https://wodolei.ru/catalog/smesiteli/dlya_dusha/
— Она чмокнула его в подбородок и, потупив взор, убежала прочь.
Смущенный, Брендон наблюдал, как развевается на ветру ее коричневая домотканая юбка. Повернувшись к стригалям, он заметил, что на него смотрит отец Лизелль, в глазах которого блеснул огонек алчности.
Да, он был захвачен врасплох дочерью этого человека, хотя и не рассчитывал быть захваченным ни теперь, ни когда бы то ни было.
Однако Брендон не учел притягательной силы секса, захватившего полностью все существо молодого человека. Другие мужчины уже давно открыли для себя все прелести и преимущества молодости, но Брендон, где сохранив целомудрия, все-таки не смог забыть Шевонну.
Лизелль ввела его в этот мир, подарив все радости секса и открыв перед ним все тайны этого искусства. О, у него и прежде были кое-какие связи, продиктованные физическими потребностями, но он ничего не вынес из них, кроме разочарования и неудовлетворенности. Ни он, ни его партнерши не имели ни малейшего представления о том, какую радость может принести простая перемена позиций.
Пока Лизелль училась писать, он сам учился правильно совокупляться. Все свободное время Брендон отдавал изучению особенностей женского тела, учился умению ублажать его языком и пальцами, равно как и пенисом.
Они лежали в высокой, в рост человека, траве, произраставшей по берегам Вулумулу, в месте, удаленном и от людей, и от палящего полуденного солнца. Любители купаний, из тех, кто жил на ранчо, никогда не приходили сюда, потому что здесь было самое бурное течение.
— Брендон, дорогой мой, ты не должен так спешить. У тебя есть замечательная штука, но ты тратишь свою силу слишком быстро. — Медленно она провела указательным пальцем по курчавым коротким волоскам вокруг его левого соска.
Закрыв глаза, он обнял ее за шею. Запах зеленой травы и любви трепетал в его ноздрях.
— Легко тебе так говорить, моя обольстительная колдунья, ведь у тебя нет такой штуки, и ты почти всегда готова, тогда как моя…
Он ощутил ее губы на своем мужском органе, почувствовал, как тот напрягается, становясь больше и крепче, и полностью отдался внезапно охватившему радостному чувству, позволив ей делать с собой все, что она ни пожелает.
Девушка на минуту прервала свое занятие, и Брендон услышал игривые нотки в ее голосе, когда она сказала:
— Ну, он не такой крепкий, чтобы пронзить меня насквозь, но…
Он обнял ее за талию и строгим голосом произнес:
— Не кощунствуй! — И приподняв, усадил на себя. — Ну-ка попробуем, умеешь ли ты держаться в седле.
Ее посадка была безупречной.
Постепенно Шевонна все сильнее и сильнее стала ощущать неприязнь к своему жениху. Может быть, это было логичным продолжением ее заключения, что она никогда не сможет никого любить, кроме Брендона.
Черт бы побрал его душу!
Почему бы ей не рассматривать Тома как этакого альфонса, который не желает работать и стремится добиться успеха в жизни, женившись на богатой наследнице?
С чувством огромного облегчения она расторгла помолвку. И, как выяснилось, договориться с Томом оказалось невероятно легко. Ее изумило, с какой легкостью можно на деньги купить почти все, даже мужскую гордость. Она сомневалась, что Мейерс теперь когда-нибудь возникнет на ее горизонте. Самолюбивый американец никогда не признается публично, что его отвергла женщина.
Чтобы не скучать, она решила заняться домом. Вместе с верной и бдительной Минни она переехала в дом из нескольких зданий на крутом склоне Паддингтонских улиц, одного из фешенебельных пригородов Сиднея.
В начале века этот район населяли ремесленники. Дом Шевонны был выстроен в 1840-х годах в Георгианском стиле и почти не нуждался в реставрации. Скучая в поисках предмета для занятий, она нашла развлечение в области, которая всегда вызывала у нее живой интерес. Разве и отец, и мать, и даже Энни Трэмейн не проложили ей дорогу в политику?
И в самом деле, почему бы этим не заняться вплотную? Она никогда не останавливалась на полпути.
Т И выставила свою кандидатуру на выборах, претендуя на место в Государственном Парламенте от Консервативной партии, оппозиционной к партии ее отца.
