Видишь ли, я была очень благоразумна.
Хоуп вдруг засмеялась.
— Я решила, что Чарльз для меня слишком легкомыслен и непостоянен. Он стал интересоваться боксом и заговорил на каком-то ужасном жаргоне. Даже его костюмы стали какими-то странными. Ты заметила вчера его желтые панталоны? Но помимо всего он подружился с лордом Монтфордом, и, хотя я знаю, что и ты с ним дружна, я не могла не заметить, что его компания посещает пользующиеся дурной славой игорные дома, не говоря уже о том, что во время сезона они почти каждую неделю ездили на скачки в Нью-Маркет.
— Уж не думаешь ли ты, что Чарльз сделался игроком? — воскликнула Мег.
— О нет, пока еще нет. Иногда я просто не знаю, что и думать. Но он стал так похож на Филипа, что я боюсь, что и он плохо кончит, а я бы этого не вынесла! У тебя такой сильный характер, Мегги, но я не могла бы быть такой стойкой и мужественной, какой была ты — и есть!
Мег показалось, что она ослышалась.
— Ты говоришь о моем Филипе? О Филипе Харкасле?
Хоуп вскочила, прижимая платок ко лбу, как будто стараясь подавить какое-то тяжелое воспоминание.
— Филип был так красив! Боже мой, мы все были влюблены в него, а он принадлежал тебе! Мне было тогда девятнадцать, да и тебе немногим больше!
С задумчивой нежной улыбкой она покачала головой.
— Однажды он ущипнул меня за щеку и сказал, что безнадежно влюблен в меня. Он был такой милый, и нам было так грустно, когда его не стало.
Хоуп встала и начала прохаживаться взад-вперед по маленькой площадке в центре лабиринта.
Мег не могла отвести глаз от ее лица. Она чувствовала, что сейчас услышит что-то страшное, чего она не хотела слышать. Она пыталась подняться, не дать Хоуп продолжать, но словно примерзла к холодной каменной скамье. Ветерок зашелестел страницами ее рукописи, и Мег вздрогнула.
— Даже папа, которому Филип не нравился, говорил, что он образумится со временем. Я никогда не понимала, как ты могла это вынести. Я помню, я как-то спросила тебя, вскоре после похорон, почему ты не разделишь со мной свое горе, но ты только покачала головой. Ты всегда казалась такой спокойной, Мег, но как ты могла это пережить?
Мег взглянула на нее.
— Ты хочешь сказать, как я могла перенести его внезапную смерть?
Хоуп махнула рукой.
— Я хочу сказать, как ты могла вынести известие об обстоятельствах его смерти?
У Мег задрожали колени.
— Как я могла перенести известие о том, что он утонул?
— Да, что он был пьян и упал в канаву, спасаясь от людей, которых послали за ним в погоню его кредиторы. Как могла ты жить, зная, что твой любимый так низко пал? Ты была так благородна.
Хоуп медленно прохаживалась около скамейки.
— Я старалась быть такой же по отношению к Чарльзу. Но он стал играть в притонах на Пэлл-Мэлл, и я просто не могла оставаться верной ему, как ты Филипу. Ты понимаешь, о чем я говорю?
Мег кивнула, все еще не в силах двинуться с места.
Хоуп вздохнула.
— Но теперь я знаю, что я была не права, отказавшись так легко от Чарльза. Я долго говорила вчера вечером с папой, и он объяснил мне, что твой Филип постоянно попадал во всякие переделки, еще когда учился в Итоне, — так что я была несправедлива, сравнивая с ним Чарльза. Ты понимаешь, я заблуждалась, а теперь, боюсь, уже слишком поздно. Чарльз, по-моему, ужасно влюбился в Лиззи.
Слезы снова полились у нее из глаз.
Мег инстинктивно протянула ей руки, и Хоуп, кинувшись к ней, уронила голову ей на плечо. Под тихие всхлипывания Хоуп Мег все еще слышала ее слова и чувствовала, как будто на нее обрушилась каменная стена. Стало быть, Филип не спасал ребенка. Он был пьян и погиб, удирая от преследования кредиторов.
