https://wodolei.ru/catalog/dushevie_kabini/s-vannoj/
Синтия была воплощением хищной чувственности. Как бы ему хотелось назвать ее своим котенком! Акулы, оказывается, тоже могут быть изящными.
– О да, я вспомнил. Я хотел спросить: знаешь, что на тебе будет хорошо смотреться?
– А ты знаешь? – переспросила она, заметив его повышенный интерес к своей персоне.
Эта женщина была невозможна: она умела поставить его на место одним взглядом, одним словом. Он знал, как излечить ее от злословия, и с удовольствием приступил бы к ее перевоспитанию прямо сейчас.
– Знаю, знаю, – лениво улыбнувшись, протянул он. Он знал, как на нее действует его улыбка, поэтому не преминул этим воспользоваться. Он просто превратился в вечно улыбающегося принца.
– Я хотел сказать, что на тебе великолепно смотрелись бы красные туфли на шпильках. Мы запустили их в производство в этом году. «Милая капризница». С твоими ногами сенсация обеспечена!
Он заметил, что она с негодованием уставилась на него, и остановил ее взмахом руки.
– Прошу тебя, не надо кормить меня феминистическими идеями. Я не хотел тебя унизить. Это комплимент, обычный комплимент, как было принято в старые времена.
– Ну что же, тогда мне остается только поблагодарить тебя, – неуверенно отозвалась она.
Он взглянул на нее из-за карточного стола, за которым сидел вот уже битый час, занятый разгадыванием кроссворда (между прочим, он разгадал целых два слова!).
– О, чудесно, теперь ты плачешь! – обвинительным тоном произнес он.
Он бы выдержал ругательства и оскорбления, потому что это «гармонично» вписывалось в ее жесткий характер, но чтобы спокойно принимать ее рыдания… Нет, об этом не могло быть и речи.
– Я не плачу. Я никогда не плачу.
По ее розовой щечке скатилась предательская слеза. Принц встал из-за стола и направился к кровати. Присев рядом с Синтией, он взбил подушки и обнял прекрасную пленницу за плечи. Она не оттолкнула его, и он понял, что она устала от борьбы.
– Все мы иногда плачем, – сказал он.
– И ты?
Он попытался вспомнить, когда плакал в последний раз. И вдруг вспомнил: семнадцать лет назад, в больнице у постели матери. Он опешил. Неужели прошло семнадцать лет? Неужели он сумел так надолго заморозить свои чувства?
– И ты тоже? – настойчиво повторила она, немного наклонившись к нему.
– Совсем редко, – признался он. – Но я тебя понимаю. После всего пережитого ты имеешь право немного всплакнуть.
Она кивнула.
– Ты тоже прошел через множество испытаний.
Вдруг она коснулась его длинных ресниц и спросила:
– У твоей матери тоже были такие длинные ресницы?
Он чувствовал, что теряет самообладание. Неужели они снова могут читать мысли друг друга? Нет, возврата к пройденным «актам» не было.
– Да, – ответил он сдавленным голосом. – У нее были очень выразительные глаза. Она никогда не пользовалась ни тушью, ни подводкой, как другие леди, потому что с ее внешностью это был бы явный перебор. У нее были очень большие глаза, обрамленные длинными густыми ресницами, а цвет… – Он замолчал, пытаясь подобрать нужное слово.
– Они были цвета летней полночи.
Он бросил на Синтию удивленный взгляд.
– Как твои.
У него запершило в горле. Он закрыл глаза, боясь, что и в самом деле расплачется.
Она воспользовалась этим, чтобы провести по его ресницам.
– Ты не возражаешь?
Он покачал головой. Проводя кончиками пальцев по его лицу и волосам, она ласкала его так изысканно, как никто и никогда прежде.
– Они кажутся мягкими, как шелк, – пробормотала она.
– Это хорошо?
– Это очень хорошо.
Его эмоциональный порыв немного утих, и он снова нашел в себе силы хитро улыбнуться:
– А что еще тебе нравится во мне?
Она насмешливо хмыкнула, заметив, как откровенно он напрашивается на комплименты.
Он лег на спину и увлек Синтию за собой, так что она оказалась над ним. Затем сложил руки за головой и снова закрыл глаза, желая продлить момент очарования.
– У тебя прямой нос.
Она провела кончиком пальца от переносицы к верхней губе принца.
– Прямой не обязательно красивый. Сирано тоже был обладателем прямого носа.
– А еще Буратино.
– Ты хочешь сказать, что у меня слишком большой нос? Или слишком длинный?
«Или ты хочешь назвать меня лжецом?»
– У тебя отличный нос, Феррама, – заверила она его, легонько щелкнув его по кончику носа. – Вот уши у тебя могли бы быть и поменьше.
– Да? – чуть-чуть приоткрыв глаза и заметив, как близко она наклонилась к нему, переспросил Феррама.
Его сердце учащенно забилось от возбуждения.
– Да шучу я, – сказала она, прикусив верхнюю губу и сосредоточившись.
Он тоже прикусил губу, но не потому, что его занимало описание его внешности. Он боялся, что ее близость сыграет с ним злую шутку.
