила Элейна.
— Тогда я не сомневаюсь, что Артур изберет его в соратники, хотя бы для того, чтоб порадовать Пелинора, — сказала Моргейна.
Великая битва при горе Бадон произошла четыре года назад, в Троицын день, и Артур объявил, что отныне и впредь будет отмечать этот день как величайший свой праздник и всегда будет собирать на него своих рыцарей. Кроме того, он пообещал, что будет в праздник Пятидесятницы выслушивать всякого просителя и вершить правосудие. И всем подвластным Артуру королям ведено было являться в этот день к Верховному королю, чтоб заново подтвердить свою клятву верности.
— Тебе надлежит пойти к королеве и помочь ей одеться, — сказала Моргейна Элейне, — да и мне тоже пора. Большое празднество — через три дня, и мне нужно переделать еще множество дел.
— Сэр Кэй обо всем позаботится, — возразила Элейна.
— Конечно, он разместит гостей и распорядится об угощении, — охотно согласилась Моргейна. — Но мне нужно проследить, чтобы зал украсили цветами, и проверить, начищены ли серебряные чаши. И, похоже, миндальным пирогом и сладостями тоже придется заняться мне — у Гвенвифар и без того будет достаточно хлопот.
На самом деле, Моргейна была только рада, что до праздника нужно успеть переделать столько дел: это поможет ей выбросить из головы ужасный сон. Все это время, стоило лишь Авалону войти в ее сны, как Моргейна тут же в отчаянье изгоняла его… и не узнала, что Кевин поехал на север, в Лотиан. «Нет, — сказала она себе, — я и сейчас этого не знаю. Это был всего лишь сон». Но днем, когда ей встретился во дворе старик Талиесин, Моргейна поклонилась ему, а когда он протянул руку, чтобы благословить ее, она робко произнесла:
— Отец…
— Что, милое дитя?
«Десять лет назад, — подумала Моргейна, — я непременно вспылила бы: зачем Талиесин разговаривает со мной, словно с малышкой, что забралась к нему на колени и дергает его за бороду?» Теперь же, как ни странно, это ее успокоило.
— Собирается ли мерлин Кевин приехать сюда к Троицыну дню?
— Думаю, нет, дитя, — отозвался Талиесин и доброжелательно улыбнулся. — Он поехал на север, в Лотиан. Но я знаю, что он очень любит тебя и вернется к тебе сразу же, как только сможет. Думаю, ничто не сможет отвратить его от этого двора, пока ты пребываешь здесь, маленькая Моргейна.
«Неужто же весь двор знает, что мы были любовниками? А ведь я вела себя так осторожно!»
— Отчего все при дворе болтают, будто Кевин Арфист пляшет под мою дудку, — ведь это же не правда! — раздраженно произнесла Моргейна.
Снова улыбнувшись, Талиесин произнес:
— Милое дитя, никогда не стыдись любви. И для Кевина бесконечно важно, что женщина, столь добрая, изящная и прекрасная…
— Ты смеешься надо мной, дедушка?
— С чего бы вдруг я стал над тобою смеяться, малышка? Ты — дочь моей любимой дочери, и я люблю тебя всей душой, и ты знаешь, что я считаю тебя самой прекрасной и талантливой изо всех женщин. А Кевин, в чем я совершенно уверен, ценит тебя еще выше: ведь ты единственный, не считая меня, человек при этом дворе, и единственная женщина, кто способен беседовать с ним о музыке на его языке. И когда ты являешься, для Кевина восходит солнце, когда же уходишь — настает ночь. И если тебе это неизвестно, стало быть, ты здесь единственная, кто этого не знает. Ты для него — звезда, что озаряет его дни и ночи. И ты достойна этого. А ведь мерлину Британии не запрещено и жениться, буде он того пожелает. Пусть он не принадлежит к королевскому роду, но он благороден душою, и когда-нибудь он станет Верховным друидом, если мужество не покинет его. И в тот день, когда он придет просить твоей руки, думаю, ни я, ни Артур не откажем ему.
Моргейна опустила голову и уставилась в землю. «Ах, как бы было хорошо, — подумалось ей, — если бы я могла любить Кевина так же, как он любит меня. Я дорожу им, я хорошо к нему отношусь, мне даже нравится делить с ним ложе. Но выйти за него замуж? Нет, ни за что, ни в коем случае, как бы он меня ни обожал».
— Я не собираюсь выходить замуж, дедушка.
— Ну что ж, дитя, поступай, как тебе угодно, — мягко произнес Талиесин. — Ты — леди и жрица. Но ты ведь не так уж молода, и раз ты покинула Авалон — нет-нет, я вовсе не собираюсь тебя упрекать, — но мне кажется, что было бы неплохо, если бы ты пожелала выйти замуж и обзавестись собственным домом. Не будешь же ты до конца дней своих оставаться на побегушках у Гвенвифар? Что же касается Кевина Арфиста, он, несомненно, находился бы сейчас здесь, если бы мог, — но он не может ездить верхом так быстро, как другие. Это хорошо, что ты не презираешь его за телесную слабость, милое дитя.
Когда Талиесин ушел, Моргейна, погрузившись в глубокую задумчивость, направилась к пивоварне. Ах, если бы она и впрямь любила Кевина! Но, увы, Талиесин заблуждается…
«И за что мне эта страсть к Ланселету?» Эта мысль преследовала ее все то время, пока она готовила душистую розовую воду для омовения рук и всяческие сладости. Ну что ж, по крайней мере, пока Кевин был здесь, у нее не было причин желать Ланселета. Впрочем, мрачно подумала она, это все равно не имеет значения. «Желание должно быть обоюдным — иначе оно бесплодно». Моргейна решила, что, когда Кевин вернется ко двору, надо будет принять его так радушно, как ему хочется.
«Несомненно, это совсем не худший выход — стать женой Кевина… Авалон для меня потерян… Я подумаю над этим. И, действительно, мой сон истинен, — по крайней мере, в этом. Кевин в Лотиане… А я-то думала, что Зрение покинуло меня…»
Кевин вернулся в Камелот накануне Пятидесятницы.
1 2 3 4 5 6 7