. - сказал Герваси, вставая.
- Поделом вам! Зачем отобрали у нас ружья? - проговорил Сипито.
- Сейчас не время устраивать прения! Дайте нам головок двадцать сыра да двух козлят, больше мы не довезем! - сказал Герваси, потом повернулся к бойцам. - Собирайтесь, к утру нам надо быть в селе! - И направился к коню.
- Э, да вы все забираете себе, что же достанется Манучару Киквадзе? съязвил Иона.
- Язва ты этакая, - обиделся председатель, - когда я ел колхозное добро? Для детского сада везу, для твоей же внучки! Может, не веришь?
- Да пошутил я, пошутил! - смутился Иона. - А впрочем... Твой предшественник тоже так говорил, а потом те козлята резвились в его собственном дворе. Так-то!
- Гм, может, и мне заделаться разбойником и вырвать твой проклятый язык? Эх ты!.. - Герваси махнул рукой и стал затягивать подпруги.
- Готово все! - подошел Глахуна. - Сегодня пригоним лошадей, завтра свезем в село все остальное.
- Отлично! Ну, будьте осторожны! Пока, до свидания! - Герваси вскочил на коня.
- Герваси! - окликнул его Глахуна.
- Да?
- Оставь нам свой маузер.
- А как же я без оружия?
- Хватит вам двух автоматов. А маузер я привезу в воскресенье.
Герваси заколебался.
- Ну, нечего тут раздумывать, решай!
Герваси нехотя снял с плеча ремень и протянул Глахуне маузер.
- Учти, не дарю! Вернешь!
- Но прежде ты услышишь его! - Глахуна взял из рук Герваси маузер и передал Бачане. - На, положи в хурджин.
Бачана опустил маузер в пустую половину висевшего на столбе навеса хурджина, а Герваси с бойцами повернули коней и пустили их галопом вниз по склону.
Вскоре туман поглотил трех всадников. С минуту слышен был нестройный топот лошадиных копыт, потом все стихло. Вслед за ускакавшими всадниками неслись в долину думы и заботы людей, оставшихся на склоне Чхакоуры.
- Теперь идите пригоните сюда наших лошадей, - обратился Глахуна к споим, - утром видел их, они паслись вон там, в стороне Зоти. - Глахуна показал рукой. - Часа за два сможете обернуться. Мальчика возьмите с собой... И прихватите лучину.
Сипито перекинул через плечо веревку, засунул за пояс топор и зажег лучину. Глахуна направился к навесу.
- Могли бы я подождать, к чему такая спешка? - крикнул вслед ему Сипито. - Пошли бы на рассвете... Куда тащиться в такую темень?
- Делайте, что сказано, и никаких митингов! - ответил Глахуна.
- Пожалел бы ребенка! - попытался Сипито разжалобить Глахуну.
- Ничего с ним не сделается! Пусть привыкает!
Сипито и Иона молча зашагали по идущей в гору тропинке. Бачана волчонком затрусил за ними.
На ферме раздалось жалобное блеяние. У козы Бачаны начались роды...
Вернувшиеся на рассвете пастухи ужаснулись. У потухшего костра валялись обе овчарки с простреленными головами, в хлеве мычали и блеяли недоеные, голодные животные. Глахуны не было видно. Пастухи бросились искать его, но заведующего и след простыл. У Бачаны вдруг опять вспотели ладони. Сипито Гудавадзе хотел было сказать что-то, но лишь промычал, словно немой, нечто нечленораздельное и опустился на землю.
- Дело рук Манучара Киквадзе! - воскликнул Иона Орагвелидзе, вскакивая на неоседланного коня.
- Ты куда? - с трудом выговорил Сипито.
- Надо опередить его! - ответил Иона и пустил коня с места галопом.
Бачана бросился к хурджину, пощупал его. Маузер был на месте. Тогда он подсел к Сипито и положил холодную руку ему на колено.
- Не ходи, парень! - сказал тихо Сипито, вытирая взмокший лоб.
Бачана почувствовал, как у Сипито дрожит колено, и понял, что Сипито боится больше, чем он сам.
- Ты... Ты не бойся, дядя Сипито, - проговорил он.