«Эти дни станут для меня настоящей школой мужества», – подумал он, снова закрывая глаза. К счастью, она прекратила разглядывать его лицо и отстранилась.
– Твое испанское происхождение выдают высокие скулы и черные как смоль волосы, – сказала она, взъерошивая его кудри пальцами.
Она оперлась ему на грудь, а он продолжал играть роль благородного рыцаря, который ни за что не воспользуется слабостью дамы. Но как бы ему хотелось поменять амплуа!
– Я замечаю щетину. Тебе приходится бриться дважды в день?
– Иногда.
Он не стал пускаться в долгие объяснения, надеясь, что она догадается, когда ему приходилось бриться во второй раз. Во всяком случае, если бы ему предстояло свидание с ней, он пошел бы и не на такие жертвы.
– Даже волосы у тебя под мышками кажутся шелковистыми, – вздохнув, тихо сказала она, проведя рукой по его телу.
Принц едва не подскочил, однако невероятным усилием воли ему удалось сдержаться. Сцепив зубы и сжав руки в кулаки, он застыл на кровати, но с его уст все же сорвался легкий стон.
– Тише, тише, – сказала она.
Конечно, она догадывалась о том, какое производит на него впечатление, но не убирала рук.
«Неужели мне повезет? Неужели я не зря трескал хлопья в виде клевера-четырехлистника? А может, я недооценил свой талант искусителя? Да какая разница? Дареному коню… то есть дареной акуле в зубы не смотрят».
Он расслабился, хотя это было не так-то легко, учитывая зашкаливающий уровень тестостерона в крови.
Поправка: чувство, которое он испытывал, было несравнимо даже с возбуждением. Оно не имело ничего общего с сексуальным голодом. Принцу казалось, что в его душе растет ощущение чего-то нового, несущего долгожданное освобождение от тоски и пустоты. Он бы не мог объяснить точнее. Единственное, что он знал наверняка, – это то, что ему еще не доводилось переживать хоть что-то подобное.
– Ты знаешь, какая часть тела у тебя самая лучшая? – нарушив его мысли, спросила она.
Он улыбнулся. Открыв глаза, он заметил, что Синтия лежит рядом, опершись на локоть.
– Не это, – толкнув его в плечо, сказала она. – Я говорила о твоих губах.
Она была так близко, что он ощущал ее дыхание на своем лице. Ему казалось, что он слышит биение ее сердца, он видел даже темные ободки ее голубых глаз.
– Ты хочешь, чтобы я поцеловал тебя, Синтия? – спросил он хрипло.
Она склонила голову, словно его слова заставили ее всерьез задуматься, затем вздохнула и ответила:
– Пожалуй, нет.
Его тело, напряженное, как натянутая струна, обмякло. Принц не скрывал своего разочарования.
Она перекатилась на спину. Теперь они поменялись местами. Она закинула руки за голову (облегающее платье творило чудеса с ее грудью… ну, не то чтобы он так уж откровенно смотрел на нее). Принц лег на бок, опершись на локоть и повернувшись к Синтии лицом.
– Почему? – проводя по ее розовым губам, спросил он.
Она тоже могла похвалиться красотой своего рта.
– Почему что? – прошептала она.
– Почему ты не хочешь, чтобы я поцеловал тебя?
– О, я хочу, чтобы ты поцеловал меня… но…
Он ощутил, как незнакомое чувство полноты и радости охватывает его с новой силой.
– Но это гибельный для нас путь. Для меня так точно.
Она с сожалением вздохнула.
Он кожей чувствовал ее горячее дыхание и не пытался понять логику ее рассуждений. Все его мысли были заняты Синтией.
– Но почему? – задыхаясь, спросил он.
– Потому что ты принц, а я… простолюдинка. Так не бывает. Тебе надо жениться, руководствуясь интересами своего народа.
Ему хотелось смеяться.
– Синтия, мы в Америке. Классовых различий здесь не существует. Или я должен напоминать тебе об этом?
Ему на мгновение захотелось рассказать ей правду, признаться, что он на самом деле никакой не принц. Но он сдержался. Ему не хотелось разрушать установившуюся между ними связь. Кроме того, он все еще волновался о судьбе компании, понимая, что Синтия входит в число его личных врагов.
– Но ведь ты испанский принц. Не надо убеждать меня, что ты можешь жениться по собственному усмотрению. Наверняка тебе с детства внушали чувство королевского долга и прочее.
– Нет.
– Не верю.
– Я женюсь на той, которую выберу сам, – раздраженно заявил он.
С чего это их разговор перешел на тему брака? Поцелуй – это одно, но торжественное «я согласен» – совсем другое.
– В любом случае ты будешь искать себе другую жену, – выпалила она. – Прагматичная, деловая, стоящая двумя ногами на земле акула бизнеса, да еще и в совершенстве владеющая ненормативной лексикой, вряд ли считается подходящей кандидатурой.
– А мне нравится твое умение оперировать ненормативной лексикой.
Он хотел немного взбодрить Синтию, но она проигнорировала его замечание.