Шевонна основательно взялась за дело, проводя кампанию, что заставляло ее мотаться из одной точки Нового Южного Уэльса в другую, колеся по всему штату. То старая повозка, то светло-коричневый мул служили ей средством передвижения в зависимости от того, по какой местности ей предстояло ехать.
Поначалу Шевонне казалось, что она продает себя, свое слово, свою честность — неприятное ощущение. За лето до наступления Нового 1904 года она объехала все Снежные и Голубые горы. Она моталась взад-вперед между Тасмановым морем и Большим Водоразделом по сухим, малонаселенным, бесплодным местам. Злые языки называли ее «бродягой Буша».
Она трясла окровавленные руки мясников в мясозаготовительной компании.
Она спускалась в рудники «Цинк Корпорейшн» — одного из поздних приобретений своего дедушки. Встречалась с горнорабочим, заплатившим за добычу слишком большую цену — три его родственника погибли в рудниках.
Она играла в покер с отставным генерал-майором в «Империал-Сервис-клаб». Она была первой женщиной, допущенной в клуб джентльменов, в нарушение традиций.
Она низко раскланивалась с матронами из Ньюкастла — уже не игра, а ритуал, требующий безупречного соблюдения этикета, нарядов и других аксессуаров леди.
Она очень многое узнала о людях за это время. Ее людях. Австралийцах. Необычайно скромных и страшных, если их задеть. Они были людьми трогательно прямыми и бесхитростными со свойственным уважением к женщине. К Шевонне же они и вовсе относились по-товарищески.
Ее люди были тверды, честолюбивы, прямы и открыты. Она знала об этих качествах и восхищалась ими, закрывая глаза на недостатки.
Она также открыла для себя, что теперь не смогла бы оставить политику, даже если бы и захотела. А в какой-то момент она захотела, но у нее был долг перед теми, кто уважал ее, оказал доверие и отдал свои голоса.
Поэтому никто особенно не удивился, когда она заняла свое кресло в парламенте — на памяти были деяния ее матери и Энни.
Во время праздника в честь своего избрания Шевонна унеслась мыслями далеко-далеко, не в силах присоединиться к радости людей, принимавших участие в ее избирательной кампании. Она механически улыбалась, когда две дюжины гостей в ее гостиной, личные друзья и группа поддержки, подняли бокалы и провозгласили: «За здравие!»
— Твои глаза не улыбаются, как прежде, Шевонна.
Она обернулась к матери, находившейся неподалеку. Шевонна знала, что Луиза очень тонко чувствует ее и что если она не выложит матери все начистоту, то будет последней дурой. Пока ее глаза рассеянно блуждали между присутствующими, она сказала низким голосом, почти прошептала:
— Я все еще люблю его, мама.
Мать не спросила, кого. Только тяжело вздохнула.
— Я любила Дэна, однако не думаю, что он любил меня тогда. И все же я была счастлива: он все-таки женился на мне.
Шевонна внимательно посмотрела на мать, та выглядела усталой. Во время избирательной кампании дочери она работала не покладая рук.
— Я завидую вашей любви к друг другу, мама. Мне кажется, что боги дают свое благословение лишь некоторым счастливцам.
— В эту самую минуту я ругаю Дэна самыми последними словами за то, что он здесь не присутствует, чтобы присоединиться к твоей и нашей радости, к нашей общей победе. Почему ты не хочешь помириться с ним, Шевонна? У него была тяжелая жизнь. Он не понимает, что…
— Мама, нет. Не сегодня. Давай оставим это. — Господи, какой же усталой она себя чувствовала. Она выиграла кампанию и теперь могла перевести дух. Быть может, цветок лотоса из древней легенды помог бы ей забыть Брендона? Но она знала, что это невозможно. Не в этой жизни.
Языки пламени бушевали в камине, создавая тепло и ощущение уюта в комнате, а на улице в это время бушевала зимняя июльская непогода: снег и ветер. Энни поставила босые ноги на скамеечку и, затянувшись черутом (сорт сигар с обрезанными концами.), вставленным в мундштук, выпустила подряд несколько колечек дыма.
— Замечательная штука, и очень здорово, что ты научил меня курить, Райан, мне следовало попробовать это раньше.
