Не верю. Что ж это получается, брат! Илич – вполне подходящий человек, он на своем месте.
Йовица. Э, видишь, для них там, в верхах, не на своем!
Еврем. А как же теперь? А что говорит господин начальник?
Йовица. Говорит, надо другого найти!
Еврем. «Другого»! Как будто у нас здесь депутаты на деревьях растут, а мы их только собираем.
Йовица. Оно, конечно, так. Но если подумать серьезно, то и в самом деле, почему б не мог кто-нибудь другой?
Еврем (подозрительно). Мог бы, я не говорю, что не мог, но ты скажи мне, кто?
Йовица (делает вид, что думает). Мог бы… например, Мита Арсич!
Еврем. Да он вот-вот разорится!
Йовица. А Иова Црвлянин?
Еврем. А это не он сидел в тюрьме за то, что украл завещание?
Йовица. А отец Пера?
Еврем. Ну, отец Пера – достойный кандидат! Особенно если там в Скупщине нужны люди, умеющие зевать. Знаешь, батюшка как зевнет, так ему и мать родная не скоро рот закроет. Но он, чего доброго, увезет с собой свояченицу в Белград, и тогда нам не избежать скандала.
Йовица. Это верно!
Еврем. Кроме того, в Белграде много музыки. А он ведь, знаешь, какой: как музыку услышит, так подавай ему хоровод. Пусть это хоть похоронный марш будет. Тут-то оно еще куда ни шло, а там…
Йовица. Тогда уж я и не знаю, кого бы?…
Еврем (настороженно). И я не знаю.
Йовица. Тут ведь нужно найти такого человека, чтоб за ним никакого хвоста не было. А где ты в наше время такого найдешь? Вот я, например, и насчет тебя думал…
Еврем настораживается.
Но ведь и тебя нельзя. Помнишь спирт?
Еврем. Какой спирт?
Йовица. А тот, которым ты, как говорят, из-под полы торговал.
Еврем (обиделся). Слушай ты, хоть и говорят, будто я из-под полы спиртом торговал, но государству я убытка не нанес. Налоги всегда аккуратно платил. Про меня никто не может сказать, что я поставлял в армию гнилое мясо.
Йовица. Ну вот, сразу и вскипел! Не хватает еще нам поругаться. Не за этим я к тебе пришел; я ведь, брат, пришел к тебе как к человеку, как к приятелю, хотел с тобой по душам поговорить.
Еврем. Так ты и разговаривай, как человек. PI не вспоминай мне больше про спирт! Об этом теперь ни одного акта не сохранилось.
Йовица. Конечно, если их писарь съел за пятьдесят динаров.
Еврем. Если и съел, то, во всяком случае, он ел акты, а не гнилое мясо. Их и в других странах чиновники едят, но нигде в мире не было, чтобы солдаты ели гнилое мясо.
Йовица (возмущенный, поднимается). Ну, я пойду!
Еврем. Почему же так скоро?
Йовица. Да ты все норовишь уязвить!
Еврем. Не я, брат, а ты все время намекаешь на какой-то спирт.
Йовица. Слушай, богом тебя прошу, оставь ты это, давай поговорим, как люди.
Еврем. Так садись, садись!
Йовица (сел, после небольшой паузы). Видишь, Еврем, сам знаешь, дела не ладятся. Совсем разваливаются. Нос вытащишь, хвост завязнет, хвост вытащишь, нос завязнет… Не идут дела – и все тут…
Еврем. Да, застопорило!
Йовица. Застопорило, брат. А хочешь не хочешь, выкручиваться как-то надо. Вот человек и смотрит, кто бы ему мог помочь.
Еврем. Уж не думаешь ли ты пойти на государственную службу?
Йовица. Да что ты, избавь бог!
Еврем. А что же ты придумал?
Йовица. Есть у меня план. Если б ты… ты ведь мне друг, правда?… Ну вот, если б, скажем, ты и еще двое-трое таких, как ты с Торговой улицы, помогли мне… Сейчас ведь, знаешь, подходящий момент… Что если вместо Илича, скажем, в Скупщину пошел бы я.
Еврем (изумлен до глубины души). Ты?! В депутаты?