Сипито улыбнулся вымученной улыбкой и вытянул дрожащую ногу.
- Как же мне не бояться, сынок! - сказал он и вдруг заплакал.
С набитой сыром корзиной на спине Глахуна, шатаясь, шел впереди. За ним шагал Манучар Киквадзе со взведенным ружьем в руках.
- Быстрей, быстрей, Глахуна! Со мной шутки плохи! - подтолкнул Манучар Глахуну.
Глахуна прикусил губу.
Злоба душила заведующего. Как этот подлец сумел подкрасться? Как ему удалось пристрелить овчарок, в которых Глахуна души не чаял? Как он заставил Глахуну пойти с ним, да еще взвалив на спину корзину с сыром?
Кровь смутила Глахуну, собачья кровь! На своем веку повидал он немало крови, но эта - от пули, - видать, особая кровь!.. Стыд и срам тебе, Глахуна! И зачем тебе нужен был маузер? Чтобы прятать его в хурджине? Позор, позор! И почему не бросился к оружию? Но ведь этот душегуб стоял над головой! Да и кто его опередит, бандита?! Стыд и срам тебе, Глахуна!
Злоба и слезы душили Глахуну. "Разорвись, сердце!" - взмолился он. Но не разорвалось сердце... Хуже того - Глахуна ускорил шаг. Позор, позор!..
Впереди была лужа. Полный месяц отражался в луже, и было похоже, что месяц светит с другой стороны, через дыру в земле. Вот сейчас Глахуна ступит в дыру и провалится, исчезнет в ней. Но в луже не было дыры, и Глахуна сел в лужу.
- Вставай, лодырь! - прикрикнул на него Манучар.
Глахуна встал и посмотрел на Манучара.
- Ну что, Глахуна Керкадзе, сдали силенки? - осклабился Манучар. То-то! А что понадобилось вашему председателю-попрошайке и этим вонючим героям бойцам? Меня схватить задумали, да? Так ведь я был там! Да, был там и держал всех троих на мушке, как скворцов! А почему они в лес не сунулись? А? Не посмели? То-то! Знали, герои, что их же автоматами заткнул бы я им рты! - Манучар засмеялся хриплым, надрывным смехом.
- Смеешься ты, Манучар Киквадзе, да только все равно тебе крышка! заговорил Глахуна.
- Об этом поговорим после войны! А теперь бери корзину и шагай! Валяться в грязи успеешь потом, большевики пошлют тебя по бесплатной путевке в Цхалтубо! За заслуги перед Советской властью!.. Шагай!..
- После войны, подлая твоя душа, если тебя до того не прикончат, я сам тебя повешу на самой высокой чинаре в Чохатаури. Повешу, изрежу на куски твой гнилой труп и посыплю солью! Тьфу! - И Глахуна плюнул Манучару в лицо.
Киквадзе остолбенел. Потом вдруг размахнулся и сильнейшим ударом свалил Глахуну с ног.
Глахуна упал в лужу. Встав, он рукой вытер с лица кровь и глухо сказал:
- Убьешь - убей, сволочь, но никуда я с тобой не пойду! - И снова сел.
- Врешь, Глахуна! Пока не донесешь сыр до места, о смерти и не проси!
- С кем ты воюешь, недоносок ты этакий? Объясни-ка мне!
- С вами, уважаемый Глахуна, с большевиками! Двадцать два года топчете землю моего отца... Хватит! Теперь настало наше время!
- Чье это ваше?
- Мое и Германии!
- А где Германия?
- Придет, Глахуна, придет! И тогда на той самой чинаре, на которой ты обещал повесить меня, мы повесим всех вас! И впереди будет шагать ваш секретарь райкома с красным флагом в руке!.. А теперь вставай!
- Живой я не тронусь с места, мертвого неси куда захочешь! Хватит мне позора, что до сих пор шел с тобой!
Киквадзе понял, что ему предстояло обагрить свои руки кровью еще одной жертвы.
- Ну так отвернись и помолись богу, если можешь... Как-никак бог сотворил нас из одной глины...
Глахуна стал на колени и воздел руки к небу.