Он мягко улыбнулся, сидя в удобном кресле с подлокотниками напротив дивана, на котором сидела Энни.
— Ты прежде никогда не была такой.
— Теперь я делаю все больше и больше.
— Некоторые вещи ты делаешь правильно.
— Брендон… Я чувствую, что вдали от всех и всего он должен был за это время залечить свои сердечные раны. Он заслужил уважение своими революционными новшествами в овцеводстве. Я думаю, что он вполне готов принять в свои руки компанию.
Наконец она и в самом деле была счастлива, почти. Если бы можно было успешно обеспечить счастливое будущее Брендону, как и вести дела компании… Но уроки Нэн научили ее одному, что можно было выразить одной фразой:
— Ты не имеешь права вмешиваться в жизнь других людей, особенно тех, кого любишь больше всего.
Стрелки бровей Райана удивленно приподнялись. Как и его черная шевелюра, они уже были тронуты сединой.
— Ты думаешь, что это разумно? Вернуть Брендона сюда?
— А ты считаешь, что он один не сможет удержать «НСУ Трэйдерс»? Я заставила его поработать в каждом отделе. Он хорошо знает компанию как снаружи, так и изнутри. Почти так же хорошо, как и я.
— Я говорю вовсе не об «НСУ Трэйдерс», ты как всегда прежде всего думаешь о бизнесе, — мягко пожурил ее Райан. — Я говорю о Шевонне. Поставить Брендона во главе «НСУ Трэйдерс» означает — вернуть его в Сидней. И здесь их пути непременно пересекутся.
Она пожала плечами.
— Все равно когда-нибудь это должно случиться. Но только теперь они оба связаны своим положением и обязаны смотреть фактам в лицо.
У Энни было много причин, более чем достаточно, чтобы передать бразды правления компанией в другие руки. Она стала понимать, что жизнь проходит мимо, ей все чаще хотелось бежать во Время Грез.
Была и еще одна причина — Райан. Она смотрела на него сквозь табачный дым. Старше ее на четырнадцать лет — а ей уже стукнуло сорок пять — он не отличался особым здоровьем: все чаще кашлял и уже не был так энергичен при ходьбе. Когда-то здоровый ирландский цвет лица сменила серая бледность с болезненным румянцем.
— Женись на мне, Райан!
Он опустил спичку, которую было поднес к сигаре. Глаза сузились:
— Что?
У Энни в горле гулко застучал пульс. А что если он откажет ей?
— Ты сам сказал, что сейчас не самое время для воспоминаний. Я не согласилась выйти за тебя замуж, когда ты предложил мне, но не хочу, чтобы так продолжалось дальше. Я хочу исправить свою ошибку. Я хочу, чтобы ты женился на мне. Он раскурил сигару и сказал:
— Всю свою жизнь, Энни, ты контролировала каждый свой шаг. Контролировала всех и вся, кроме меня. И есть одна вещь, которую ты не заставишь меня сделать — жениться на тебе.
Сердце Энни сжалось от его язвительного тона. Слова вырвались под влиянием почти детской обиды:
— Но я же люблю тебя! Райан криво усмехнулся:
— Я знаю, и тоже люблю тебя. Каждой частицей своего тела. Всегда любил и буду любить до самого последнего вздоха.
— Тогда…
— Почему я не женюсь на тебе? — Он положил сигару на пепельницу. — Потому что не хочу, чтобы мной управляли. Они пытались делать это со мной в Ирландии. Вот почему я эмигрировал в Австралию. Вот зачем и существует Австралия, и вот зачем я это говорю. Думаю, что ты достаточно умна, чтобы понять это. Я ждал и надеялся, что когда-нибудь наступит этот день и ты захочешь выйти за меня замуж.
Энни тоже оставила свой черут в пепельнице.
— Я хочу, я хочу очень сильно, как еще я могу убедить тебя в этом?
— Для начала просто прислушайся к себе самой. Твой тон, твои слова отчасти умоляют, отчасти приказывают так, будто ты все еще пытаешься сохранить контроль над собой и над другими. Неужели ты стала повторением своей бабушки?
Она содрогнулась.
— О Господи, надеюсь, что нет. — Откинув голову на диванную подушку, Энни закрыла глаза и глубоко вздохнула. — А если я изменюсь? — подобно ветру снаружи прошелестели ее слова.