Йовица. А что особенного, Еврем. Ну, сам скажи, что я – мямля? Говорить я умею, ориентироваться могу. Имел я, слава богу, дело и с властями. И ты не думай, я не очень-то молчал. Пусть он там записывает, что хочет, а я говорил и говорил. Так что… я смог бы, смог бы быть депутатом! А ты меня знаешь, я в долгу никогда не останусь. Уж если мне помогут, то и я сумею своим приятелям отплатить. Ты ведь знаешь, что такое депутат… И потом… (Замолчав, смотрит на Еврема). Что ж ты на это скажешь, Еврем?
Еврем (встал и беспокойно ходит по комнате, с нетерпением ожидая, пока Йовица кончит). Так ты за этим пришел?
Йовица. За этим.
Еврем. Ну и ну, начал с денежного курса, перешел на овечьи шкуры, а кончил кандидатом в депутаты!
Йовица. Я же говорю…
Еврем. А ты об этом с господином начальником беседовал?
Йовица. Нет!
Еврем. Ас кем-нибудь другим?
Йовица. Ни с кем я не беседовал; я же сказал, решил сначала с тобой поговорить, а уж потом…
Еврем. А уж потом ни с кем больше и не говори. Только со мной, и больше никому ни слова. Набери в рот воды и молчи. Доверь это дело мне. Я и с начальником поговорю, и с народом, а ты не вмешивайся.
Йовица (воспрянул духом). А ты согласен?
Еврем. Я же тебе говорю, доверь это дело мне, а сам не вмешивайся.
Йовица. Ох, огромное тебе спасибо, Еврем. Я всегда говорил: сначала надо с Евремом побеседовать. Этот всегда… И еще я тебе скажу… Если и тебе туда хочется, то я согласен поделиться: сначала ты меня пустишь на два года в Скупщину, чтоб я немножко свел концы с концами, а потом сам иди, если захочешь. Вот как; если хочешь, можно и договор такой составить.
Еврем (хитрит). Да что ты, господь с тобой, зачем мне в Скупщину! Дела у меня идут, слава богу, хорошо, зачем же мне от своих пирогов за хлебом лезть.
Йовица. Вот-вот, правильно говоришь.
Еврем. Другое дело ты! Ты ведь сам сказал: в беде не растеряешься, говорить умеешь…
Йовица. Верно!
Еврем. И если ты меня послушаешься…
Йовица. В чем послушаюсь?
Еврем. Ступай отсюда прямо в свою лавку, будто никакого разговора у нас не было. И луку не ел и луком не пахло. И никому ни слова. А если кто спросит: «Как, мол, думаешь, кто будет депутатом?» Ты отвечай: «Не знаю, у меня своих дел по горло: кого народ выберет, тот пусть и идет!» Хорошо?
Йовица. Хорошо!
Еврем. Так и сделаешь?
Йовица (поднимаясь со стула). Конечно, раз ты говоришь, значит, так лучше.
Еврем. А уж остальное – моя забота. Ты теперь сиди в лавке и жди мандата.
Йовица (собирается уходить). Я, Еврем, честно говоря, только на тебя и надеялся.
Еврем (провожая его). А другие тебе и не нужны!
Йовица. Э, спасибо тебе, Еврем! (Уходит.)
Еврем (вслед ему). Иди прямо в лавку и никому ни слова!
X
Еврем, Младен.
Еврем (возвращается, очень взволнован, идет к правой двери). Младен! (Пауза.) Павка, пошли ко мне, черт его возьми, этого Младена! (Останавливается посреди комнаты и глубоко задумывается.)
Входит Младен.
Младен. Ты звал меня, хозяин?
Еврем. Ступай, знаешь, к этому, к господину Срете.
Младен. А, знаю!
Еврем. Если его дома нет, значит, он в «Национале». Найди его и скажи: «Господин Прокич просил, мол, прийти к нему сейчас на чашку кофе». Понял?
Младен. Понял! (Уходит.)
XI
Еврем, Павка.
Павка (входит из правой двери). Слушай, Еврем, я сейчас видела, через рынок идет госпожа Марина, не иначе, к нам направляется.
Еврем. Ну что ж, пусть зайдет.
Павка. Я только хотела тебя спросить: ты не догадываешься, почему она в последнее время так часто стала к нам наведываться?