Очень благородно, с иронией подумала она.
Отважный ангел, каким сделало Филипа ее воображение, взлетел слишком близко к солнцу, и его восковые крылья расплавились. Он опрокинулся на землю, где ему и было место. Еще до того, как Хоуп рассказала ей все это, Мег инстинктивно чувствовала правду о гибели своего возлюбленного. Она не могла сказать точно, как и откуда ей это стало известно, но некоторые незначительные факты начинали складываться один к одному в ее сознании. Пустяки, в сущности, вроде перешептывания слуг, смотревших на нее не с сожалением, но со страхом, как бы случайно не проговориться. Похороны Филипа, когда на лицах присутствующих не было заметно ни горя, ни даже удивления. И еще слова ее отца, всего несколько дней назад: «Он бы остепенился».
Хоуп начинала понемногу успокаиваться. Мег погладила ее по плечу. Ей не хотелось, чтобы Хоуп знала, как она разрушила ее иллюзии.
— Что же нам делать по поводу твоей ошибки? — сказала она. — Ты могла бы прийти ко мне. Я бы рассказала тебе о Чарльзе. Он немного жаден до денег и все время жалуется, что Монтфорд злится на него, когда он отказывается поставить больше пяти фунтов. — Мег засмеялась. — Какой же он после этого игрок?
Хоуп откинулась на спинку скамьи.
— Да нет, конечно! У меня не хватило к нему доверия, вот и все!
— Пожалуй. Ты была несправедлива, сравнивая его с Филипом.
Мег вдруг вспомнила выражение отвращения на лице Уортена, когда он произнес его ими. Невольная слеза скатилась по ее щеке.
— Я стараюсь думать о нем только хорошее. Я всегда так делала, с самого начала. Но ты умнее меня, я закрывала глаза на то, как Филип далеко зашел. Теперь, оглядываясь назад, я вижу многое в ином свете.
— Ты была очень мужественна. Ты и слезинки не проронила, даже в церкви.
— Я была слепа, — спокойно проговорил. Мег.
Хоуп молчала, и Мег снова обратилась к ее проблемам. Вспомнив Лиззи, она слегка содрогнулась. Она поняла, что не желает, чтобы Чарльз женился на Лиззи.
— Хоуп, ты должна сказать Чарльзу правду. О том, например, как ты относишься к природе! Ты же не можешь притворяться дольше, что ты равнодушна к жизни, когда твоя музыка волнует нас всех до глубины души. Чарльз стремится узнать тебя с этой стороны. Я читала это в его глазах еще вчера, когда ты играла на арфе.
— Я боюсь, — отвечала Хоуп.
— А кто не боится? — вдруг пылко воскликнула Мег. — Открывая кому-то свое сердце, ты всегда страшишься, что тебя могут больно ранить. Иногда безопаснее замкнуться прочно внутри себя, чем полностью предаться любимому. Надо отдать должное Филипу, он никому не отказывал во внимании, хотя я помню, я часто желала, чтобы он поменьше флиртовал с другими. Пусть он был легкомыслен и непостоянен, но ведь мы любили его?
— О да! — воскликнула Хоуп. — Как могло бы чудесно, если бы он остепенился, женился на тебе, сделал тебя счастливой! Теперь у вас была бы дюжина детей!
Мег улыбнулась.
— Не меньше. А я была бы толстой, как наша кухарка!
Хоуп весело расхохоталась. Кухарка в Стэйплхоупе отличалась восхитительной пышностью, как и подобает особе, для которой приготовление пищи составляет величайшее наслаждение в жизни.
Хоуп засунула платок в карман накидки и встала.
— Уже поздно и холодает. Мне пора. И спасибо тебе за совет.