— Как мастер слова, я знаю, что слова порой ничего не значат. Тебе нужно упросить меня, чтобы я взял тебя под свое покровительство, убедить меня, что ты нуждаешься в нем. Да, я хочу, чтобы ты полностью подчинилась мне.
Она посмотрела на него сквозь ресницы:
— Что ты имеешь в виду?
Улыбка сделала его гораздо моложе. — Соблазни меня, займись со мной любовью. Это для начала. Потом я дам тебе знать.
Ей ужасно захотелось запустить в него подушкой, но вместо этого Энни вдруг почувствовала, как ее охватывает возбуждение, исходящее от него.
Поднявшись с дивана, она прошла несколько шагов, разделявших их, и остановилась на расстоянии вытянутой руки от его коленей. Пальцы медленно начали расстегивать мириады пуговиц, скреплявших по всей длине полы зеленого платья из сатина. Кружевные оборки приоткрыли стройные ноги, а затем бедра.
Она была обрадована огнем, вспыхнувшим в глазах Райана. — А теперь?
— Я думаю, ты знаешь, — сказал он низким голосом с почти хищным выражением лица. — Ну, а если не знаешь, то тебе нужно научиться импровизировать.
Платье скользнуло на пол. Взгляд Райана устремился на лицо Энни. Та чувствовала себя необыкновенно спокойной. Набравшись смелости, она опустилась перед ним на колени и принялась расстегивать пуговицы на ширинке. Когда пенис освободился и встал торчком, как чертик из коробочки, она наклонила голову и взяла его в рот. Глубокий вздох Райана был наградой.
Вкус был пряным и возбуждающим. Улыбаясь улыбкой чувственной женщины, которую лишь совсем недавно открыла в себе, Энни посмотрела на Райана сквозь ресницы.
— Ну, а теперь, сэр, женитесь ли вы на мне?
Он обхватил руками ее лицо и наклонился, чтобы поцеловать ее в губы.
— Я думаю, ты сможешь убедить меня, — прошептал он. — Но посмотрим, как будут развиваться события дальше. Лучше все делать по порядку. — Он взял ее руками за груди. — Возьмите меня к себе в постель, мадам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31
Смущенный, Брендон наблюдал, как развевается на ветру ее коричневая домотканая юбка. Повернувшись к стригалям, он заметил, что на него смотрит отец Лизелль, в глазах которого блеснул огонек алчности.
Да, он был захвачен врасплох дочерью этого человека, хотя и не рассчитывал быть захваченным ни теперь, ни когда бы то ни было.
Однако Брендон не учел притягательной силы секса, захватившего полностью все существо молодого человека. Другие мужчины уже давно открыли для себя все прелести и преимущества молодости, но Брендон, где сохранив целомудрия, все-таки не смог забыть Шевонну.
Лизелль ввела его в этот мир, подарив все радости секса и открыв перед ним все тайны этого искусства. О, у него и прежде были кое-какие связи, продиктованные физическими потребностями, но он ничего не вынес из них, кроме разочарования и неудовлетворенности. Ни он, ни его партнерши не имели ни малейшего представления о том, какую радость может принести простая перемена позиций.
Пока Лизелль училась писать, он сам учился правильно совокупляться. Все свободное время Брендон отдавал изучению особенностей женского тела, учился умению ублажать его языком и пальцами, равно как и пенисом.
Они лежали в высокой, в рост человека, траве, произраставшей по берегам Вулумулу, в месте, удаленном и от людей, и от палящего полуденного солнца. Любители купаний, из тех, кто жил на ранчо, никогда не приходили сюда, потому что здесь было самое бурное течение.
— Брендон, дорогой мой, ты не должен так спешить. У тебя есть замечательная штука, но ты тратишь свою силу слишком быстро. — Медленно она провела указательным пальцем по курчавым коротким волоскам вокруг его левого соска.
Закрыв глаза, он обнял ее за шею. Запах зеленой травы и любви трепетал в его ноздрях.
— Легко тебе так говорить, моя обольстительная колдунья, ведь у тебя нет такой штуки, и ты почти всегда готова, тогда как моя…
Он ощутил ее губы на своем мужском органе, почувствовал, как тот напрягается, становясь больше и крепче, и полностью отдался внезапно охватившему радостному чувству, позволив ей делать с собой все, что она ни пожелает.
