Но Валентина покачала головой. Длинные волосы, выбившись из узла, падали на плечи.
– Я не пытаюсь шантажировать вас, мистер Гамбетта. И знаю, что подписала контракт, а забеременев, нарушила его условия. Теперь вы можете подавать на меня в суд, и, вероятно, так и поступите. Но я приняла решение до того, как прийти сюда, и не собираюсь его менять.
– Попробуйте только поступить по-своему и больше вам никогда не работать в этом городе, – прошипел Гамбетта.
– Верю, – ответила она негромко, но таким тоном, что Тео мгновенно сменил тактику и вкрадчиво произнес: – Он не женится на вас, Валентина. Аборт и для него будет наилучшим выходом.
Кровь тяжелыми толчками стучала у нее в голосе. Он говорит о Видале! Настало время для первой неизбежной лжи.
– Тут вы ошибаетесь, мистер Гамбетта. Он женится на мне.
У Гамбетты был такой вид, словно его только что послали в нокаут.
– Ракоши?! Вы уверены? Он так сказал?
Валентина прямо взглянула в недоверчивые глаза Теодора.
– Я выхожу замуж не за мистера Ракоши, а за отца своего ребенка.
– Но я считал…
– Значит, неверно считали. Я собираюсь стать женой Паулоса Хайретиса, греческого пианиста и композитора, который приехал в Голливуд, чтобы писать музыку для «Мет-ро-Голдвин-Мейер».
Теодор Гамбетта медленно выдохнул. Значит, все не так уж плохо. Свадьба. Преждевременные роды. Ничего сверхъестественного, что студия не могла бы уладить, особенно если дело касается звезды такой величины, как Валентина.
– Но это огромное событие! Мы устроим грандиозное торжество! Свадьбу года! Отложим съемки «Цыганки и маркиза» на год! Скажем Луэлле, что помолвка несколько месяцев держалась в секрете. Что вы ждали только окончания съемок «Наследницы Елены». Черт, да мы даже можем устроить вам свадебное путешествие!
Но она вовсе не пришла в восторг от его великодушия – в ее глазах по-прежнему таилась печаль.
– Мне очень жаль, мистер Гамбетта, но мой жених не намерен оставаться в Голливуде.
Теодор непонимающе уставился на Валентину.
– Он хочет ехать в Нью-Йорк, а потом, возможно, в Европу. Во всяком случае, я собираюсь последовать за ним, куда бы он ни отправился.
Теодор пошатнулся и схватился за стол, чтобы не упасть.
– Что?! Вы готовы отдать все это… – он обвел рукой рекламные снимки актеров, украшавшие стены, – …за двух-грошового пианиста?
Глаза Валентины опасно блеснули.
– Я отдам все, чтобы быть с моим мужем. Прощайте, мистер Гамбетта.
Она протянула руку. Теодору не хватало воздуха. Никогда в жизни он не терпел поражения в словесных баталиях. Курица, несущая золотые яйца, преспокойно объявляет, что бросает кино! Кажется, у него сейчас будет удар!
Рука Валентины повисла в воздухе. Теодор оставался безучастен. Валентина пожала плечами, повернулась и быстро вышла из комнаты. Гамбетта проводил ее восхищенным взглядом. В этой девчонке столько решимости и мужества! Хотел бы он, чтобы некоторые из администраторов студии обладали такими же качествами!
Дверь за ней закрылась, и Гамбетта, вызвав секретаршу, велел соединить его с адвокатом. Он протащит ее через все суды в этой чертовой стране!
– На студию, пожалуйста, – попросила Валентина водителя, подставляя лицо свежему утреннему ветерку.
Она обещала позвонить Паулосу, как только закончит все дела на студии. Тогда они смогут пообедать вместе, и Валентина расскажет ему, как прошла встреча с Гамбеттой, и объяснит, что хотя съемки картины не закончены, режиссеру она больше не понадобится. Ну а потом они начнут строить планы на будущее. А пока ей нужно снять толстый слой грима, наложенный Уолли, и переодеть платье, сшитое по моде двадцатых годов, которое требовалось по роли.