Еврем. А чего мне догадываться?
Павка. Конечно. Где тебе догадываться, когда ты сунул свой нос в политику!
Еврем. Не смей со мной больше так разговаривать. Куда бы я ни сунул нос, значит, так нужно Я знаю, что делаю!
Павка. Ну вот, разве с тобой можно о семейных делах советоваться, когда ты сразу… Забыла, о чем и начала.
Еврем. Ты спросила: «Догадываюсь ли я, чем тут пахнет?"
Павка. Ах да! Ты ведь знаешь, госпожа Марина – какая-то родственница этому господину Ивковичу.
Еврем. Ну и что?
Павка. Что-то она слишком много расспрашивает о Данице и расхваливает Ивковича, и вообще… Знаешь, позавчера она даже сказала мне: «Боже мой, госпожа Павка, выходит, мы породнимся». Понимаешь? Так прямо в глаза мне и сказала.
Еврем (не слушая ее, думает о чем-то своем). А я тут при чем?
Павка. Боже мой, Еврем, я же говорю тебе о твоей дочери!
Еврем. С каких это пор госпожа Марина стала моей дочерью? (Достает газеты и собирается читать.)
Павка. Да не она, а твоя дочь, Даница… Ты слышал, о чем я тебе говорила? Ты понимаешь, что госпожа Марина позавчера сказала?
Еврем (рассеянно). Да… да… понимаю… Пусть говорит, что хочет, нас это не касается!
Павка (крестится). Ию, ию, да как же не касается, побойся ты бога!
XII
Госпожа Марина, Еврем, Павка.
Марина (входит). Добрый день! Здравствуйте, господин Прокич!
Еврем. Добрый день!
Павка. А я вас еще в окно увидела и говорю Еврему: «Вон госпожа Марина к нам идет».
Марина. Хорошо, что я вас застала, господин Еврем. Я собираюсь спросить у вас, как у человека и гражданина: скажите, ради бога, существуют в этой стране какие-нибудь власти?
Еврем. Как же… есть… есть, госпожа Марина. Вот господин начальник…
Марина. А если уж нет у нас властей, то есть у нас по крайней мере хоть настоящие граждане?
Еврем. Как же так нет! А кто бы тогда голосовал на выборах, если б не было граждан?
Марина. Ах есть, ну так я вас спрашиваю: почему же эти власти и эти граждане терпят такие безобразия? Понимаете, прохожу я сейчас мимо аптеки. (Павке.) Ах, дорогая моя… нет, это надо видеть самой, словами этого не расскажешь, это надо собственными глазами видеть. (Еврему). Прохожу я мимо аптеки и вижу, знаете, эту – секретаршу… Ее, прости меня господи! Представляете, на виду у всех… висит вот так. нет, вот так на окне, а этот лысый подпоручик под окном. Она ему, знаете, все так, так, так (показывает жестами), а он ей все так, так… Как в театре.
Павка. Ию, ию, ию! (Крестится.) А потом говорят – неправда, когда про таких в газетах пишут…
Марина. Давно бы нашим властям надо было положить этому конец, а гражданам следовало бы заявить свой протест.
Еврем. Что поделаешь, в каждом городе есть такие индивидуумы.
Марина. И ведь добро бы кто-нибудь солидный, а то секретарша. Вообще мне, конечно, все равно, но…
Павка. Каких только среди нас нет! Вот подождите, я вам расскажу, что я вчера слышала, так вы обеими руками перекреститесь!
Ев рем. Да, да… Это стоит послушать! Идите-ка туда, в комнату. Павка вам расскажет, что она вчера слышала, а вы перекреститесь обеими руками. Идите, идите, это стоит послушать!
Павка (приглашает госпожу Марину). Пожалуйста!
Марина (идет к двери, останавливается перед фотографиями, висящими на стене). Боже мой, неужели это все ваши родственники?
Павка. Да, это Евремовы. Бог не обидел!
Марина. И все живы?
Павка. Почти все.
Марина. И все здесь живут?
Еврем. Все здесь.
Марина. Много у вас родственников. (Павке.) Пусть это будет ему тоже как приданое. Подумать только, сколько голосов в семье… Но хоть их и немало, я все же прошу вас… (Уходит в другую комнату, продолжая говорить.)
