Ей помогала камеристка.
Эта камеристка была прелестнейшая молодая восемнадцатилетняя девушка, белокурая, как Мадонна, и умная, как дьявол. Звали ее Нанси.
Нанси, одевая свою госпожу, болтала без умолку о придворных и дворянах, о пажах и дамах. Она, по-видимому, была прекрасно осведомлена обо всех интригах Лувра и всеми силами старалась развлечь принцессу. Но прекрасное лицо последней было грустно, большие темно-голубые глаза смотрели печально, яркие губы были презрительно сжаты, а вся ее наружность выражала мрачную печаль.
Однако принцесса Маргарита, если судить по внешности, была самая счастливая из принцесс. Король, ее брат, обращался с нею как с избалованным ребенком, придворные ее обожали, добрый город Париж любовался ею, когда она проезжала по улицам верхом на лошади. Притом принцесса Маргарита, казалось, не была заражена ужасной болезнью — скукой, медленно подтачивающей жизнь всех членов ее семьи.
Она прекрасно рисовала, занималась скульптурой, литературой и часто беседовала о поэзии с мессиром Пьером Ронсаром и аббатом де Бурдевилем, сэром Бран-томом, который нередко советовался с нею, когда писал «Жизнь светских женщин».
Принцесса Маргарита занимала самое шикарное помещение, какое когда-либо выпадало на долю французской принцессы, внучки Медичи. Восточные ткани, драгоценные сокровища итальянских музеев, строгое искусство эпохи Возрождения, мрачные картины испанской школы, флорентийская школа со своими яркими красками — все имело здесь превосходные образцы.
Посреди комнаты стояла начатая статуя, а подле статуи были брошены мукшель и резец. В углу, на столе, лежали роскошные издания сочинений Гомера с греческим текстом, перья и пергамент. Немного подальше, на полу, валялись рапиры и маска, а еще дальше стоял мольберт с начатой картиной.
Вся обстановка комнаты свидетельствовала о том, что фея этого жилища была одновременно живописцем, скульптором, поэтом, знала древние языки и умела владеть шпагой не хуже своего первого учителя фехтования герцога Генриха Анжуйского, польского короля.
Затем, если бы вы увидели в большом венецианском зеркале восхитительную черноволосую головку с беленьким личиком, с широким лбом, под которым мыслям было просторно, с большими темно-голубыми глазами, в которых светился ум, с ярко-красными страстными губками, то вы должны были бы признаться, что фея этого жилища была самое очаровательное, самое чудное создание, и что дерзок был бы тот, кто посмел бы вызвать грустную улыбку на этих чудных устах, из которых должны были литься потоки поэзии и слова любви, или заставил бы нахмуриться этот лоб художника.
Что же сделалось с принцессой Маргаритой?
Какая неудовлетворенная прихоть, какая печаль омрачила ее лицо? Разве она не первая из красавиц, не богиня, которую всякий мужчина, будь то даже безбожник дон Жуан, выбрал бы среди других богинь? Нанси напрасно старалась развлечь болтовней свою госпожу. Ей не удалось вызвать улыбку на устах принцессы Маргариты.
Наконец, истощив весь запас анекдотов и сплетен, хорошенькая камеристка назвала имя, которое заставило вздрогнуть Маргариту.
— Если бы герцог Гиз был здесь, — сказала она, — то он нашел бы ваше высочество прекраснее, чем когда-либо.
— Молчи, Нанси,— прошептала Маргарита,— молчи!
— Разве запрещено говорить о герцоге? — спросила Нанси.
Маргарита с ужасом осмотрелась вокруг.
— Молчи! — повторила она. — Не называй этого имени. В Лувре стены имеют уши.
— Королева-мать на балу.
— Уже!
— Конечно. Ведь она должна встретить посланника.
— Правда.
— А если королева на балу, значит, можно говорить о герцоге.
Молодая принцесса глубоко вздохнула.
— Герцог уехал, — заметила она.
— Он в Нанси, в городе, который носит мое имя,— смеясь сказала камеристка.
— Нанси очень далеко, — вздохнула Маргарита.
— Оттуда можно доехать за три дня.
— Увы! Герцог не вернется.
— Ах! Неужели!
— Разве ты не знаешь, — прошептала принцесса,— что жизнь герцога подвергалась опасности в Лувре?
— Разве? — с недоверием спросила Нанси.
— Когда герцог вышел отсюда однажды вечером потайным коридором, по маленькой лестнице...
— Так что же случилось? — спросила Нанси.
— Едва он вышел из двери на набережную, как к нему подошел человек в маске.
— И... что он сказал ему, ваше высочество?
— Он сказал: «Ваше высочество, вы любите принцессу Маргариту, и она вас также». Так как герцог вздрогнул, то человек этот прибавил: «Я ваш друг и хочу дать вам добрый совет». — «Говорите», — сказал герцог. — «Если вы хотите дожить до старости, то садитесь сейчас же на лошадь и уезжайте отсюда». — «Куда же я должен уехать?» — «В Нанси». — «Зачем?» — «Ждать там, пока принцесса Маргарита не выйдет замуж за принца Наваррского». — «Как! — воскликнул герцог, — неужели мой кузен Генрих Наваррский способен убить меня?» — «Не он, ваше высочество». — «Кто же в таком случае?» — «Есть имена, которые навлекают несчастие на тех, кто их произносит», — ответил человек в маске и исчез впотьмах.
