Престайну почти всегда нравилось летать. Когда стюардессы начали разносить подносы с закуской, он приготовился как следует перекусить и обрадовался, когда Фрицци открыла глаза, села прямо и тоже взяла поднос. Он знал, что девушка засыпала на самом деле, но даже будь это и не так, он не стал бы разрушать ее игру ради того, чтобы навязать собственное нежеланное общество. Он поел, не заботясь о том, что ест, полностью посвятив внимание соседке, испытывающей легкое головокружение и уже измученной. Престайн ясно видел, что она ест с жадностью, ничуть не догадываясь о его мыслях. Да и с какой стати? Она летела беспосадочным перелетом в Рим, в роскошной обстановке, вкусно ела и пила, предвкушала ожидающие ее приключения; она была полностью сосредоточена на себе. На Престайна у нее пока еще не оставалось времени. Пока.Может быть, после того, как она пройдет сквозь аэропорт Кьямпино-Запад и почувствует Рим, ей захочется иметь спутника, который бы разделил с ней эти новые удовольствия. Роберт Инфейм Престайн с сардонической улыбкой ясно видел, на какой путь он вступает, и однако ни на один шаг не был в силах замедлить своего продвижения по этому пути. Вскоре они опишут круг, вступая в сложный распорядок воздушного движения над Кьямпино-Западом и покатятся по одной из гладких, полностью оснащенных «защитой от дурака» посадочных дорожек для «Трайдентов». Как же ему поддержать знакомство с молодой девушкой, о существовании которой он даже не подозревал всего несколько часов тому назад? Недостаток жизненной практики этого рода сильно смущал Престайна. Ему надо изобрести что-то такое, что, подобно посадке «Трайдента», сработало бы с безупречным автоматизмом. Пока он напряженно размышлял, Фрицци покинула свое кресло и ушла пудрить нос. Хихикнув про себя над этим напудренным носом, Престайн стал ждать ее возвращения. Светловолосая девушка слегка наклонилась в проход и посмотрела назад. Затем она одарила Престайна полуулыбкой.— Я не видела, как Фрицци вставала, — сказала она с легкой хрипотцой в голосе. — Я слышала, как вы разговаривали, — это должно было объяснить ее обращение, — но ведь скоро пора уже будет застегивать ремни, не так ли?— Не беспокойся, Сибил, — кисло проворчал тип в толстых очках. — Ты же знаешь Фрицци, она взбалмошней мартовского зайца. Стюардесса за ней присмотрит.— Да-да, надеюсь, присмотрит, — согласилась Сибил. Она вновь откинулась в кресле и вытянула пухлые ножки, показавшиеся Престайну — так как она тоже была в сетчатых чулках и короткой юбке — насмешливой пародией на длинные элегантные ноги Фрицци. Но эта Сибил, похоже, славная девочка, и она тоже заботится о Фрицци. Теория Престайна, будто Фрицци путешествует в одиночку и все его планы моментально превратились в дым.Он наклонился вперед и поглядел через проход, мимо Сибил, на человека в следующем кресле. Тот выглядел весьма неприятной — да, вот именно, самое подходящее слово — неприятной личностью. Сколькой. С высоким лбом, светлыми волосами и несколько вдавленным большим носом, мягким, словно замазка, он выглядел чрезмерно большим, раздутым. Кожа его была покрыта крошечными черными дырочками, точно кожура апельсина. К тому же лицо его имело оранжевый оттенок. Не то, чтобы Престайна когда-либо заботило, какого цвета у человека кожа, но этот странный оттенок намекал на какие-то невоплощенные желания... Престайн затруднился бы точно определить причину своей инстинктивной неприязни к этому человеку.Фрицци не возвращалась.— Да когда же она появится? — беспокоилась Сибил.Престайну это показалось странным. Уже в любую минуту самолет мог войти в слой облаков, тогда всем придется пристегнуть ремни. Фрицци показалась ему несколько сумасбродной девушкой — с ветром в голове, как говаривали, когда в последний раз были в моде ультракороткие юбки — от нее можно было ожидать чего угодно. Однако это может иметь серьезные последствия.Проходившая мимо стюардесса бросила взгляд на пустое кресло, нахмурилась и вопросительно наклонила голову в сторону Сибил.— Нет, — отреагировала на ее немой вопрос Сибил. — Не думаю.— Я проверю, — деловым тоном сказала стюардесса и направилась дальше по проходу, распространяя вокруг себя волны спокойствия и уверенности.Несколько секунд спустя она вернулась, качая головой.— Там ее нет. Это чрезвычайно странно. Я всюду проверила — где же она может быть? — Стюардесса, молодая, уверенная, практичная, одетая со стерильной чистотой находила это осложнение более чем загадочным. — Я должна поговорить с капитаном. Он скажет, что делать.