Павка уходит следом за ней.
XIII
Еврем, Срета.
Еврeм (когда госпожа Марина упомянула о голосах, вздрогнул, очнувшись от своих дум, и, как только женщины ушли в другую комнату, подходит к стене и начинает считать фотографии, притрагиваясь к каждой указательным пальцем. Увидев вошедшего Срету, прерывает свое занятие). А, это ты? Входи, входи!
Срета. Добрый день, господин Прокич, как дела, как здоровье? (Берет табакерку Еврема, лежащую на столе, и сворачивает папироску.)
Еврем. Это… видишь, какое дело… хотел я тебе… Да, хотел я с тобой кое о чем поговорить…
Срета. Так, так… а о чем, господин Прокич?
Еврем. Да… как тебе сказать… всегда ведь найдется о чем поговорить. Но я хочу поговорить об общих делах…
Срета. Ах, об общих? Ну что ж, хорошо, господин Прокич, можно, как говорится, и об общих делах; почему не поговорить, можно поговорить!
Еврем. Знаешь… мы можем, например, поговорить с тобой о политике… выборы-то уже, как говорят, на пороге.
Срета. Да, да, точно, на пороге!
Еврем. Я слышал, мне сказали по секрету, будто начальник получил из Белграда какое-то письмо: вроде как Илича в этом году не будут выдвигать в депутаты.
Срета. Гляди-ка, бог ты мой! Я этого не слышал! А почему?
Еврем. Они, видишь ли, и вообще в ссоре, начальник и Илич, а теперь там, в Белграде, согласились с начальником и хотят найти кого-нибудь посговорчивее.
Срета. Гляди-ка, бог ты мой! А кто это тебе сказал?
Еврем. Это… об этом ты, брат, не спрашивай, это секрет.
Срета. Ну да, понимаю… Хватит, терпели его!
Еврем. Вот именно!
Срета. Я все, брат, хочу у тебя спросить, почему ты не продашь свой дом под окружную канцелярию? А что? Разве другие свои дома не продают? Я не говорю, что я продавал, но уж если поставить каждую вещь на свое место, то позволительно спросить: для чего тебе такой домище?
Еврем. Ты же видишь, я полдома сдаю жильцам. Да вообще, что такое ты говоришь, с какой стати?!
Срета. Ну, а разве ты не мог бы продать свой дом государству? Конечно, мог бы!.. А потом, разве мы ему не давали список наших, которых угнали в тюрьму?… Спросим-ка, что он для них сделал. Выхлопотал помилование своему шурину, а нас всех оставил с носом.
Еврем. Да, да!
Срета. А потом насажал, брат, в общине всю свою родню на теплые местечки: от протоиерея до живодера. К весовщику придешь – его родственник. К писарю придешь – опять его родственник. А ведь, слава богу, достаточно еще в Сербии людей, имеющих дома, которые можно продать, и родственников, которых нужно назначить на службу или освободить из тюрьмы. Так ведь я говорю?
Еврем. Так, Срета, так! Ух, если бы он был не в нашей партии, вот было бы здорово выложить ему все это на собрании. Слушайте, мол, какой у вас был депутат. Но ведь этого нельзя… это… Скажи мне, как ты думаешь, кто бы из наших вместо него мог быть депутатом?
Срета. Да как же я тебе могу сказать, браг мой! Ведь если мы каждую вещь поставим на свое место, то, пожалуй, он единственный, кто хоть мало-мальски подходит, а все остальные как-то тяжелы на подъем, да и глупы…
Еврем. Это ты правильно говоришь, все остальные и на подъем тяжелы, и глупы…
Срета. Вот, скажем, если хочешь, начнем с тебя…
Еврем (с радостью подхватывает). Да, да, видишь ли, Срета, как раз об этом я и хотел тебя спросить! Видишь ли, они там в Белграде ищут более покладистого человека, а разве ты не находишь, что я покладистее Илича?
Срета (теперь ему все ясно). Так-так-так-так!.. (Щелкает, языком.) Ну вот, теперь уже можно каждую вещь поставить на свое место!
Еврем. Вот я и говорю… а насчет того, что я тяжел на подъем… так это…
XIV
Даница, те же.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13