На нем нашли себе приют черные монахи. Лесистые острова стали их обителью, и сотни лет только папирусная лодка связывает их с внешним миром.
Хотя уже смеркалось, я даже на таком расстоянии рассмотрел интересную особенность здешних лодок. Если на кадай на уединенном озере Чад корма обрезана прямо, и только нос загнут вверх красивой дугой, то папирусная лодка, дожившая до наших дней в истоках Нила, сохранила исконную египетскую форму. Не только нос, но и корма изогнута вверх, причем ахтерштевень еще загибается внутрь, образуя характерный древнеегипетский завиток. И в этот тихий вечерний час я мысленно перенесся вниз по течению Нила, перенесся в далекое прошлое, когда занималась безмятежная заря истории.
Краешек тропического солнца провалился за далекие лесные кроны, и свет медленно померк, как в кинозале. Горы и озеро, скрывшись во тьме, растворились во времени. Теплый ночной ветерок принес сладкий запах благовоний и веяние нетленных тайн – дыхание островов, где календарь застыл на месте, где в наши дни живет средневековье, лелеемое и сберегаемое монахами, которые пронесли сквозь столетия образ жизни, одежду, ритуалы и веру, доставленные сюда их святыми предшественниками в ту далекую пору, когда средневековье для всех еще было явью.
Хотя на островах высятся могучие деревья, монахи по сей день не делают ни долбленок, ни дощанок. Предки провели папирусную лодку из седой древности в средневековье, потомки невозмутимо ведут ее дальше, в атомный век. Вот мы и приехали к ним за наукой: им ли не знать, как вяжут папирусные лодки и где найти нужное нам количество папируса!
Откуда пришли учителя черных монахов? Древние народы, обитавшие в разных концах Нила, делились друг с другом не только папирусными лодками и фараонами. Зарождающееся христианство проникло в Эфиопию из Египта за тысячу лет до того, как в спячке средневековья заглохли естественные связи между равнинами в устье Нила и нагорьем в его истоках. Уже около 330 года, задолго до прихода христианского учения на север Европы, в Эфиопии распространилась коптская вера. Первые христиане поселились севернее озера Тана, в древнем королевстве Аксум высоко в эфиопских горах. Позже многие из них бежали от преследований на юг, на затерявшиеся в просторах озер Тана и Звай острова. Черные монахи, нашедшие убежище на Тане, живут там уже семьсот лет, а преемственность обеспечивают, привозя на своих папирусных лодках молодежь с побережья.
Чтобы познакомиться с монахами и разведать участки папируса, мы взяли на прокат железную моторку с папирусной лодчонкой на буксире. Один предприимчивый итальянец привез две таких моторки на Тану и конкурировал с ладьями из папируса, забирая зерно на мелких пристанях и доставляя его на два центральных базара в северной и южной частях озера.
Густой лес покрывал откосы первого острова, к которому мы подошли, корни деревьев переплелись даже в воде. Мы протиснулись к суше на папирусной лодчонке и спрыгнули на берег под сень листвы. Между стволами начиналась узкая тропка, здесь стояли два монаха, словно поджидали нас. В длинных облачениях с опущенным клобуком, босые, темно-коричневая кожа, черная борода. Придерживая рукой коптский крест на груди, они молча поклонились и учтивым жестом указали нам путь к стоящей наверху часовне.
У солнечной стены сушились поставленные на ребро папирусные лодки, лежали снопы сухого папируса Часовня стояла в высшей точке острова, такая же, как разбросанные по откосу скромные лачуги монахов, только размером побольше. Круглая постройка из жердей под толстой соломенной крышей конусом.
Раздались низкие мелодичные звуки гонга – подвешенной каменной плиты, по которой колотили дубинкой, и к часовне потянулись монахи. Красивые, статные люди, как большинство эфиопов: темная кожа, чеканное лицо, орлиный нос, острая черная бородка. Тут и юноши, и зрелые мужи, и согбенные седобородые старцы. Все в грубых облачениях, босые или в открытых сандалиях; я приметил несколько апатичных, изможденных лиц. Кормились эти бедняки тем, что им давали жалкие клочки земли, да рыбой из озера. Дни проходили в молитвах, псалмопениях и раздумье.
Нас приняли как желанных гостей; можно было надеяться, что мы здесь получим важные сведения. Два старика в чалмах приволокли похожие на бочонок барабаны и, колотя по ним ладонями, затянули надтреснутыми голосами диковинные церковные песни, явно унаследованные от древнейших эфиопских христиан. Должно быть, так же пели учредители их церкви, когда пришли сюда из королевства Аксум.