Мег плотнее завернулась в шаль. Подобрав свою рукопись, она сказала:
— Быть может, ты поужинаешь у нас, а потом мы проводим тебя домой в ландо.
Хоуп кивнула в знак согласия. Когда они подошли к арке у выхода из лабиринта, Мег сказала:
— Я должна сказать тебе еще одно. Я надеюсь, ты поймешь меня правильно. Ты очень хорошенькая, если бы ты только иногда одевалась поярче, в голубое или красное…
Хоуп рассмеялась.
— Ты не поверишь, что сделал вчера папа. Он вошел ко мне в комнату и, прямо подойдя к шкафу, порвал в клочья мое белое платье! Можешь себе представить? Потом он достал все остальные — в основном бледно-розовые, бледно-голубые или желтые — и бросил их на пол Он сказал, что сожжет их, если я не отдам их бедным. И еще он сказал, что эти тусклые тона придают мне унылый вид, вместо того чтобы подчеркивать цвет лица и глаз. Я просто поразилась, но не могла с ним не согласиться. Потом он сказал, что мама поступала очень глупо, годами одевая меня в ткани блеклых тонов. Ты будешь смеяться, когда услышишь, как он повез меня сегодня утром к портнихе. Миссис Барнс была шокирована; она не привыкла видеть, чтобы материю выбирал мужчина — даже если это мой отец, — а ты знаешь, как она умеет выражать свое неудовольствие! Когда он сказал, что хочет видеть меня в амазонке из вишневого бархата, она чуть в обморок не упала.
Хоуп продолжала безмятежно болтать в таком духе, и Мег была рада видеть, что настроение ее улучшилось.
11
Лорд Монтфорд лежал лицом вниз на обитой парчой софе у себя в кабинете. Его ужасно раздражал тихий настойчивый стук. В его полусонном состоянии ему казалось, что звук, доносившийся от окна, то приближался, то отдалялся. Он не мог понять, где стучат; голова его была как в тумане.
— Пошел вон, негодяй! — крикнул он, наконец, и от этого усилия голова у него затрещала еще сильнее.
Стук становился все настойчивее. Нужно открыть глаза, подумал он, и выяснить, что это за дьявол ему досаждает, но он едва мог шевельнуться. Лорд Монтфорд застонал, во рту у него пересохло, голова раскалывалась. Паршивое бренди, которое подают в игорном доме миссис Полл, стоило ему остатков трехмесячного дохода, а заодно и потери его обычно трезвого и ясного сознания. Все живо встало у него перед глазами. Так играть вчера мог только полный идиот! Когда он проиграл последнюю гинею, огонь свечей заплясал перед ним. Его друзья — тоже мне, друзья! — смеялись, видя, как он, спотыкаясь, выходит из этого притона. На свежем воздухе ему стало еще хуже. Ночной сторож, не узнав его сначала, чуть было не огрел его дубинкой.
— Милорд! — воскликнул он. — Да это вы?
— Найди мне наемную карету, — простонал Монтфорд.
Когда сторож уже захлопывал дверцу, он, высунувшись в окошко, сказал:
— Благодарствую, приятель. Ты мне оказал большую услугу. — Лорд Монтфорд полез было в карман, но, ничего там не обнаружив, выругался.
— Нет и фартинга заплатить тебе за твою доброту.
— Бог с вами, милорд, езжайте лучше скорее, а то и без рубашки можете остаться!
Монтфорд не помнил, как он вернулся к себе. И вот не прошло и нескольких часов, как какой-то негодяй рвется к нему в кабинет. Если это его камердинер Браун, он с него шкуру спустит!
Стук продолжался, пока ему не начало казаться, что голова у него сию минуту лопнет. Он попытался сесть, но от этого боль еще усилилась.
Теперь стук сопровождался еще и криком Монтфорд узнал голос Брауна.
— Милорд, прибыл посыльный с важным сообщением. Милорд!
Облизнув губы, Монтфорд застонал. Он старался окончательно проснуться, но эта задача была ему явно не по силам.