Паулос. Теплая волна нахлынула на нее. Они станут настоящей семьей. По крайней мере между ними уже сейчас существуют симпатия и взаимное уважение. Многие люди, начиная совместную жизнь, не испытывают даже этого.
Высоко в холмах сверкали гигантские белые буквы, составлявшие название города – Г-О-Л-Л-И-В-У-Д-Л-Е-Н-Д – земля Голливуд. Под этим знаком она жила и работала, и вот теперь покидает его, возможно, навсегда. Но эти слова неизменно будут означать для нее жар и режущий глаза свет юпитеров, минуты бесконечного ожидания между дублями, неизбежное волнение при просмотре отснятого материала. Память о Видале.
Валентина поспешно отвернулась. Она любила его так, как никогда никого не сумеет полюбить. И ради любви должна его оставить.
Лимузин скользнул в открытые ворота студии и остановился в конце обсаженной олеандрами дорожки, ведущей к ее бунгало.
– Я недолго, – пообещала она шоферу. – От силы полчаса.
Невдалеке царила обычная деловая суматоха. Люди перебегали от одного павильона к другому. Раздавался стук молотков и визжание пил – возводились одни декорации и разбирались другие. Нараставшее возбуждение было почти ощутимым. Валентина остановилась на секунду, чтобы в последний раз насладиться им. Вскоре эта страница жизни навсегда закроется.
Она упрямо тряхнула головой и направилась к двери бунгало. В этот миг на нее упала темная тень, и Валентина круто развернулась, чувствуя, как отливает от лица кровь.
– Мне нужно поговорить с тобой о «Цыганке и маркизе», – сдержанно начал Видал. Это была ложь, но он не знал, какой предлог еще придумать.
Спазмы сжали горло Валентины, а губы так пересохли, что она с трудом смогла пробормотать:
– Я только сейчас виделась с мистером Гамбсттой. Вам придется работать с другой актрисой.
Потрясение Видала было так велико, что тонкий налет сдержанности мгновенно слетел.
– Да ты с ума сошла! Костюмы сшиты, декорации поставлены, половина долины Сан-Фернандо превращена в пейзаж средневековой Испании…
– Надеюсь, съемки начнутся по графику. – заметила Валентина, пытаясь оторвать от него взгляд, мечтая лишь о том, чтобы ее сердце перестало выстукивать барабанную дробь. – Но я не стану играть в этом фильме.
Видал почувствовал, как леденеет в жилах кровь. Это не плохое настроение, не истерика. Валентина что-то скрывает от него.
Внезапный страх сжал его сердце.
– Почему? – вскинулся он, стискивая зубы. На щеке бешено задергалась жилка.
Олеандры словно смыкались над ними, наступая с обеих сторон. Валентина знала, что пока она жива, будет ненавидеть этот назойливый аромат, и самый вид этих цветов станет всегда напоминать ей об этой ужасной, последней минуте.
– Я покидаю Голливуд, – сказала она с дрожью в голосе. – Выхожу замуж за Паулоса Хайретиса и уезжаю с ним на восток.
Кожа, словно пергамент, обтянула его скулы. Глаза превратились в бездонные черные колодцы, в которых она не могла ничего прочитать. Видал молчал так долго, что Валентина сначала не поняла, слышит ли он ее.
Студийный администратор, проходивший мимо ее лимузина, громко поздоровался, но не получил ответа. Стайка секретарш пробежала следом, болтая и смеясь. Счастливые и беззаботные.
– Не понимаю, – выговорил он наконец, и в его взгляде мелькнуло презрение. – Знает ли Паулос Хайретис, какая у тебя мелкая душа и пустое сердце, liba?