- Боже великий! Сегодня я обещал тебе своими руками прикончить эту гадину... Обернулось так, что придется мне умереть от его руки... Не допусти этого, боже! Жизнь моя принадлежит тебе, бери же ее! Если ты есть и слышишь мой голос, убей меня!.. А если я и этот скот сотворены из одной глины, не к чему мне жить!
Трижды грянуло эхо в Чхакоурском лесу. Глахуна лежал лицом в той же луже, где недавно увидел он луну, сиявшую с другой стороны земли. И с удивительной ясностью почувствовал Глахуна, как раскрыла земля грудь, как она приняла его в свои объятия, как снова закрылось отверстие, как нежно провела земля своей огромной ладонью по его векам и как стало затягиваться небо черным покрывалом...
Близился рассвет, когда Сипито Гудавадзе, Иона Орагвелидзе, Герваси Пацация и два бойца ополчения привезли труп Глахуны на ферму. Без единого слова, без единой слезы ждали пятеро мужчин восхода солнца.
И лишь с наступлением утра заметил Иона, что Бачана исчез с фермы.
- Этого еще не хватало! - воскликнул в отчаянии Сипито, ударив себя обеими руками по колену. - Бачана! - крикнул он.
- Бачана! - повторил Иона.
- Бачана-а-а-а!.. Бачана-а-а-а!.. - разнесся вокруг тревожный крик.
Эхо бросилось с одного склона к другому, метнулось к ущелью, обошло скалы и овраги, забралось в лес и, не найдя мальчика, возвратилось на ферму, к убитым горем и отчаянием мужчинам.
С первыми лучами солнца из леса на тропинку вышел мальчик с перекинутым через плечо хурджином. Присел у родника, скинул дырявые чувяки, повертел в руке, отбросил их и опустил опухшие ноги в студеную родниковую воду. Потом мальчик умылся, лег на росистую траву, подложил под голову хурджин и глубоко вздохнул. Высоко в синеве неба плавно кружил ястреб.
"Эх, мне бы крылья! - подумал мальчик. - Небось оттуда все видно как на ладони..."
Мальчик смежил глаза и долго лежал, не двигаясь, не думая ни о чем.
Вдруг с откоса на тропинку с шумом посыпались камни. Мальчик быстро привстал, огляделся. На краю насыпи стоял небритый, сухопарый, с выпирающей нижней челюстью мужчина с ружьем в руке. У мальчика екнуло сердце.
- Ты кто? - спросил мужчина.
Мальчик молчал.
- Ты что, немой?
- Из Чхакоура я! - с трудом выговорил мальчик.
- Куда путь держишь?
- В Зоти.
- К кому?
- К родственникам.
Мужчина задумался. Потом спросил, вперив в мальчика испытующий взор:
- Напротив вас Квенобанская ферма. Ты проходил там?
- Нет, ферма от нас далеко. Я шел через лес, мимо фермы, так ближе... - Мальчик облизнул пересохшие губы и спросил: - А вы кто будете, дядя?
- Лесник я, иду на ферму, дело у меня к пастухам... А что у тебя в хурджине?
Мальчик опешил - он не знал, что лежит в хурджине. Он протянул руку, запустил ее в первую половину хурджина, извлек закупоренную кочерыжкой бутылку и поставил ее на траву.
- Что это? - спросил мужчина.
- Водка.
- Ты что, пьешь водку, молокосос?
- Помаленьку! - улыбнулся мальчик. Потом он достал из хурджина завернутую в листья папоротника головку сыра, половину кукурузной лепешки и, наконец, отварную козлятину.
- Ого, вот и закусим! - сказал мужчина и стал спускаться по откосу.
- Пожалуйте! - пригласил его мальчик и сел на хурджин.
- Значит, на ферме ты не был? - Мужчина подсел к мальчику, положив ружье на колени. Мальчик отрицательно мотнул головой и, чтобы скрыть охватившую его дрожь, положил руки под себя. Мужчина молча приступил к еде. Утолив голод, он обратился к мальчику.
- А ты чего ждешь! Не буду же я есть один?
Мужчина взял в руку бутылку, взболтнул.
- Видать, бешеная! - проговорил он.
- Точно, бешеная! - ответил мальчик.