— И эта причина отъезда герцога?
— Да, — ответила Маргарита. — На следующий день я встретилась с ним, и он рассказал мне о своей странной встрече. «Я не уеду, — сказал он мне, — я вас люблю и ничего не боюсь». Но я настаивала, молила его, плакала, и он уехал.
На длинных ресницах принцессы повисла слеза. После минуты тягостного молчания она продолжала:
— А между тем я должна идти на бал, должна улыбаться, танцевать и притворяться счастливой в то время, как на душе у меня так тяжело.
— О, противный принц Наваррский! — воскликнула Нанси, топнув своей маленькой ножкой по паркету.
— Я ненавижу его уже заранее, — сказала Маргарита.
— Но ведь герцог Гиз, кажется, богаче и могущественнее королька Наваррского?
— Конечно, дитя мое.
— Ну, так почему же в таком случае королева Екатерина не выдаст вас за герцога Гиза?
— Бедная Нанси, — прошептала Маргарита, — ты ничего не понимаешь в политике.
— Может быть.
— Меня хотят обвенчать с принцем Наваррским именно потому, что я люблю герцога Гиза.
— Я все еще не могу понять.
— Герцог Гиз на одну степень родства дальше от трона Франции, нежели принц Наваррский, — продолжала Маргарита. — Но он ближе к трону по своим качествам, политическому положению, по своему влиянию и народной любви. Разве ты не знаешь, что король дрожит при мысли, что род Валуа может угаснуть и что герцог может сделаться его преемником, если ему позволят сделать еще один шаг к трону?
— Положим, — сказала Нанси, — но во всяком случае не лучше ли иметь своим преемником герцога Гиза — католика и пользующегося любовью во Франции, чем короля Наваррского — гугенота?
— Нет, потому что мой брат боится Генриха Гиза, а короля Наваррского не боится. Если бы Гиз женился на мне, то король Карл вообразил бы, что умрет отравленным или будет убит.
— А королева Екатерина?
— Ах, матушка думает так же, как король, — сказала Маргарита, — или, вернее, король думает так же, как она.
Слова Маргариты были прерваны стуком в дверь. Нанси побежала отворять.
Вошел Ренэ-флорентиец, но уже не покрытый пылью и грязью и не в дорожном платье, а одетый как вельможа, с высоко поднятой головой дерзостного фаворита.
— Ваше высочество, — сказал он, — ее величество королева-мать просит вас пожаловать на бал, где вашего появления ожидают с нетерпением.
— Ах, — равнодушно протянула Маргарита.
— Ваше высочество, конечно, не забыли, что танцуете с испанским посланником.
— Это правда.
— Уже двенадцатый час, ваше высочество.
— Поторопитесь, Нанси,— сказала принцесса.
— Готово, — ответила Нанси, втыкая последнюю золотую шпильку в роскошные волосы Маргариты Валуа.
— Ну что, Ренэ, — спросила Маргарита, в то время как Нанси надевала ей перчатки, — ваш гнев утих?
— Немного, ваше высочество.
— А эти дворяне?
— Я их найду, ваше высочество.
— И что вы с ними сделаете?
— Королева дала мне слово, что прикажет их повесить.
— Моя мать держит свое слово, Ренэ.
— Я верный слуга ее величества и ездил по ее поручению, когда со мной случилось это несчастье.
— А в самом деле, откуда вы ехали?
— Из Тура. Туда послала меня королева.
— Зачем?
— Это тайна ее величества, принцесса.
— Хорошо, я не настаиваю на том, чтобы узнать ее. Подай мне платок, Нанси. Вы одеты как принц, Ренэ.
— Ваше высочество льстит мне.
— У вас вид настоящего дворянина, хотя дворяне, пожалованные моими дядями Медичи, не высокого происхождения.
— Ваше высочество очень жестоки!
— А так как вы столь прекрасны, — добавила Маргарита с насмешливой улыбкой, — то я окажу вам честь, Ренэ, и войду в зал под руку с вами.
Ренэ низко поклонился.
Нанси принесла носовой платок с вышитым гербом.
Принцесса взяла его, взглянула на герб и вздрогнула.
— Ваше высочество,— тихо сказал Ренэ,— вы прекрасно бы сделали, если бы не брали с собой этого платка. На нем вышит герб Лотарингского дома, который королева-мать терпеть не может с тех пор, как герцог Гиз уехал, не простившись с нею. Королева не в духе... и...
Маргарита смерила Ренэ взглядом с головы до ног.
— Герцог Гиз подарил мне этот платок, и я им очень дорожу, — сказала она сухо.
Ренэ промолчал.
Маргарита взяла под руку Ренэ, и флорентиец вошел в парадные залы Лувра вместе с французской принцессой.
