Он бросал отчаянные взгляды на полукруг Огня, к которому его вели папуасы. Но он только бился в крепких руках своих мучителей, не имея никакой возможности вырваться и бежать.Дикари привязали охапку хвороста к спине пленника и зажгли ее. Так они подвели его к дереву, у подножия которого пылал костер. Они толкали его вперед, заставляя перешагнуть через огонь и подойти к дереву.Пленника привязали спиной к дереву. Хворост разгорался; языки пламени взвивались, каждую минуту угрожая сжечь несчастного.— Негодяи! — прохрипел Ван-Горн. — Огонь, Корнелиус!Оба выстрела раздались одновременно. Около костра два дикаря свалились на землю, а остальные, испуганные выстрелами и не понимая, откуда исходит этот грохот, с криками бросились врассыпную, оставив на земле своих убитых или раненых товарищей.В одно мгновение Ван-Горн и Корнелиус очутились у костра. Одним скачком Корнелиус перепрыгнул через широкий круг огня. Прежде всего он выдернул из-за спины несчастного горящий пучок трав; затем он разрезал лианы, которыми пленник был привязан к дереву, и вынес его из огненного круга. Когда же он был далеко от костра, он бросил несчастного ка землю.— Не бойся! — крикнул Корнелиус дикарю, распутывая его руки. Ван-Горн уже торопил Корнелиуса:— Скорее. Альфуры, оправившись от неожиданного нападения, соберутся и атакуют нас.— Нельзя же оставить так этого малого.— Если он дорожит своей шкурой, он побежит за нами. Папуас, почувствовав себя на свободе, вскочил на ноги и протянул руку Корнелиусу.— Спасибо, белый человек, — произнес он по-голландски.— Да он по-нашему говорит! — воскликнул Корнелиус.— Ну так что ж, — невозмутимо отвечал Ван-Горн. — Значит, я прав: он принадлежит к одному из тех племен, которые общаются с голландскими моряками и торговцами.— Пойдешь с нами? — спросил Корнелиус дикаря.Но ответа не последовало… Дикарь молча разглядывал своих освободителей, как бы стараясь угадать их намерения.— Он знает, вероятно, только два—три слова по-голландски, — предположил Корнелиус. — По-малайски с ним легче будет объясняться, — сказал Ван-Горн и повторил предложение Корнелиуса по-малайски.— Я ваш раб, — ответил папуас, — я пойду за вами, куда вы велите…— Очень надо мне еще рабами обзаводиться, — проворчал Ван-Горн. — Будешь нам товарищем. Идем!И все трое быстро удалились.Папуас, хорошо знавший леса своей родины, шел впереди, а за ним пробирались Ван-Горн и Корнелиус. Боясь неожиданного нападения альфуров, голландцы шли осторожно, все время оглядываясь по сторонам и прислушиваясь, не затаились ли где дикари. Но альфуры были так напуганы выстрелами и смертью двух своих воинов, что попрятались в лесу, не смея выглянуть оттуда. Ни один звук человеческого голоса не долетал теперь до ушей голландцев.Так они дошли до поляны и расположились отдохнуть. Пока Корнелиус возился с огнем, готовя завтрак, Ван-Горн заговорил с папуасом.— Ты как думаешь: твои враги будут преследовать нас? — спросил штурман папуаса.— Нет, они слишком испугались ваших ружей, — ответил тот.— А что ты им сделал? За что они собирались тебя сжечь? Откуда ты пришел? Кто ты?— Я с берегов Дорга. Меня зовут Ури-Утаната, как и моего отца — вождя племени.— С берегов Дорга? — повторил Ван-Горн. — Вот так удача! Твоя деревня далеко отсюда?— Два дня ходьбы.— А зачем ты ушел так далеко?— Я поклялся убить Оранго, альфура, врага моего отца и моего племени.— И ты сам попал в плен к Оранго? Это он отдавал приказ сжечь тебя?— Да.Корнелиус, знавший по-малайски только несколько слов, как ни вслушивался в разговор Ван-Горна и Ури-Утаната, ничего не понял. Он попросил Ван-Горна перевести ему слова папуаса.Передав Корнелиусу все, что он успел узнать, Ван-Горн добавил:— Когда два племени папуасов ведут между собой войну, лучшие воины дают клятву перед богами убить вождя их врагов. Молва об этом распространяется по всем племенам. Вождей предупреждают об этом; они принимают меры предосторожности и, со своей стороны, всячески стараются захватить в плен тех, кто дал такую клятву. А захватив, отправляют на костер. Это-то и случилось с Ури-Утаната.Корнелиус был чрезвычайно обрадован, узнав, кто был их пленник: он уже видел себя на берегу Дорга вместе с капитаном, Хансом и Лю-Хангом.— Все случилось так, как я предвидел, — торжествовал Ван-Горн.— Стало быть, Ури-Утаната покажет нам дорогу к реке? Ты сказал ему, что мы направляемся туда?!— Об этом я сейчас и буду говорить с ним.И Ван-Горн рассказал папуасу об их неудачной охоте и о разлуке со своими путниками.