Мужчина провел ладонью по горлышку бутылки, опрокинул ее в рот и закашлялся.
- Черт! Огонь, а не водка! - воскликнул он и уткнулся лицом в свой левый локоть.
"Господи, дай мне сейчас силы, а потом хоть убей меня!" - подумал мальчик и протянул руку к хурджину. Потом он быстро встал.
Отдышавшись, мужчина взглянул на мальчика и застыл. Мальчик держал в руке маузер и целился в него.
- Встань, Манучар Киквадзе! - сказал мальчик, не сводя глаз с лица мужчины.
Киквадзе захотел встать, но не смог.
- Встань, подонок! - повторил мальчик.
- Кто ты, парень, и что тебе от меня нужно? - пришел в себя Манучар.
- Глахуна Керкадзе!
Манучар оторопел.
- Глахуна Керкадзе я, и ты умрешь от моей руки!
Тяжелый маузер прыгнул в руке мальчика, и он взялся за оружие обеими руками.
Манучар упал на колени и затряс вспотевшей вдруг головой, словно вышедший из реки купальщик.
- Не дури, парень! В твои годы нельзя убивать человека... - Голос у Манучара дрогнул. - Не стреляй!.. Как же ты будешь жить на свете, ходить по земле с клеймом убийцы?
- А ты? Как ты живешь и дышишь на белом свете?!
- Разве я живу и дышу?!
- Ты умрешь, Манучар!
- Скажи хоть, как звать тебя и почему ты хочешь стать моим убийцей? взмолился Манучар и до крови закусил губу.
- Я сказал: Глахуна Керкадзе!
Манучар еще шевелил губами, но мальчик не слышал его. В ушах у него стоял шум, сердце готово было выпрыгнуть из груди, в висках словно отдавались удары огромных железных кувалд. Мальчик подумал, что вместе со слухом он теряет и зрение, потому что лицо поползшего к нему Манучара то двоилось, то троилось, а потом и вовсе растаяло. Тогда мальчик спустил курок.
Он не слышал звука выстрела, не считал количества выпущенных пуль. Он чувствовал лишь, как дрожит маузер в его впившихся в посеребренную рукоятку оружия пальцах, как дергаются запястья. Потом, когда маузер перестал дергаться, мальчик вдруг ослаб, руки его разжались, и маузер с глухим стуком упал возле изуродованной головы Манучара Киквадзе.
Мальчик отвернулся от трупа, опустился на землю, зарылся головой в колени и завыл, как заблудившийся в лесу волчонок.
В полночь Ломкаца Рамишвили проснулся от яростного стука в дверь. Он встал с постели, зажег коптилку, подошел к двери и громко спросил:
- Кто там?!
- Это я, Бачана! - ответил стоявший за дверью человек.
- Ты не Бачана! - Ломкаца не узнал голоса внука. Сердце его тревожно забилось.
- Я это, дедушка, я, открой дверь!
Ломкаца отодвинул засов, распахнул дверь. Перед ним с поникшей головой стоял ободранный, с окровавленными ногами Бачана.
- Входи!
Бачана не шевельнулся. Тогда Ломкаца взял его за плечо и ввел в комнату. Коптилку он поставил на стол, сам опустился на стул.
- Что случилось? - спросил старик дрогнувшим голосом.
- Человека убил! - ответил Бачана, и подбородок у него задрожал. У Ломкацы перекосилось лицо, он схватился за сердце. Наступило долгое молчание. Наконец Ломкаца пришел в себя и, с трудом выговаривая слова, спросил:
- Зачем я пять лет читал тебе Евангелие?
Бачана не ответил. Он стоял понурившись и вытирал о штанины потные ладони.
- Кого ты убил? - нарушил молчание Ломкаца и весь напрягся в ожидании ответа.
- Я убил убийцу Глахуны Керкадзе, дед!
У Ломкацы от удивления расширились зрачки. Он хотел встать, по колени подвели старика.
- Ты убил... Манучара Киквадзе? - переспросил он шепотом.
- Манучара!
Ломкаца, кряхтя, насилу поднялся, подошел к двери, плотно прикрыл ее, потом вернулся к внуку и прижал его голову к груди.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26