Меня что, еще и подслушивали?Я снова поднял трубку и набрал какой-то номер наугад.— Хелло, Уоткинс слушает, — сказал густой английский голос.— Ни слова больше, — сказал я. — За мной следят. Встретимся у Форта Шарлотты через полчаса. Захватите все с собой.И я повесил трубку.По пути к Марджори я проехал на «Шевроле» по Бэй-стрит. Это было не по пути, но мне хотелось посмотреть. Я чуть не задохнулся от смеха при виде полудюжины черных полицейских в своих роскошных мундирах во главе с капитаном Мелченом: они стояли там, разглядывая окружность, которую я нарисовал на стене аптеки.Когда я проезжал Форт Шарлотты, я подумал, не остановиться ли и не посмотреть на копов, которые соберутся на мое несуществующее рандеву.Но мне больше хотелось увидеть Марджори Бри-стол. Глава 15 Я проехал мимо «Вестбурна» и развернулся: прежде чем припарковаться на стоянке у загородного клуба, я хотел убедиться, что избавился от «хвоста». «Хвоста» не было, но все равно, когда я вылез из «Шевроле», то быстро нырнул за пальмы и затаился: я ждал, не подъедет ли кто-нибудь. Никто не подъехал.Пока я смотрел на шоссе, со мной приключилась одна из тех странных штук, какие иногда случаются: я вдруг подумал, почему это так рано стемнело. Потом я вспомнил, что не снял солнцезащитные очки. Я убрал их в карман футболки — на мне не было пиджака — только брюки и сандалии на босу ногу. Так я больше походил на туриста, чем на детектива. Я думал, может, мне придется кого-нибудь сегодня выслеживать.На стоянке было только несколько машин, и я прошел мимо них к теннисным кортам. До меня доносился шум океана, и прохладный, но не влажный бриз шевелил листья деревьев, траву и мои волосы. В сумерках пальмы на фоне синеющего неба и поляны поникших к ночи цветов выглядели сверхъестественно красиво. Я был один, но испытывал приятное чувство человека, который не одинок.Даже сейчас, в сумерках, песок пляжа казался белым; металлического цвета океан мирно катил волны на берег. С минуту я постоял, глядя на него и думая о высадке союзников, которая шла сейчас за этими бескрайними волнами на Сицилии. В сегодняшних газетах папа римский осуждал нас за бомбардировку Рима, но теперь я не мог думать обо всем этом иначе, как о чем-то абстрактном.Краб перебежал передо мной дорожку, и я отпрянул назад, дрожа. Закрыл глаза. Глубоко вздохнул.Маленький ублюдок снова напомнил мне все.Доносящийся из открытых окон коттеджа Марджори запах заставил меня припуститься к нему бегом, как будто я был Ханселем, а она — прелестной ведьмой; а что касается Гретель, что ж, к черту Гретель.Я стукнул в дверь один раз и стал ждать, пока хозяйка опустит крышки на дымящиеся котелки, в которых, как я предполагал, она готовила. Когда дверь отворилась, было заметно, что она спешила: под цветным платком на лбу ее блестели мельчайшие капельки пока. Но она улыбнулась мне и махнула рукой, приглашая войти. На ней была белая блузка и неадекватно широкая синяя в белую клетку юбка, заворачивавшаяся над множеством нижних юбок, когда она шла к плите.— Пахнет замечательно, — сказал я, и действительно, аромат пряностей возбуждал. Я сел за круглый стол, где рядом с традиционной вазой с цветами лежали две салфетки.— Надеюсь, вам понравится, — сказала она. — Я готовила весь день. Основные блюда обычные, но на десерт будет кое-что особенное.Глядя на ее стройную, грациозную фигуру, пока она колдовала над котелками, я подумал о том, что действительно могло бы стать для меня неплохим десертом.