Девушка на минуту прервала свое занятие, и Брендон услышал игривые нотки в ее голосе, когда она сказала:
— Ну, он не такой крепкий, чтобы пронзить меня насквозь, но…
Он обнял ее за талию и строгим голосом произнес:
— Не кощунствуй! — И приподняв, усадил на себя. — Ну-ка попробуем, умеешь ли ты держаться в седле.
Ее посадка была безупречной.
Постепенно Шевонна все сильнее и сильнее стала ощущать неприязнь к своему жениху. Может быть, это было логичным продолжением ее заключения, что она никогда не сможет никого любить, кроме Брендона.
Черт бы побрал его душу!
Почему бы ей не рассматривать Тома как этакого альфонса, который не желает работать и стремится добиться успеха в жизни, женившись на богатой наследнице?
С чувством огромного облегчения она расторгла помолвку. И, как выяснилось, договориться с Томом оказалось невероятно легко. Ее изумило, с какой легкостью можно на деньги купить почти все, даже мужскую гордость. Она сомневалась, что Мейерс теперь когда-нибудь возникнет на ее горизонте. Самолюбивый американец никогда не признается публично, что его отвергла женщина.
Чтобы не скучать, она решила заняться домом. Вместе с верной и бдительной Минни она переехала в дом из нескольких зданий на крутом склоне Паддингтонских улиц, одного из фешенебельных пригородов Сиднея.
В начале века этот район населяли ремесленники. Дом Шевонны был выстроен в 1840-х годах в Георгианском стиле и почти не нуждался в реставрации. Скучая в поисках предмета для занятий, она нашла развлечение в области, которая всегда вызывала у нее живой интерес. Разве и отец, и мать, и даже Энни Трэмейн не проложили ей дорогу в политику?
И в самом деле, почему бы этим не заняться вплотную? Она никогда не останавливалась на полпути.
Т И выставила свою кандидатуру на выборах, претендуя на место в Государственном Парламенте от Консервативной партии, оппозиционной к партии ее отца.
Шевонна основательно взялась за дело, проводя кампанию, что заставляло ее мотаться из одной точки Нового Южного Уэльса в другую, колеся по всему штату. То старая повозка, то светло-коричневый мул служили ей средством передвижения в зависимости от того, по какой местности ей предстояло ехать.
Поначалу Шевонне казалось, что она продает себя, свое слово, свою честность — неприятное ощущение. За лето до наступления Нового 1904 года она объехала все Снежные и Голубые горы. Она моталась взад-вперед между Тасмановым морем и Большим Водоразделом по сухим, малонаселенным, бесплодным местам. Злые языки называли ее «бродягой Буша».
Она трясла окровавленные руки мясников в мясозаготовительной компании.
Она спускалась в рудники «Цинк Корпорейшн» — одного из поздних приобретений своего дедушки. Встречалась с горнорабочим, заплатившим за добычу слишком большую цену — три его родственника погибли в рудниках.
Она играла в покер с отставным генерал-майором в «Империал-Сервис-клаб». Она была первой женщиной, допущенной в клуб джентльменов, в нарушение традиций.
Она низко раскланивалась с матронами из Ньюкастла — уже не игра, а ритуал, требующий безупречного соблюдения этикета, нарядов и других аксессуаров леди.
Она очень многое узнала о людях за это время. Ее людях. Австралийцах. Необычайно скромных и страшных, если их задеть. Они были людьми трогательно прямыми и бесхитростными со свойственным уважением к женщине. К Шевонне же они и вовсе относились по-товарищески.
Ее люди были тверды, честолюбивы, прямы и открыты. Она знала об этих качествах и восхищалась ими, закрывая глаза на недостатки.
Она также открыла для себя, что теперь не смогла бы оставить политику, даже если бы и захотела. А в какой-то момент она захотела, но у нее был долг перед теми, кто уважал ее, оказал доверие и отдал свои голоса.
Поэтому никто особенно не удивился, когда она заняла свое кресло в парламенте — на памяти были деяния ее матери и Энни.