Несмотря на близость самолета к римскому аэропорту, капитан сам пришел на корму. Средних лет, плотный, начинающий слегка полнеть, с круглым внимательным лицом, он вместе со стюардессой обшарил все приходящие в голову места. Люди в соседних креслах вертели головами. Разговор сводился к репликам типа «Эй, я кому говорю?» «Трайдент» безмятежно разрезал воздух и реплики капитана становились все короче и короче.— Задвижка не открывалась. Двери задраены наглухо. В любом случае, мы бы знали — давление воздуха-то нормальное.— Где-то же она должна быть...Странная, глубинная дрожь напрошенной тревоги неприятно пробрала Престайна.— Вы хотите сказать, — недовольно произнес он, — она должна быть где-то на борту.— Да, — подтвердила стюардесса с таким выражением, будто общалась со слабоумным. — Да, конечно, сэр.— Фрицци никогда бы не выпрыгнула из самолета! — заявила Фрицци таким тоном, словно сама эта мысль была оскорблением для ее смертной и бессмертной души. — Конечно же, нет...— Да она и не могла. — Капитан не желал больше слышать про выпрыгивающих пассажиров — его пассажиров! — Она где-то на борту. И если она решила над нами подшутить, то когда я ее найду...— Если, — не особенно громко поправил Престайн. — Если она еще на борту.С этого момента и до секунды, когда «Трайдент» легко, как перышко, коснулся земли и плавно побежал по дорожке, его внутренние помещения обыскивались, обыскивались и снова обыскивались.Фрицци не было.Исчезла.Пропала.Сгинула из числа пассажиров.— Но ведь не могла же, — с белым, как мел, лицом произнесла Сибил, — не могла же она попросту раствориться в воздухе!— Не могла, — подтвердил Престайн. — И все же она исчезла! Глава 2 Полицейские в конце концов закончили допросы.Репортеры убрались в конце концов восвояси. Пассажирам в конце концов было неохотно сказано, что они свободны.В конце концов — после долгого и тягостного промежутка времени — Престайн мог перехватить немного сна. Никто не знал, куда подевалась Фрицци Апджон. Все соглашались на том, что скорее всего, так никогда этого и не узнают. Поисковые группы продолжали прочесывать трассу полета, но эта возможность выглядела маловероятной: одно-единственное тело, легкое и хрупкое длинноногое тело, падающее с неба, оставляет не так уж много для опознания. Однако, может быть удастся найти хоть что-то. Поисковики продолжали свои беспорядочные поиски. А Роберт Инфейм Престайн отправлялся спать.Вернее сказать, он пытался заснуть. Но был, наконец, вынужден оставить бесплодные попытки и заказать у сонного портье отеля чашку кофе. Именно в такие часы — быстротечные часы больших и запутанных проблем — он начинал сожалеть, что бросил курить.Утром, то есть уже очень скоро, так как ночь подходила к концу, ему придется встать и поспешить на выставку, где он будет вынужден со знанием дела рассуждать о реактивных двигателях, уровнях эффективности и прочих профессиональных тонкостях. Престайн вяло лежал в кресле и без воодушевления рассматривал комфортабельный номер отеля. Он чувствовал себя подавленно. Фрицци ворвалась в его жизнь, принеся с собой свежий ветер новых ожиданий — и вот теперь ее не стало. Но куда же она исчезла?Люди не могут исчезать с самолетов — по крайней мере, не могут исчезать бесследно.Престайн не заметил, как она встала с кресла. Его спрашивали об этом снова и снова. Нет — он не замечал, чтобы она вставала. Пытаясь сосредоточить отуманенный рассудок на минувших событиях, он лишь припоминал, как она говорила нечто легкое и маловразумительное и свои равно небрежные ответы. Но потом оба они немного вздремнули с полузакрытыми глазами, почти отрешившись от внешнего мира. Престайн не заметил, когда она ушла.Он чувствовал, что должен что-то предпринять. Ему казалось, что все случилось по его вине. Он чувствовал — ну, признайся же, наконец, сам себе — он чувствовал за собой вину. Огромную вину.Зазвонил телефон.Престайн бросил в трубку «Живо!» прежде, чем успел додуматься притвориться, будто он уже спит.— Господин Престайн? — голос был твердым, но слабым, словно его владелец был когда-то профессиональным певцом, но в расцвете своего таланта потерял владение частью голосовых связок.— Э... да-а... кто говорит?— Вы меня не знаете, господин Престайн. Меня зовут Маклин. Дэвид Маклин. Я должен немедленно повидаться с вами.— Извините, но это никоим образом...— Речь идет об, э... исчезновении молодой леди.— Пусть так, господин Маклин. Сегодня я уже вполне достаточно говорил на эту тему. Очень сожалею. Позвоните мне утром.Он положил трубку. Почти тотчас же телефон зазвонил снова.Кипя от гнева, Престайн схватил трубку и прокричал:— Послушайте! Я устал, я пережил потрясение и пытаюсь заснуть. Оставьте меня в покое, идет?