Когда стук возобновился с новой силой, Монтфорд уже достаточно собрался с духом, чтобы крикнуть: «Войдите!», хотя после этого головная боль стала еще мучительнее.
Камердинер вошел и, подойдя к софе, присел на корточки. Монтфорд, все еще не поднимавший головы, скосил на него глаза.
— Что тебе надо, щенок? Лучше придумай причину поважнее, а то тебе несдобровать!
Морщась, он снова закрыл глаза.
Браун говорил тихо, голос у него был серьезный.
— Милорд, прибыл посыльный из Стэйплхоупа с письмом. Похоже, речь идет о той особе, за которой вы ухаживали последнее время. Посыльный говорит, что его хозяин — Барнет его зовут — ждет ответа. Вы с ним же можете отправить.
— Стэйплхоуп? Барнет? — Мысли у Монтфорда ворочались туго. — Какой Барнет? Я не знаю никакого Барнета!
Он приподнялся на локте и взял наконец письмо из рук камердинера.
Сломав печать, он развернул его и, прежде всего, взглянул на подпись — Чарльз Бернел!
Бернел! Он сел, туман у него в голове мгновенно рассеялся. Он сообразил, что Чарльз имеет что-то сообщить ему о Маргарет. Забыв о своем самочувствии, он так резко поднялся, что кровь бросилась ему в голову.
Он быстро пробежал письмо.
— Проклятье!
Он разразился ругательствами. Камердинер, выпучив глаза, попятился к двери, чтобы в случае чего спасти свою жизнь бегством. Его хозяин редко выходил из себя, но, когда это случалось, сотрясался весь дом от подвала до чердака. Браун проскользнул в дверь и закрыл ее за собой, тяжело дыша.
Он поспешил вниз на кухню, чтобы поговорить с посыльным и узнать все новости из Шропшира. Ему было не впервой добиваться для себя кое-каких благ, выясняя заблаговременно положение дел и давая затем своему хозяину полезные советы.
Монтфорд налил себе бренди. Стоя у окна, он прочел письмо еще раз. Итак, Уортен считает, что приз завоеван, но, судя по письму, до свадьбы еще несколько дней.
Он отхлебнул бренди и, пополоскав им рог, проглотил. Ему опротивела такая жизнь. Уже несколько месяцев он испытывал нужду в деньгах, а его отношения с Маргарет Лонгвилль складывались не так, как он ожидал, не так, чтобы успокоить кредиторов. Он намеревался к этому времени уже обвенчаться с Мег, а она оказалась на редкость неуловимой.
Ему было нужно ее солидное приданое, чтобы наполнить себе карманы, но были и другие причины, по которым он желал на ней жениться. Он хотел заполучить земли, унаследованные ею от матери, и ее родственные связи с лучшими семьями в Англии. И сама она тоже его сильно привлекала, что в его глазах было равносильно любви.
Он перечитал письмо, недоверчиво покачивая головой, и что-то неодобрительно про себя буркнул. Вся эта земельная знать одинакова. Они не хотят видеть чужаков в своем кругу. Он знал, например, что сэр Уильям терпеть не мог его отца и перенес свою неприязнь на сына. Чем он заслужил от сэра Уильяма такое обхождение?
Тем, что его отец унаследовал капитал, нажитый торговлей, а не сбором арендной платы. Поэтому он никогда и не был допущен в круг близких знакомых баронета. Даже когда его отец получил титул, возвысивший его над сэром Уильямом, баронет продолжал относиться к нему с холодным вежливым безразличием.
Оставалось одно средство загладить эти обиды — Монтфорд должен жениться на дочери сэра Уильяма.
Барон сел и написал ответ на полученное письмо, где в тщательно составленных выражениях высказал намерение немедленно приехать в Стэйплхоуп. Заключительные строки ему особенно понравились:
«Вы правильно поступили, мой добрый и досточтимый друг, сообщив мне о предстоящем бракосочетании.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36