Но пришлось заставить себя отбросить все распутные мысли: несмотря на воспоминания о сладких поцелуях прошлой ночью, в этот вечер я должен был вести себя как джентльмен. Марджори Бристол была столь же умна, как и красива, ее манеры леди не скрывали ее беззащитности, и я не хотел подвергать ее искушению, сломав расовый, не говоря уже о культурном, барьер между нами.А может, я не хотел подвергать искушению себя. Дружба, возможно, легкий флирт, — вот каким был предел наших отношений.— Вы сказали, что вам еще не надоели мидии, — сказала она, наливая мне в небольшую тарелку суп. — И я решила поймать вас на слове.— Восхитительно, — сказал я, попробовав. Суп был густой, в нем плавали кусочки мяса мидий вместе с ломтиками картошки, помидорами и другими овощами. Мне даже не понадобились щипцы для устриц, которые она положила рядом с тарелкой.Она больше смотрела, как я ем, чем ела сама, и ее детская улыбка, с которой она следила за моим энтузиазмом, была заразительной. Наполовину разделавшись с супом, она подала к столу закуску: хрустящую жареную рыбу.— Морской окунь, — сказала она.Такое не подавали «У Ирландца Билли» в Чикаго. А жаль.Вторым блюдом оказалась порция риса со специями и луком с помидорами, и ломтиками нежного белого мяса.— Краб? — спросил я, улыбнувшись.— Ваш враг, — сказала она. — Я подумала, вам захочется одержать над ним победу.Я попробовал и сказал:— Его вкус в сто раз лучше, чем вид.Она попробовала сама, а потом посмотрела на меня изучающим взглядом; ее большие, с длинными ресницами глаза стали задумчивыми.— Вы не похожи на человека, который чего-то боится. Почему же такое маленькое создание так действует на такого большого мужчину, как вы?Я пожал плечами и отхлебнул из своей чашки чаю со льдом.— Я скажу вам позже, Марджори. Не сейчас, когда мы едим.Она кивнула, глядя к себе в тарелку; на лице у нее появилось виноватое выражение. Я не хотел, чтобы оно было таким.— Ой, Марджори, это не тайна, — просто неподходящая тема для разговора за столом. О'кей?Она снова улыбнулась: «О'кей».Я попросил ее рассказать о себе, о своей семье. Оказалось, что и ее отец, и мать много лет работали в домах богатых белых вроде Оукса.— Мой отец... на самом деле не отец мне, — сказала она. — Я люблю его, но... он женился на моей матери, когда она была беременна мной. Мой настоящий отец — какой-то богатый белый человек. Я не знаю, кто он, и я никогда не узнаю этого. Но поэтому я и выгляжу вот так. У мамы тоже светловатая кожа. Папа... тоже не очень темный, поэтому мы живем «по эту сторону стены».— По эту сторону стены?— В Грант-таун бетонная стена отделяет нас, мулатов, от тех, кто темнее.— И на социальной лестнице вы тоже стоите выше, как я понимаю?Она кивнула.— У нас хороший дом. Два этажа. Нет электричества и водопровода, и в нем не так удобно, как в «Вестбурне», но, все равно, он довольно милый.— Вы говорили, у вас есть брат, которого вы хотите послать в колледж.— У меня две сестры, старшая и младшая. Мэйбл замужем и торгует шляпами на рынке. Милли — горничная в «Б. К.».— Хотел бы я с ними встретиться...Она засмеялась и продолжила есть, но почему-то, несмотря на ее раскованность, я почувствовал, что ей не очень-то хотелось бы, чтобы я встречался с ее родственниками.Я закончил есть второе; мой желудок воспринял его с удовлетворением. Я смотрел, как она маленькими кусочками доедает свою порцию, и думал о том, как она рассказывала о себе, как откровенна была со мной.— В прошлом году в это время, — сказал я ей, — я был на острове Гуадалканал.Она наклонила голову.