Ему ответил очень глубокий, хрипловатый горловой голос, вызывающий мысли о шампанском и ручных леопардах:— Вы это говорите мне?— Э... — проговорил Престайн, прочищая горло. — Прошу прощения. Я думал...— Неважно, что вы думали, Боб — я ведь могу называть вас Боб, не правда ли? — на сей раз я вас прощаю.— Спасибо, — ответил Престайн, как идиот.— Я знаю, как вы должны были страдать, бедный мальчик. Я решила, что нужно мне позвонить вам и сказать, что я сожалею тоже. Это наверняка было для вас так ужасно!— Да, э... с кем я говорю?В горловом голосе появился намек на улыбку.— Я — графиня Фердитта Франческа Каммачия ди Монтеварчи. Вы, дорогой мальчуган, можете называть меня Фердиттой.— Понятно. Вы знали мисс Апджон?— Ну конечно! Я была ее близким другом — очень близким.Все это меня так расстраивает, — Престайн услышал довольно-таки ханжески сработанный подавленный всхлип. — Я должна повидаться с вами, Боб! Я ведь могу прийти, не правда ли?— Как, вы хотите сказать — прямо сейчас?— Конечно. У вас сейчас был такой голос — прошу прощения — ну прямо как будто вы американец...— Наполовину.— Ах, ну, это все объясняет. Однако здесь, в Риме...— Я знаю.Престайн не ведал, смеяться ли ему, сердиться или положить трубку. Впрочем, он знал, что последнего не сделает. — Я уже бывал в Риме.— Ах! — сожаление и соблазн слились в этом вздохе воедино. — Как жаль, что мы не встретились раньше! Графиня замечательно говорила по-английски; возникавший время от времени слабый намек на акцент лишь подчеркивал обаяние голоса; так, во всяком случае, Престайну казалось.— Я оставлю дверь приоткрытой, — решился он. — Номер семьсот семьдесят семь.Ответом ему был тот же мурлыкающий вздох, исполненный на этот раз удовлетворения:— Ах! Примечательный номер, мой милый Боб. Я не заставлю вас ждать.Телефон умолк прежде, чем Престайн успел что-либо ответить.Ну, ладно.Ситуацию, в которой он очутился, отлично можно было передать выражением «прямо как в романе». И все-таки, и все-таки...Престайн направился в ванную и провел рукой по подбородку, тупо глядя в зеркало. Затем он принялся доставать бритву и крем для бриться — электробритвы его никогда не удовлетворяли. В чем-то, если не во всем, Престайн был пунктуален до мелочей.Странная мысль пришла ему в голову. Фрицци говорила, что это ее первый визит в Рим — вернее, был бы первый визит, если бы она добралась до города — так что соблазнительная графиня ди Монтеварчи, должно быть, встречала ее где-то в другом месте. Интересно, однако же. У него-то сложилось впечатление, явно ошибочное, будто Фрицци — птенец, только что вышедший из гнезда, несмотря на ее род занятий и принятую ей позу. Он почти ожидал, что телефон вот-вот вновь зазвонит, пока он бреется.Престайн испытывал определенное возбуждение. В конце концов, ему впервые в жизни представилась возможность принимать у себя настоящую живую графиню в столь ранний час. Конечно, он хорошо сознавал, что на самом деле его волнует только ее дружба с Фрицци; все утонченное очарование, исходящее от этой европейской дамы, при обычных обстоятельствах ничуть не затронуло бы его чувств. Не так уж он гонялся за утонченностью. Даже во время их короткого знакомства с Фрицци влечение к ней смешивалось у Престайна с жалостью из-за ее попыток изображать утонченность. Дверь бесшумно отворилась, когда Престайн надевал легкий серый пиджак. Он увидел, что дверь отошла внутрь, мельком увидел стену коридора, оклеенную обоями под мрамор, которую тотчас заслонила движущаяся фигура. Затем Престайн сердито шагнул вперед, взмахивая руками, как будто отгоняя овец, и возопил:— Что вам нужно, почему вы врываетесь в мою комнату в такой час ночи! Убирайтесь, ступайте вон! Престайн сам был поражен собственной горячностью. Человек в дверях аккуратно переместил ладонь с наружной ручки двери на внутреннюю. Затем, перемещаясь с почтительностью хорошо вышколенного дворецкого старых дней, он закрыл дверь и щелкнул задвижкой.Престайн стоял, как вкопанный, лишившись от гневного возмущения дара речи.Вошедший снял бесформенную переливчато-черную шляпу и небрежно бросил ее на кресло. Он очаровательно улыбнулся Престайну. Поверх остальной одежды этот человек носил серый плащ с капюшоном. Под плащом на нем имелся облегающий костюм для гольфа цвета горчицы с перцем, броского и немодного покроя. Престайн заморгал. Пришелец держал толстую, солидного вида трость с серебряным набалдашником. Он вполне мог бы, сообразил Престайн, шагнуть сюда прямо из 1890-х годов.— Прошу прощения, что вынужден был потревожить вас таким образом, господин Престайн, — проговорил посетитель. Престайн узнал его голос.— Вы этот чертов наглец Маклин.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15