— Вы спасли мне жизнь, — сказал Ури-Утаната, выслушав рассказ Ван-Горна, — и я вам помогу, как только смогу. Мы отыщем ваших товарищей, а после этого вы получите большую пирогу для возвращения на родину. Наше племя не очень любит белых людей: у нас есть на что пожаловаться в их поведении, но моим спасителям и мой отец, и все племя окажут самый радушный прием.— А как же нам найти наших товарищей?— Я знаю, где находится большой лес с мускатными деревьями. Там я охотился на голубей, которые питаются косточками плодов мускатника. Мы пойдем прямо туда.— Но подожди: твое плечо все в ожогах. Нужно как-нибудь унять боль.— Ури-Утаната воин и он закален в боях; он не боится боли! — гордо ответил папуас.— Тогда в путь!— Идем!— Солнце уже высоко, нужно торопиться.Солнце действительно уже золотило верхушки деревьев. Птицы просыпались на ветвях и оглашали лес своим пением.Тут были стаи charmascyna papua и cos sanamata , с ярким оперением, в котором мешалось красное, желтое и черное; они щебетали, греясь в первых лучах солнца. Потом проснулись cicimuras regia , с ярко красными спинками; великолепные parozies , бархатисто-черные с изумрудно-зеленым полуожерельем и головкой, увенчанной пятью длинными лазоревыми хохолками, ослепительно блестящими на концах. В вышине носились несколько пар крупных, как голуби, птиц; их оперение было как фиолетовый шелк, шейку охватывал воротник в золотистых точках, который топорщился, как у испанских придворных пятнадцатого века, а округленный великолепный хвост был раз в пять длиннее туловища.По правде сказать, наши путники не слишком-то обращали внимание на это редкостное зрелище. Они торопились к опушке леса с мускатниками, где оставили своих товарищей, и ни о чем другом сейчас не могли и думать.К тому же на каждом шагу они встречали препятствия: корни, упавшие стволы деревьев, низко растущие ветви мешали им продвигаться вперед и заставляли быть внимательными.В довершение трудности часов в девять утра они наткнулись на сплошную широкую стену ползучих растений, так густо сплетшихся что пробраться через них не было никакой возможности.— Что это за заросли? — заинтересовался Корнелиус.— Перец. Здесь его столько, что им можно было бы наполнить весь трюм бедной «Хай-Нам», и такой груз окупил бы все наши труды.— Целое богатство…— Да, но у нас есть более серьезные заботы, чем мечты о сборе перца. Глава двадцать третья. Но где же они? Эта часть леса была действительно непроходима. Тут были тысячи ростков одного и того же растения; его семена попали, верно, на благоприятную почву — должно быть, аллювиальный слой — ростки захватили его, бесконечно распространялись, разбросав во все стороны ползучие ветви, поднялись наверх и зацепились за деревья. Так рос перец, а у нас так растет дикий виноград.Существует несколько сортов перца, растущего в Индии, на Цейлоне, во Французской Гвиане и на многих островах Океании. Но родина перца, по-видимому, острова Малайского архипелага, где он растет в диком виде. Здесь, в Новой Гвинее, он тоже рос в диком виде, и никто не заботился не только об уходе, но и о сборе его плодов. Все ветви перца были засыпаны гроздями цветов без чашечек, удлиненных, белых, которым предшествовали маленькие ягоды, сперва зеленые, потом красноватые и, наконец, желтые.Ягоды собирают до того, как они поспевают, так как в спелом виде они лишены своего обжигающего вкуса и аромата. Их сушат на солнце или у слабого огня, пока они не становятся коричневыми. Так получается то, что называется черным перцем и ценится выше других сортов. Белый перец, менее крепкий и ароматный, приготовляется из того же черного перца: его погружают в теплую воду и потом снова просушивают. Тот перец, что растет на Новой Гвинее и на Молуккских островах, и после сушки остается серым, а ароматом он отличается от других сортов.Любопытно отметить, что это ароматическое зернышко в значительной степени содействовало установлению в древние времена постоянных контактов между Индией и европейскими странами, Грецией и Римом.У римлян торговля перцем была по оборотам одной из крупнейших; за перцем пускались в море и в далекие азиатские страны, не останавливаясь перед опасностью плавания по неизведанным морям. Перец тогда продавался положительно на вес золота, что запечатлелось даже в латинской поговорке: «дорог, как перец» и осталось до наших времен в поговорках многих народов.Но это богатство теперь не прельщало наших путников. Они обошли заросли перца, но крепко запомнили его, так как его запах еще долго заставлял их чихать.Они снова углубились в лес, следуя за Ури-Утаната, который уверенно вел их все вперед.После трехчасовой непрерывной ходьбы они расположились наконец отдохнуть у подножия громадного текового дерева. Вдруг Ван-Горн и Корнелиус увидели, как папуас внезапно нагнулся и скрылся за листвой раскидистого кустарника.