– Готова поспорить, что дядя-король уже присмотрел для тебя какую-нибудь европейскую принцессу. У принца Ренье есть дочки или внучки?
– Синтия, – с упреком сказал он. – Я не собираюсь жениться ни на какой принцессе.
– У тебя порочный рот, Феррама.
– О да, – согласился он, и его улыбка была красноречивее слов.
Она укоризненно покачала головой, не отводя взгляда от его губ. Ее настойчивость приводила его в волнение. «О, лучше перевести разговор в более безопасное русло». Он все еще не отошел от разговора о женитьбе.
– Скажи, почему ты никогда не плачешь? – спросил он, зажав между большим и указательным пальцем шелковистый локон.
Ее волосы были мягкими, как шелк, и принц даже поднес их к лицу, чтобы полнее насладиться легким цветочным ароматом.
Синтия молчала, увлеченная его игрой. Наконец она сказала:
– Мать оставила меня, когда я была совсем крошечной. Ей было всего шестнадцать. Она не была замужем. Бабушка вырастила восьмерых детей… в Ирландии, но Сиобан… моя мать… оставалась для нее маленькой девочкой, ребенком, которого хотелось пестовать и баловать. Дедушка умер еще до того, как она появилась на свет.
П. Т., прижав ладонь ко рту, задумчиво смотрел на Синтию. Она погрузилась в воспоминания, взор ее затуманился. Принц искренне сочувствовал ей, ведь как никто другой знал, что такое быть покинутым в юном возрасте. Что говорить… Его собственный отец вылетел из семейного гнезда еще до того, как там появились первые птенцы.
– А твой отец? – спросил он.
Она покачала головой.
– Я никогда не знала его. Он был американским студентом, приехавшим в университет Дублина по обмену. Наверное, он обещал жениться на моей матери. Она отправилась с ним в Чикаго, но он так и не выполнил своего обещания…
Синтия беспомощно пожала плечами.
– Продолжай, – поглаживая Синтию по руке, чтобы хоть как-то поддержать, попросил принц.
– Спустя девять месяцев бабушка приехала к дочери. Сразу после получения телеграммы о моем рождении. В то время мама жила в приюте для бездомных.
– О Синтия!
Как ужасно, что малышке суждено было появиться на свет в таком месте. Принц вспомнил свои детские годы в Пуэрто-Рико.
Она вздернула подбородок.
– Мы выжили, и это самое важное. Так или иначе, но как только бабушка приехала в Штаты и сумела выбить для нас маленькую квартирку, Сиобан тут же спихнула на нее все обязанности по уходу за ребенком. У нее не было работы. Она жила на пособие, тратя все на одежду и развлечения. Если бы не пайки, которые нам выдавали, мы бы голодали. Как только у Сиобан появился новый приятель, она исчезла. Байкер, который любил путешествовать по стране. Любитель поискать смысл жизни. – Синтия с горечью взглянула на принца. – И он его нашел. Они умерли от передозировки. Мне было всего два года.
Она говорила бесстрастным голосом, и принц решил, что ее гнев, раздражение и злость остались в прошлом. Она была похожа на него. Разве не он плакал последний раз семнадцать лет назад? А когда Синтия проливала слезы?
– Это бабушка отвезла тебя в Ирландию?
– Нет. Мы остались в Чикаго и сначала надеялись, что мама образумится. Позже, когда мы узнали о ее смерти, бабушка уже работала на швейной фабрике. Она начала новую жизнь. Все ее дети… мои дяди и тети… были взрослыми. Со своими семьями. Она решила остаться.
– Должно быть, она была очень сильной женщиной.
На ее лице появилась улыбка.
– Сказать так – это ничего не сказать. Она была, как легендарный Аттила.
Он ответил улыбкой.
– Итак, ты выросла в маленькой квартирке. Но что заставило тебя стать финансистом?
– Деньги.
Он удивленно взглянул на нее.
– Ты вырос в богатстве, поэтому не поймешь меня. Когда ты беден, хочется всего, ты ощущаешь себя чужим на празднике жизни.
«Еще бы я тебя не понял… Я знаю о нищете больше, чем ты, девочка. Милая моя, знала бы ты, с кем говоришь».
– Ты работала с детских лет?
– Нет. Мы жили в очень неблагополучном районе. Бабушка не позволяла мне выходить из дому. Я все время читала… сказки. Феррама, советую тебе прекратить ухмыляться. Я была лишь маленькой девочкой. Я имела право на слабости.
– Итак, ты жила в башне из слоновой кости и ждала прекрасного принца… – поддразнил он ее. И вдруг забеспокоился: – А в твоей жизни было много принцев?
Она бросила на него взгляд искоса.
– Нет, но в моей жизни было полно лягушек.
Он понял, что она и его включает в эту нелестную группу.
– Я не очень часто ходила на свидания. Книги заменяли мне все. Когда мне было тринадцать, бабушка сумела уговорить местного священника помочь мне получить стипендию для обучения в академии Сейнт Бриджет. Там учились избалованные дети богатых родителей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36