Фаворит королевы-матери думает, что ему все разрешено.
Испанский посланник, человек зрелых лет, но все еще очень красивый, имевший наружность короля, подошел к Маргарите, поклонился ей, посмотрел довольно презрительно на Ренэ и подал руку принцессе.
Ренэ пошел поискать королеву-мать.
Королева отвела его в амбразуру окна и начала шепотом разговаривать с ним.
В эту минуту мимо них прошел паж Рауль, исподтишка взглянул на них и исчез.
Придворные с нетерпением ожидали появления короля.
Но король заставил себя ждать. Королева-мать уже несколько раз говорила:
— Отчего не идет король?
Один из придворных ответил королеве:
— Король ужинал с де Пибраком и теперь играет с ним в ломбер.
— В ломбер нельзя играть вдвоем. А кто два других партнера?
— Дворяне, которых пригласил де Пибрак.
— Как их зовут?
— Я этого не знаю.
— Этот гасконец, — сказала недовольным тоном королева, — пользуется слишком большой милостью короля. К счастью, он не опасен, потому что не вмешивается в политику.
И она вернулась к своему разговору с флорентийцем.
Вдруг она услыхала, как трижды ударили алебардой об пол. Это был сигнал, которым обыкновенно возвещалось о присутствии короля.
Все взоры обратились к двери, находившейся в глубине огромного зала, свободно вмещавшего в себя две тысячи человек. Дверь отворилась настежь, и все произошло так, как того желал Пибрак.
Присутствующие в зале увидели кабинет короля. Посреди него стоял стол. Вокруг стола сидели король, капитан гвардии и двое молодых людей, очень изящно одетых, но которых при дворе никто не знал.
— Поди посмотри, Ренэ, что там за дворяне, — сказала королева.
Ренэ подошел к игорному столу, взглянул на партнеров короля и отступил, пораженный: он узнал Генриха. В эту минуту король сказал:
— Мы выиграли. Мессир де Коарасс, вы играете отлично, и я приглашаю вас играть со мною каждый вечер.
Генрих поднял голову и увидел бледное и злое лицо Ренэ.
Генрих с улыбкой поклонился ему.
— Погоди, Ренэ! — насмешливо сказал король. — Ты знаком с этими дворянами?
Ренэ поклонился и пробормотал несколько слов, которых король не расслышал. Но парфюмер понял по улыбке Карла IX, что королю было известно его приключение и оно забавляло его.
Де Пибрак считал жетоны и притворился, что ничего не заметил. У него был такой наивно простодушный вид, что парфюмер подумал:
«Этот дурак Пибрак ничего не подозревает».
Затем мстительный итальянец прибавил мысленно:
«Ага! Господа дворяне, вы встали под защиту короля и думаете ускользнуть от меня? Нет, подождите, я буду терпелив. Но я погублю вас!»
— Конечно, ваше величество, я знаю мессира Ренэ,— сказал Генрих Наваррский, продолжая улыбаться.
— А! — произнес король.
— Мы встретились в провинции, — прибавил Генрих, — и я имею даже поручение к нему.
Король встал и сделал три шага навстречу испанскому посланнику, который только что кончил танцевать с принцессой Маргаритой.
— Здравствуйте, Марго, — сказал король. — Как твое здоровье?
— Благодарю вас, ваше величество, — я здорова.
— Ты по-прежнему любишь танцы, Марго?
— Да, ваше величество.
— Ну, так я представляю тебе Генриха де Коарасса, гасконского дворянина, который потанцует с тобой. Подойдите сюда, господин де Коарасс.
Генрих подошел и поклонился Маргарите. Маргарита взглянула на него и испытала странное, необъяснимое чувство. У человека бывают иногда странные откровения, и Маргарита почувствовала, что этот человек будет играть определенную роль в ее жизни.
— Милостивый государь, — сказала она Генриху, — я сейчас буду танцевать с де Пардальяном, а потом разрешаю вам пригласить меня.
Ренэ подошел к королеве.
— Ну, так кто же эти дворяне? — спросила Екатерина Медичи.
— Два каких-то гасконца, двоюродные братья, говорят, де Пибрака.
— От этих гасконцев нет отбоя, — с презрением сказала королева. — А знаешь ты, как их зовут?
— Да, ваше величество. Того, в голубом кафтане, справа от короля, зовут де Коарасс.
— Коарасс? Странное имя! А другого?
— Другого зовут Ноэ.
— А, я слыхала это имя, — сказала королева. — Оно принадлежит старинной дворянской фамилии в Беарне. Поди и разузнай, зачем они приехали в Париж.
Ренэ подошел к Генриху Наваррскому, который стоял, прислонившись к колонне, и смотрел, как Маргарита танцевала со старым бароном де Пардальяном, у которого была молоденькая жена, разговаривавшая в эту минуту с королем, и которую он сильно ревновал.
Генрих, увидев, что Ренэ направляется к нему, пошел ему навстречу. Флорентиец поклонился ему с лицемерной улыбкой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26