Остров называется Ковран Гавриил, и архангел Гавриил богатырского роста, с мечом в руке встретил нас, когда монахи предложили нам войти в их часовню с соломенной крышей. Его изображение, обрамленное многокрасочными библейскими сценами, украшало своего рода алтарь, который занимал всю среднюю часть часовни от пола до потолка, оставляя круговой проход вдоль стен с выходами на все стороны. По этому принципу устроены все коптские церкви на озере Тана.
Цветная роспись алтаря позволяла проследить всю библейскую историю. По словам монахов, которые подтверждаются очаровательно наивной трактовкой, алтари были расписаны лет двести – триста назад, а то и раньше. "На картинке, изображающей, как фараон со своим египетским войском тонет в Красном море, только блестящие рыцарские шлемы и ружейные дула торчат из воды...
Нас попросили разуться у входа в часовню, и когда мы вышли, то вынесли с собой полчища блох, которые долго постились на церковных коврах. Я еще легко отделался, а вот порывистые движения кинооператора говорили о том, что передовые блошиные отряды быстро добрались до его подмышек и головы. Бегом спустившись к лодке, он, к великому замешательству монахов, затеял что-то вроде стриптиза с дезинфекцией при помощи пульверизатора.
К тому времени я уже успел выведать у монахов то немногое, что они могли рассказать о плавучести папируса. Хотя для этих островитян папирусная лодка то же, что для жителя пустыни лошадь и верблюд, никто из них не пользовался ею больше одного дня подряд. Походят день – непременно вытащат на берег и поставят ее сушиться, не то очень сильно намокнет. А намокший папирус хоть и не тонет, но грузоподъемность совсем не та. Чем больше лодка, тем дольше она сохраняет плавучесть, но чересчур большие делать нет смысла, слишком тяжело вытаскивать из воды и сушить.
Да, не густо.
Следующий остров назывался Нарга. Он был плоский, с папирусом в мелких заливах, но это растение нужно было самим монахам для пополнения своего флота. Они говорили, что папирус как-никак гниет; сколько ни просушивай лодки, раз в год приходится вязать новые. А в старинной каменной башне сидел монах, который вообще ничего не говорил. И не двигался с места. Только и видно темный силуэт на фоне облаков. Башня была построена царицей Ментуаб 250 лет назад, монах же уселся на верхней площадке лишь несколько лет назад, зато дал богу обет неподвижно просидеть там всю жизнь. До самой смерти. Его собратья смотрели на него как на живого святого.
Мы поспешили к соседнему острову, Дага Стефано, его лесистые взгорья высоко вздымаются над водой. Это самый священный остров на всем озере, до того священный, что ни одной женщине, будь она хоть царица, не дозволяется сходить здесь на берег. Последний раз такая попытка была сделана 250 лет назад. Царица Эфиопии Ментуаб со своей свитой подошла к острову на большой папирусной лодке, но ее учтиво спровадили. И пришлось ей продолжить путь до Нарга, где она и соорудила храм и башню.
Дага Стефано благодаря пышной растительности очень красив. На вершине острова между древесными кронами мы различили соломенную крышу с крестом. У единственного причала стоял на страже оборванный монах с явными признаками слоновой болезни; к деревьям позади него были прислонены маленькие папирусные лодки. Волнуясь, мы ступили на священные камни: что последует? Но монах позволил нам осмотреть лодки и не стал нас останавливать, когда мы пошли по широкой тропе вверх. Могучие деревья, соломенные лачуги, монахи... Немые поклоны, рот бормочет молитву, рука придерживает маленький крест... Папирус? Они дружно показали через озеро. Вон там. Там его сколько угодно. Они сами его там берут. Сколько держится на воде? Восемь дней. От силы две недели. К тому времени он, если не затонет под тяжестью груза, все равно сгниет и развалится на волне. Папирус надо сушить. Вытаскивать лодки на берег. Больше они ничего не могли нам сказать.
В храм нас не пустили. Его овальные стены из камня, бамбука и соломы грозили вот-вот рассыпаться. Но рядом было что-то вроде каменного грота с множеством реликвий. Два улыбающихся монаха любезно ввели нас в этакий кабинет ужасов. В полумраке на полках лежали белые черепа, старинные кресты и священные предметы, принадлежавшие покойным отцам церкви. Главной святыней были накрытые материей длинные стеклянные гробы. Покрывала сдвинули, и мы увидели мощи, бальзамированные тела четырех эфиопских царей со скрещенными на груди руками. Здесь, на священном острове, они обрели вечный покой. Их привезли сюда на папирусных лодках через бурное озеро Тана, как некогда траурные процессии сопровождали мумии фараонов по тихому Нилу.