— В чем дело? — всполошился Корнелиус. — Опять альфуры?— Ничего не вижу, — проворчал Ван-Горн, никак не представляя себе, чем объяснить движение дикаря.Но и он в свою очередь нырнул вдруг под куст и зашептал Корнелиусу.— Прячься, скорее.— Что ты увидел? — недоумевал Корнелиус, но все же последовал примеру Ван-Горна.— Чудесный завтрак… Видишь, на верхушке тека сидят птички. Красивые, а?Корнелиус поднял глаза и едва удержался от возгласа восхищения.На самой верхушке дерева сидело пятнадцать или двадцать птичек, но каких птичек! Все оттенки самых драгоценных тканей, весь блеск и отсветы металла, все лучи призмы — все гармонически мешалось в их оперении.Головки их были цвета золотисто-желтого сверху и изумрудно-зеленые — снизу, спинки — каштановые с золотистым отливом, а снизу, из-под крыльев, вырывались пучки перьев, длинных, легких, окрашенных в желтый цвет с серебристыми отсветами.Под солнцем, заставлявшим искриться все это красочное богатство, птичек можно было принять за букеты цветов, осыпанных драгоценными камнями.— Какие восхитительные птицы! — восторгался Корнелиус. — Таких нет, верно, больше ни в одной стране.— Да, и поэтому-то они называются райскими птичками.— Так вот она, знаменитая райская птичка…— И мы не зря ими восхищаемся: они так же вкусны, как и красивы: они ведь питаются плодами мускатника. Гляди, как жадно смотрит на них Ури-Утаната. Он будет рад, если мы собьем парочку райских птиц и ему достанутся их перья.— Перья? На что они ему?— Об этом потом, а сейчас прицелься хорошенько.Оба выстрелили. Две райские птички свалились с дерева и, кружась в воздухе, упали на землю, а остальные вспорхнули и улетели.Корнелиус поднял упавших птиц и замер, любуясь их чудесным оперением.Папуас, в восторге от сбитых голландцами птиц, схватил одну из них и тут же принялся ощипывать, бережно откладывая в сторону выдернутые перья.— Для чего он это делает? — удивился Корнелиус.— Из каждой из этих птиц он изготовит два или три чучела и продаст их китайцам, малайцам или европейцам.— Как? Из каждой два или три чучела?— Удивляться нечему. Перья райских птиц очень высоко ценятся богатыми китайцами, которые украшают ими свои парадные комнаты, а также европейцами и американцами, у которых они идут как украшения для женщин. Туземцы знают, что эти перья стоят очень дорого, и потому беспрестанно охотятся за райскими птичками. В результате эта порода птиц исчезает — так усердно туземцы истребляли их, а между тем райские птички водятся только на Новой Гвинее и на островах Ару.В охоте папуасы очень ловки. Для того чтобы не испортить оперения райских птиц, они пускают в ход особые стрелы — очень тонкие тростниковые стрелы с глиняными наконечниками; они мечут их при помощи сарбаканов. Обычно, чтобы сбить райскую птичку, папуасы становятся под деревьями, куда слетаются на ночь эти птицы, и стреляют по ним при первых лучах восходящего солнца. Удар глиняного наконечника стрелы так силен, что оглушает птицу, и она валится вниз.— Вот ловкачи!— Да, ловкачи, и не только на охоте. Они не менее ловки при приготовлении чучел. Из одной птицы они умудряются сделать не одно, а два или три чучела, и таким образом из одной убитой птицы извлекают двойной или тройной доход. Кроме того, райские птицы линяют; папуасы поэтому в определенные времена года рыщут по лесам в поисках упавших перьев, тщательно собирают их и потом делают из них чучела. В самих чучелах они часто подменяют перья райских птиц перьями других птиц, и так ловко, что ни один знаток не отличит подделки. В этих проделках виноваты прежде всего сами европейцы: они-то всегда показывают туземцам пример недобросовестной торговли.— А что получит Ури-Утаната за этих птичек?— Какие-нибудь грошовые, но очень ценимые туземцами побрякушки или несколько бутылок водки. Торговля с туземцами тем и выгодна, что их продукты, высоко ценящиеся на европейских рынках, торговцы обменивают на грошовые изделия и таким образом здорово наживаются.— Ну, это не дело…— Хорошо, если бы европейцы честно вели торг, а то, не ограничиваясь этим, они попросту надувают туземцев.— Теперь я понимаю, почему папуасы, и даже наш Ури-Утаната, не слишком любят белых.— Да, они, может быть, отчасти и правы…Пока Ван-Горн и Корнелиус беседовали, Ури-Утаната успел ощипать птиц и бережно завернул их перья в большой лист арека. Тогда птицами завладел Ван-Горн и искусно зажарил их над костром.После вкусного завтрака все трое двинулись дальше в путь. Папуас, истинное дитя лесов, без всякого компаса, руководствуясь одним только инстинктом, уверенно шел к мускатной роще.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22