Во время праздника в честь своего избрания Шевонна унеслась мыслями далеко-далеко, не в силах присоединиться к радости людей, принимавших участие в ее избирательной кампании. Она механически улыбалась, когда две дюжины гостей в ее гостиной, личные друзья и группа поддержки, подняли бокалы и провозгласили: «За здравие!»
— Твои глаза не улыбаются, как прежде, Шевонна.
Она обернулась к матери, находившейся неподалеку. Шевонна знала, что Луиза очень тонко чувствует ее и что если она не выложит матери все начистоту, то будет последней дурой. Пока ее глаза рассеянно блуждали между присутствующими, она сказала низким голосом, почти прошептала:
— Я все еще люблю его, мама.
Мать не спросила, кого. Только тяжело вздохнула.
— Я любила Дэна, однако не думаю, что он любил меня тогда. И все же я была счастлива: он все-таки женился на мне.
Шевонна внимательно посмотрела на мать, та выглядела усталой. Во время избирательной кампании дочери она работала не покладая рук.
— Я завидую вашей любви к друг другу, мама. Мне кажется, что боги дают свое благословение лишь некоторым счастливцам.
— В эту самую минуту я ругаю Дэна самыми последними словами за то, что он здесь не присутствует, чтобы присоединиться к твоей и нашей радости, к нашей общей победе. Почему ты не хочешь помириться с ним, Шевонна? У него была тяжелая жизнь. Он не понимает, что…
— Мама, нет. Не сегодня. Давай оставим это. — Господи, какой же усталой она себя чувствовала. Она выиграла кампанию и теперь могла перевести дух. Быть может, цветок лотоса из древней легенды помог бы ей забыть Брендона? Но она знала, что это невозможно. Не в этой жизни.
Языки пламени бушевали в камине, создавая тепло и ощущение уюта в комнате, а на улице в это время бушевала зимняя июльская непогода: снег и ветер. Энни поставила босые ноги на скамеечку и, затянувшись черутом (сорт сигар с обрезанными концами.), вставленным в мундштук, выпустила подряд несколько колечек дыма.
— Замечательная штука, и очень здорово, что ты научил меня курить, Райан, мне следовало попробовать это раньше.
Он мягко улыбнулся, сидя в удобном кресле с подлокотниками напротив дивана, на котором сидела Энни.
— Ты прежде никогда не была такой.
— Теперь я делаю все больше и больше.
— Некоторые вещи ты делаешь правильно.
— Брендон… Я чувствую, что вдали от всех и всего он должен был за это время залечить свои сердечные раны. Он заслужил уважение своими революционными новшествами в овцеводстве. Я думаю, что он вполне готов принять в свои руки компанию.
Наконец она и в самом деле была счастлива, почти. Если бы можно было успешно обеспечить счастливое будущее Брендону, как и вести дела компании… Но уроки Нэн научили ее одному, что можно было выразить одной фразой:
— Ты не имеешь права вмешиваться в жизнь других людей, особенно тех, кого любишь больше всего.
Стрелки бровей Райана удивленно приподнялись. Как и его черная шевелюра, они уже были тронуты сединой.
— Ты думаешь, что это разумно? Вернуть Брендона сюда?
— А ты считаешь, что он один не сможет удержать «НСУ Трэйдерс»? Я заставила его поработать в каждом отделе. Он хорошо знает компанию как снаружи, так и изнутри. Почти так же хорошо, как и я.
— Я говорю вовсе не об «НСУ Трэйдерс», ты как всегда прежде всего думаешь о бизнесе, — мягко пожурил ее Райан. — Я говорю о Шевонне. Поставить Брендона во главе «НСУ Трэйдерс» означает — вернуть его в Сидней. И здесь их пути непременно пересекутся.
Она пожала плечами.
— Все равно когда-нибудь это должно случиться. Но только теперь они оба связаны своим положением и обязаны смотреть фактам в лицо.
У Энни было много причин, более чем достаточно, чтобы передать бразды правления компанией в другие руки. Она стала понимать, что жизнь проходит мимо, ей все чаще хотелось бежать во Время Грез.
Была и еще одна причина — Райан. Она смотрела на него сквозь табачный дым. Старше ее на четырнадцать лет — а ей уже стукнуло сорок пять — он не отличался особым здоровьем: все чаще кашлял и уже не был так энергичен при ходьбе. Когда-то здоровый ирландский цвет лица сменила серая бледность с болезненным румянцем.