— Я читала о нем в газетах. Вы были солдатом?— Моряком. Я был в патруле, и нас отрезали от нашего экипажа. Мы отражали атаки японцев весь день и всю ночь, лежа в песочной воронке от мины. Некоторые из нас погибли, некоторые выжили. Те, кто выжил, были... искалечены. Не обязательно физически. Понимаете?Она кивнула.— Этот остров, Гуадалканал, похож на наш. Тоже тропический остров.— Да.Она улыбнулась очень нежно.— И там тоже были крабы...Я засмеялся и постучал вилкой о свою пустую тарелку.— Носились вокруг нас как отвратительные бейсбольные перчатки с ногами. Много ног.— Ну, вы съели его. Вашего врага.Я дотронулся до ее руки.— Благодаря вам.Ее рука была теплой, как ее улыбка.— Теперь — десерт.Она прошла на кухню, одела на руку кухонную рукавицу и вынула из духовки противень с двумя большими чашками, наверху которых был крем.Скоро моя чашка вместе со своим оранжевым, с коричневой корочкой содержимым стояла передо мной; стелящийся, поднимающийся вверх пар манил меня своим ароматом, как танцующая арабская девушка.Когда я сломал корочку ложкой, из-под нее брызнула оранжево-белая жидкость.— Кокосовое суфле, — сказала Марджори, очевидно гордая собой. — Осторожно, оно горячее.Конечно, но ведь это было так вкусно: вкус сладкого суфле с кокосовым молоком, мякотью банана и апельсина и ромом до сих пор у меня на губах...— Я добавила сюда «Желтой птицы», — сказала она, пробуя суфле.— Здесь что, еще и птицы?Она музыкально рассмеялась.— Нет, «Желтая птица» — это коктейль, смесь бананового ликера и апельсинового сока с вином. Я добавила все это в мое суфле.— Вы уверены, что не вы готовите в «Вестбурне»?— Уверена. Их кухарка готовит во много раз лучше меня. Но все же не так хорошо, как моя мама.После ужина мы сидели на крыльце ее коттеджа и смотрели, как обрушивается на берег прилив и мерцает вода. Мы сидели рядом, но не касались друг друга. Луна выглядела нереальной, похожей на обломок кочерги; казалось, ее можно было сорвать рукой с чистого темно-синего неба. Очень мало звезд подмигивало нам в эту ночь. Линия горизонта казалась бесконечно далекой, хотя я и понимал, что вокруг Нью-Провиденс разбросано бесчисленное количество островов Багамского архипелага с сотнями таких же прекрасных пляжей с белым песком. Но почему-то этот пляж казался мне единственным. На всей Земле.— Натан, знаете, что беспокоит меня...— Что? Я что-нибудь не так сказал или сделал?— Нет! Нет. Кое-что о сэре Гарри.Она смотрела себе на колени; наверное, она сняла все свои нижние юбки, когда ходила в ванную после ужина, потому что сейчас на ней было синее с белым платье.— Сэр Гарри вел себя... очень странно... примерно за месяц до своей смерти.— Странно?— Он вдруг стал принимать меры предосторожности. Как будто боялся чего-то.Я засмеялся:— Ну да, меры предосторожности: спать при открытых окнах.— Знаю, знаю. Но все же... Он никогда не поступал так раньше.— Как?Она вздохнула и задумалась. Бусинки на ее деревянном ожерелье чуть загремели.— Одну ночь он спал в одной комнате, следующую — в другой, потом — в третьей и так далее. Всегда в разных комнатах.— Ну... это, конечно, немного странно, но я не думаю, что это обязательно было мерой предосторожности.— Может быть, но он всегда клал под подушку заряженный пистолет. Это как, тоже не мера предосторожности?Я выпрямился.— Да, конечно, вы правы. Это уж — точно мера предосторожности. Что стало с этим пистолетом?Она пожала плечами.— Не знаю. Я видела его на тумбочке в ночь убийства, когда клала пижаму на кровать. Тогда я видела его в последний раз.