Он стоял так близко, что Валентина ощущала жар его тела, запах кожи, смешанный с запахом дорогого одеколона. Она выпрямилась, гордо держа голову в ореоле дымчато-темных волос.
– Ошибаешься, у меня не пустое сердце, Видал Ракоши!
Глаза ее яростно сверкнули. Повернувшись, Валентина ушла, ничего не слыша из-за шума крови в ушах, не вытирая катившихся по щекам слез.
– Ты очень бледна, – покачал головой Паулос, усаживая ее за столик в «Браун дерби».
Валентина с трудом выдавила из себя улыбку.
– Именно это сказал мне гример сегодня утром. Он утверждал, что я нуждаюсь в отдыхе, и я пообещала ему взять отпуск, и очень долгий.
Паулос рассмеялся и взял ее за руку.
– У меня для тебя подарок, – объявил он, вкладывая ей в руку маленькую обтянутую бархатом коробочку.
Серые глаза с тревогой наблюдали, как Валентина открывает крышку. Внутри оказалось кольцо с аквамарином в форме сердца.
– О, Паулос, оно изумительно!
Он осторожно взял кольцо с атласной подушечки и надел ей на безымянный палец левой руки.
– Я купил его потому, что оно напомнило мне о тебе, – пояснил он. – Камни такой формы очень редко встречаются в природе, и ювелиры Ван Клиффа отшлифовали его на совесть. – Он сжал ее ладонь и голосом, хриплым от нахлынувших эмоций, продолжал: – Такого второго кольца больше нет, Валентина. Точно так же как во всем мире нет женщины, подобной тебе.
Он поднес ее руку к губам и нежно поцеловал.
– Теперь мы по-настоящему помолвлены. Тонко очерченное лицо светилось счастьем.
Ее руки лежали в его ладонях, и тихий покой и радость, которые она узнала лишь с ним, вновь наполнили Валентину. Паулос – ее прибежище, спасение и защита. Если он захочет, чтобы они поженились сегодня, она согласится.
– Я сказала мистеру Гамбетте, что выхожу замуж и не смогу выполнить условия контракта, – сообщила она, когда официант поставил на стол бутылку сухого шампанского «Мумм» в ведерке со льдом.
– И что ответил великий мистер Гамбетта, когда услышал новости? – осведомился Паулос весело, хотя в его взгляде светилась тревога. Гамбетта не сдастся без борьбы, и борьба обещает быть не только нелегкой, но и грязной.
– Похоже, он был не слишком доволен, – вздохнула Валентина, слегка улыбаясь, и крепче сжала пальцы Пауло-са. – Как скоро мы сможем уехать? Сегодня утром сняли последнюю сцену с моим участием. Больше я не понадоблюсь.
– Нам нужно получить разрешение на брак. Если мы поженимся в Лос-Анджелесе, начнется такое! Настоящий фурор! Муниципалитет так и кишит шпионами прессы! Луэлла Парсонс узнает обо всем прежде, чем мы покинем здание! Давай поженимся у судьи в каком-нибудь городке на восточном побережье!
Валентина всмотрелась в озабоченное лицо жениха и мягко спросила:
– Именно такую свадьбу ты хочешь, Паулос? Короткую церемонию в присутствии американского судьи?
Улыбка Паулоса стала еще шире.
– Пока этого вполне достаточно. Чем скорее мы поженимся, тем лучше, а это скорейший способ. Позже…
Он осекся, внезапно потеряв уверенность в себе.
– Что? – ободряюще опросила она.
– Позже я захотел бы, чтобы все было, как полагается. Настоящая греческая свадьба по православному обряду, в присутствии всей семьи.
Валентина еще сильнее стиснула его руку.
– Значит, твое желание исполнится, но вторая свадьба должна сразу же последовать за первой, не так ли? Иначе я повергну в ужас своим видом и фигурой всех твоих родных!