— Женись на мне, Райан!
Он опустил спичку, которую было поднес к сигаре. Глаза сузились:
— Что?
У Энни в горле гулко застучал пульс. А что если он откажет ей?
— Ты сам сказал, что сейчас не самое время для воспоминаний. Я не согласилась выйти за тебя замуж, когда ты предложил мне, но не хочу, чтобы так продолжалось дальше. Я хочу исправить свою ошибку. Я хочу, чтобы ты женился на мне. Он раскурил сигару и сказал:
— Всю свою жизнь, Энни, ты контролировала каждый свой шаг. Контролировала всех и вся, кроме меня. И есть одна вещь, которую ты не заставишь меня сделать — жениться на тебе.
Сердце Энни сжалось от его язвительного тона. Слова вырвались под влиянием почти детской обиды:
— Но я же люблю тебя! Райан криво усмехнулся:
— Я знаю, и тоже люблю тебя. Каждой частицей своего тела. Всегда любил и буду любить до самого последнего вздоха.
— Тогда…
— Почему я не женюсь на тебе? — Он положил сигару на пепельницу. — Потому что не хочу, чтобы мной управляли. Они пытались делать это со мной в Ирландии. Вот почему я эмигрировал в Австралию. Вот зачем и существует Австралия, и вот зачем я это говорю. Думаю, что ты достаточно умна, чтобы понять это. Я ждал и надеялся, что когда-нибудь наступит этот день и ты захочешь выйти за меня замуж.
Энни тоже оставила свой черут в пепельнице.
— Я хочу, я хочу очень сильно, как еще я могу убедить тебя в этом?
— Для начала просто прислушайся к себе самой. Твой тон, твои слова отчасти умоляют, отчасти приказывают так, будто ты все еще пытаешься сохранить контроль над собой и над другими. Неужели ты стала повторением своей бабушки?
Она содрогнулась.
— О Господи, надеюсь, что нет. — Откинув голову на диванную подушку, Энни закрыла глаза и глубоко вздохнула. — А если я изменюсь? — подобно ветру снаружи прошелестели ее слова.
— Как мастер слова, я знаю, что слова порой ничего не значат. Тебе нужно упросить меня, чтобы я взял тебя под свое покровительство, убедить меня, что ты нуждаешься в нем. Да, я хочу, чтобы ты полностью подчинилась мне.
Она посмотрела на него сквозь ресницы:
— Что ты имеешь в виду?
Улыбка сделала его гораздо моложе. — Соблазни меня, займись со мной любовью. Это для начала. Потом я дам тебе знать.
Ей ужасно захотелось запустить в него подушкой, но вместо этого Энни вдруг почувствовала, как ее охватывает возбуждение, исходящее от него.
Поднявшись с дивана, она прошла несколько шагов, разделявших их, и остановилась на расстоянии вытянутой руки от его коленей. Пальцы медленно начали расстегивать мириады пуговиц, скреплявших по всей длине полы зеленого платья из сатина. Кружевные оборки приоткрыли стройные ноги, а затем бедра.
Она была обрадована огнем, вспыхнувшим в глазах Райана. — А теперь?
— Я думаю, ты знаешь, — сказал он низким голосом с почти хищным выражением лица. — Ну, а если не знаешь, то тебе нужно научиться импровизировать.
Платье скользнуло на пол. Взгляд Райана устремился на лицо Энни. Та чувствовала себя необыкновенно спокойной. Набравшись смелости, она опустилась перед ним на колени и принялась расстегивать пуговицы на ширинке. Когда пенис освободился и встал торчком, как чертик из коробочки, она наклонила голову и взяла его в рот. Глубокий вздох Райана был наградой.
Вкус был пряным и возбуждающим. Улыбаясь улыбкой чувственной женщины, которую лишь совсем недавно открыла в себе, Энни посмотрела на Райана сквозь ресницы.
— Ну, а теперь, сэр, женитесь ли вы на мне?
Он обхватил руками ее лицо и наклонился, чтобы поцеловать ее в губы.
— Я думаю, ты сможешь убедить меня, — прошептал он. — Но посмотрим, как будут развиваться события дальше. Лучше все делать по порядку. — Он взял ее руками за груди. — Возьмите меня к себе в постель, мадам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31