Выйдя из темного грота на волю, мы устроили монахам маленький сюрприз: они услышали собственные голоса, записанные на портативном магнитофоне. Другим тоже захотелось услышать себя. И вот все монахи сидят в ряд на широкой лестнице и хором поют в микрофон. Звучат древние коптские псалмы. Я сижу на корточках перед ними и регулирую запись. Позади меня стоит долговязый кинооператор, согнувшись в три погибели над штативом. Вдруг я услышал страшное ругательство, от которого стрелка индикатора на магнитофоне ударилась в край шкалы, после чего откачнулась на ноль и застыла. Монахи закрыли рты и вытаращили глаза. Я обернулся и увидел, что мой итальянский товарищ исполняет какой-то лихой воинственный танец. Штатив он уже сшиб ногой и теперь торопливо стаскивал с себя рубаху. Отбросив ее, он взялся за брючный ремень.
– Стой! – яростно прошипел я. – Ты что, рехнулся?!
Мои слова не возымели никакого действия. Штаны последовали за рубахой, и Тоси, завершив стриптиз, обеими руками схватился за корму.
– Оса! – вопил он. – У меня в штанах оса! Эх, оператор, оператор, так испортить нам последние минуты на острове Дага Стефано. Я не мог его простить, хоть и жалко было смотреть на беднягу, который не был в состоянии даже сидеть, когда мы вернулись в моторку. Монахов с лестницы как ветром сдуло, осталось лишь не сколько человек; впрочем, они с признательностью приняли от нас скромную лепту в благодарность за содействие и во искупление греха, совершенного кинооператором.
В общем визит к черным монахам нас огорчил. Послушать их, так главное – делать папирусную лодку поменьше, чтобы легче было вытаскивать ее на берег и просушивать. Не очень-то это подходит для Атлантического океана... Как только лодка освобождалась, ее немедленно выносили на берег.
Чтобы упростить сушку, лодки побольше здесь делают из двух частей, которые можно выносить на берег отдельно: тонкий, так сказать, корпус с загнутыми вверх носом и кормой, а внутри корпуса – пригнанный к нему толстый папирусный матрац. Чадские кадай куда массивнее. Если монахи озера Тана стараются делать лодки легкими, ревностно сохраняя исконную древнюю форму, то для будума на озере Чад важнее всего капитальность конструкции.
Идя дальше через озеро, мы миновали несколько островков, ставших вотчиной бегемотов. Наше появление вызвало переполох, могучие звери, покинув свою обитель, погружались в воду и выныривали около нас. Нам объяснили, что они ненавидят папирусные лодки и всегда норовят их опрокинуть, потому что с таких лодок исстари били гарпунами бегемотов. Но когда мы столкнули в воду нашу папирусную лодчонку, бегемоты, окружив ее со всех сторон, только фыркали и таращили любопытные глаза.
В юго-западной части озера, где берег едва выдается над водой, раскинулись обширные заросли папируса.
В одном месте сквозь папирус пробивается мутный поток, и по озеру словно расплывается бурая краска. Здесь в Тану впадает речушка, ее устье сразу и не отыщешь в густом папирусе, где прячется много крупных болотных птиц. И так как озеро питает Голубой Нил, эту речку назвали Малым Нилом.
Как правило, Малый Нил настолько мелок, что на моторке по нему можно пройти всего несколько сот метров, но необычно высокий уровень воды позволил нам подняться вверх по реке до маленькой деревушки племени абайдар, лежащей в 3 километрах от озера. При появлении нашей моторки из крытых соломой круглых хижин высыпали на берег местные жители. Как нам объяснил Али, впервые одна из двух принадлежащих его итальянскому боссу моторок зашла в Малый Нил.
Встречающие спустили на воду лодки из папируса, сушившиеся возле хижин, и направились к нам, кто на веслах, кто толкаясь шестом. Самые маленькие здешние лодочки – по сути дела, поплавки, смахивающие на бивень слона; нам сказали, что они называются коба. Вяжут и применяют их точно так же, как в Центральной Африке, в Южной Америке и на острове Пасхи. Лодка побольше на одного человека, называется тароча, а наиболее обычная для Таны разъемная лодка на двух и больше гребцов – танкуа. Мы видели танкуа с экипажем в девять человек, но нам говорили, что есть лодки, на которых перевозят через озеро до 2-3 тонн зерна. Был случай, сильный ветер унес груженую танкуа, и она целую неделю дрейфовала по озеру, прежде чем ее удалось пригнать к берегу, даже зерно успело прорасти.
Абайдары, как и черные монахи, считали, что две недели – крайний срок, после которого танкуа, пропитавшись водой, неизбежно развалится. Корпус этой лодки настолько тонок, что она извивается на малой волне, будто змея.
Все это подтверждало мои первые впечатления. Хотя танкуа с загнутой вверх кормой больше похожи на лодки древнего Египта, чем чадская кадай, они уступают ей в прочности.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48