— Господи! Это может быть очень важным, Марджори. Что это был за пистолет?— О, я не знаю. Я плохо разбираюсь в оружии... Я ничего не знаю о пистолетах.— Это был автоматический пистолет или револьвер?— А какая разница?Я кратко объяснил ей.— Револьвер, — сказала она.— Калибр?Она задумалась, потом показала двумя пальцами: 6 дюймов.— Значит, примерно 38 калибр. Вам надо рассказать о пистолете полковнику Линдопу.— Я уже сказала ему.— А, хорошо. Спасибо, что сказали и мне. Обвинение раньше удавится, чем сообщит мне об этом.— Извините, что не сказала вам раньше...— Ничего. В этом сумасшедшем деле полно улик, за которые можно ухватиться. — Я посмотрел на часы. — Уже почти десять. Минут через сорок — сорок пять нам пора будет идти к Артуру.— О'кей. Не хотите искупаться?— М-м-м... конечно. У вас в доме не будет лишних плавок?Она посмотрела на меня с притворным негодованием.— Я похожа на девушку, у которой в доме есть мужские купальные принадлежности?— Нет, совсем нет, просто у меня...Она поднялась и сделала что-то со своим платьем, и оно упало на песок.Пораженный, я смотрел прямо на темный треугольник внизу ее живота, когда ее белая блузка пролетела мимо меня. Когда я снова взглянул на нее, передо мной стояла прелестная статуя женщины из молочного шоколада, вылепленная каким-то сладострастным кондитером. У нее были округлые высокие груди — не очень большие, но и не маленькие, налитые груди, презревшие силу тяжести. Талия была невероятно узкой, а ее ноги — мускулистые и бесконечные, ноги танцовщицы — были сейчас дерзко расставлены в стороны. Эта скромная девушка упиралась руками в бедра и хохотала надо мной.— Почему у тебя открыт рот, Натан?На ней не было ничего, кроме ожерелья с деревянными звеньями.— Или ты еще голоден?И она бросилась навстречу волнам, смеясь и брыкая ногами. Может, ее ягодицы были слишком большими на чей-нибудь вкус, но не на мой. Цепляясь, я скинул с себя одежду и стремглав бросился в прибой, как сексуально возбужденный краб.Она брызгала меня водой, смеясь, как маленькая девочка, и я тоже брызгал ее. Лунный свет играл на воде, окрашивая ее сейчас мозаикой белого, голубого, черного и серого.Она ныряла и плескалась, уплывая прочь, и я бросался за ней в неглубокой воде.Шагая по дну, я оглянулся назад, на берег. Мы еще не зашли далеко в море, но уже могли одновременно видеть и загородный клуб, и ее коттедж, и «Вестбурн», и силуэты пальм, чернеющие на синем небе.— Все это кажется нереальным, Натан, — кричала она. — Весь мир стал игрушечным.— Конечно, — отвечал я. — Но ты — ты реальна.Она улыбалась; ее руки и ноги били по воде, держа ее на поверхности. Но это была невеселая улыбка.— О, Натан... мы не должны... мы из разных миров.— Есть только один мир, — сказал я. — Просто в нем — разные места и разные люди. Иногда они воюют друг с другом. Иногда они могут заняться кое-чем получше...Мои слова рассеяли горечь в улыбке на ее лице, она откинулась назад и поплыла к берегу. Там она села на песок, у самой воды, и стала глядеть на луну, наслаждаясь ей, будто загорая под ее светом.Я сел рядом с ней. Я немного запыхался. Она была в лучшей форме.— У тебя шрамы, — сказала она, дотрагиваясь до меня.— Меня подстрелили пару раз.— В тебя стреляли на войне?— И на войне, и... так.— Твоя жизнь полна опасностей, да?— Ну что ты. Просто иногда она опаснее, чем у других...И я обнял и поцеловал ее. Я поцеловал ее крепко, и она ответила на мой поцелуй; наши языки касались друг друга;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47