Паулос, рассмеявшись, кивнул:
– Я хочу вернуться домой и как можно скорее познакомить тебя с родственниками.
– Расскажи мне о них, – попросила Валентина, отчаянно стараясь не думать о Видале. – Где они живут? Есть у тебя братья и сестры?
– Дом моей семьи в Афинах, но с тех пор как умер отец, мать и две сестры большую часть года проводят в летнем доме на Крите.
– Как зовут твоих сестер? Сколько им лет? – расспрашивала она с жадным интересом.
– Аристее пятнадцать, а Марии девятнадцать.
Валентина откинулась на спинку кресла, пораженная перспективой получить сразу двух молодых золовок, и слегка нахмурилась.
– А твоя мать? Она будет очень расстроена, что ты женишься не на гречанке?
– Она будет плакать, и рыдать, и рвать на себе одежду, – усмехнулся Паулос, – и прорицать, что я никогда не буду счастлив и опозорил семью.
Глаза Валентины в ужасе расширились. Паулос весело рассмеялся.
– Потом она увидит тебя и влюбится с первого взгляда, и станет рассказывать всем и каждому, как повезло семейству Хайретисов, что такая красавица стала ее дочерью.
Валентина облегченно вздохнула.
– Она в самом деле полюбит меня?
– Всем сердцем. Теперь у тебя есть семья. Когда выходишь замуж за грека, получаешь не только мужа, но в придачу мать, сестер, кузенов и еще множество всякой родни.
Валентина перегнулась через стол.
– Давай сегодня же попытаемся получить разрешение, Паулос, – настойчиво попросила она. – Не стоит обращать внимания на шумиху.
Глаза Паулоса жарко блеснули.
– Согласен, – сказал он, поднимаясь и забыв о нетронутом шампанском. – Поженимся, как только найдем судью, который проведет церемонию.
Свадьба получилась тихой и скромной и длилась всего несколько минут. Лейла была подружкой невесты, а Клер и Саттон Хайды – свидетелями. Валентина надела не слишком длинное простое платье из кремовых кружев и держала в руке букетик маленьких розовых бутонов. С той минуты, как Паулос надел ей на палец кольцо, она ни разу не усомнилась в принятом решении.
Они провели медовый месяц в Нью-Йорке, а потом отплыли на «Куин Мэри» в Саутгемптон. Всего за несколько недель жизнь Валентины разительно переменилась. Теперь в центре внимания был Паулос. Он давал концерты в Лондоне, Париже и Риме. Хотя репортеры и фотографы постоянно устраивали засады на Валентину, чтобы вовремя увидеть таинственную звезду и успеть сделать снимок, Паулос скоро наловчился отпугивать их и следить, чтобы жену оставляли в покое.
– Ты хотела бы еще раз выйти замуж? – спросил он как-то утром, когда они завтракали на балконе отеля в Риме. – Во всем белом и в церкви?
Валентина хихикнула.
– А ты не думаешь, что я буду выглядеть несколько странно? Чересчур… налившейся, – осведомилась она, с восторгом показывая на округлившийся живот.
– Во всяком случае плодоносной, – усмехнулся Паулос, вручая ей письмо. – Моя мать ждет нас на Крите двадцать седьмого и возмущается нашей непристойно короткой свадьбой. Она жаждет церковного венчания со священником, ладаном, свечами и свадебным пирогом.
– Но это невозможно! – запротестовала Валентина. – Она знает, что ребенок должен появиться через пять месяцев!
Глаза Паулоса весело заискрились.
– Ей это совершенно все равно. Она типичная греческая мать, которую лишили удовольствия и счастья присутствовать на свадьбе единственного сына, и теперь она желает это исправить. Что ты скажешь?
Валентина беспомощно засмеялась:
– Что я могу сказать? Хорошо, мы поженимся еще раз, но мне понадобится палатка, чтобы скрыть свое состояние!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55