Демарх почувствовал, как одно из них уперлось своим острием прямо ему в грудь.
— Кто? — отрывисто бросил стоящий к ним ближе всех человек.
— Фу ты, Пифон! Вечно пугаешь меня своим неожиданным появлением, — проворчал грек, пытаясь отвести от своей груди пику.
— Кто?! — грозно повторил воин.
— Да это же я — Лимней!
— Кто?!! — в третий раз воскликнул воин, всем своим видом давая понять, что еще мгновение — и он пронзит грека.
— Гелиос! — торопливо ответил раб.
— Да радует он нас своим теплом и светом вечно! — опуская копье, заученно отозвался воин. — Это другое дело. Проходи!
— Можно подумать, что ты впервые видишь меня! — упрекнул Пифона грек. — Ведь не прошло и получаса, как я вышел отсюда!
— А откуда мне знать, кого ты привел за собой? — огрызнулся воин. — Сказано — пропускать тех, кто назовет имя Гелиоса, а всех остальных убивать на месте, так я и делаю!
«Строгие у них порядки! — догоняя Лимнея, подумал Демарх. — Видно, дело здесь куда серьезнее, чем предполагает Эвдем. Странно только одно — выбрали для пароля Гелиоса, а сами собираются глубоко под землей!»
Наконец Лимней остановился и сообщил:
— Пришли!
Чуть слышно скрипнула дверь. Демарх невольно зажмурился от ударившего в глаза яркого света. Помявшись на пороге, он вошел в большую, просторную комнату и робко осмотрелся вокруг.
Это была обычная с виду скульптурная мастерская, каких немало он видел в Пергаме.
Повсюду стояли готовые и незавершенные статуи, глыбы и небольшие куски неотесанного мрамора. На этих кусках и глыбах сидели несколько человек в одежде пергамских купцов и воинов.
Вдоль стен на лавочках и ложах, предназначенных, очевидно, для натурщиков, тоже вперемешку сидели купцы, ремесленники, командиры наемных отрядов и — Демарх даже глазам своим не поверил — рабы.
Все эти богато и бедно одетые люди, с перстнями на пальцах и ошейниками на шеях, с аккуратно завитыми волосами и клеймами на щеках совсем как равные переговаривались и отчаянно спорили друг с другом.
При появлении Демарха шум мало-помалу стал стихать. Вскоре все взгляды устремились на окончательно заробевшего пергамца.
Сидевший в кресле мужчина лет тридцати, одетый в грубый халат бедняка, красивый, широкоплечий, с волнистыми волосами, спадающими на плечи, кивком головы приказал Демарху выйти на середину и, оглядев его, сочувственно спросил:
— Это тебя приказал так жестоко наказать римский торговец?
В его голосе было что-то такое, что Демарх невольно поклонился и почтительно ответил:
— Да, господин…
— В чем же ты провинился?
— Я вез в гостиницу его вещи, и воры украли их.
— А где находился в это время сам римлянин?
— Он был рядом и осматривал алтарь Зевса… А когда обнаружил пропажу, пообещал продать меня и всю мою семью в рабство!
— Узнаю римлян! — усмехнулся мужчина. — Невинного они готовы продать в рабство, а виноватого — убить после жестоких пыток!
— К счастью, вещи нашлись, — быстро добавил Демарх, умалчивая о помощи Эвдема. — Но этот римлянин предупредил, что в случае новой нашей встречи он нарежет из моей спины плетей и прикажет с утра до ночи хлестать ими моих деток…
Гул возмущенных голосов заглушил его последние слова.
— Вот видишь, Аристоник, как они уже обращаются со свободными пергамцами! — выкрикнул худощавый ремесленник.
— А ты предлагаешь ждать! — положил пальцы на рукоять меча один из командиров наемников.
— Садись на любое свободное место, здесь у нас все равны! — улыбнувшись Демарху, мягко сказал сидевший в кресле мужчина, которого только что назвали Аристоником, — побочный брат нынешнего царя Аттала, родной сын великого Эвмена, имя которого Демарх боготворил, потому что в его правление был построен алтарь Зевса.
— Ты — носильщик, и этим можешь быть полезен нам! — прибавил худощавый ремесленник. — Вы, носильщики, первыми в Пергаме узнаете новости со всех концов света, в том числе и о делах Рима, и благодаря твоим друзьям мы узнаем о беззакониях сената даже раньше царя!
Словно в подтверждение его слов, с одной из скамей послышался знакомый голос:
— Демарх, сюда!
Демарх повернул голову и увидел Кабира — своего давнего конкурента в борьбе за выгодных гостей Пергама с тяжелыми, громоздкими сундуками и ящиками.
Это был тот самый носильщик, который отказался везти вещи Луция Пропорция в Верхний город.
Всегда хмурый и неразговорчивый, Кабир на этот раз приветливо улыбнулся Демарху. Освобождая рядом с собой место, шепнул:
— Рад тебя видеть здесь! Скоро весь Пергам, все окрестные города будут с нами. Но — тс-с! Опять сейчас станут торопить Аристоника. И чего он медлит?..
В скульптурной мастерской тем временем действительно накалялись страсти. Вскакивая со своих мест, перебивая друг друга, купцы, ремесленники, воины и рабы кричали:
— Освободи нас от проклятых римских ростовщиков!
— Дай нам перерезать глотки их прихвостням — царским вельможам!
— В море всех римлян! В море!
— Жрецы больше половины пергамских храмов и святилищ с тобой, Аристоник!
— Армия не желает больше терпеть унижений и притеснений со стороны Аттала!
— Все до единого рабы за тебя, Аристоник!
— И ремесленники!
— И крестьяне!
— Весь Пергам ждет твоего знака!..
— Постойте! — властным голосом воскликнул Аристоник, поднимая руку. — Не все сразу. Ты, Анаксарх, говори!
С мраморного возвышения поднялся рослый купец, столь величественный и дородный, что с него самого впору было ваять Посейдона или Атланта. Глухо откашлявшись, могучим басом сообщил:
— Я, как вам известно, только вчера вернулся из Ликаонии. Местная знать, правда, опасается, что если в нашем восстании примет участие чернь, то поднимутся их бедняки и рабы. Но в принципе ей — что Аттал, что Аристоник — все едино, главное, что оба они — сыновья всеми уважаемого там Эвмена.
— У Эвмена был только один сын — Аристоник! — выкрикнули из дальнего угла. — Весь Пергам знает, что Аттала Стратоника родила от его дяди, который женился на ней после того, как пронесся ложный слух о гибели Эвмена! Благородный же Эвмен, вернувшись из похода, ни словом не упрекнул жену и усыновил Аттала!
— А любил Эвмен только одну женщину в мире — мать Аристоника, и хоть она была рабыней, наш Аристоник имеет даже большие права на престол, чем Аттал! — подтвердил худощавый ремесленник.
— Фархад! — дав ему договорить до конца, обратился к купцу с короткой персидской бородкой Аристоник. — Что скажешь ты?
— В Сирии меня дважды ограбили, один раз, когда я ехал туда, и второй — уже по пути обратно, — выставив корявые зубы, весело объяснил неунывающий перс. — Но зато я привез больше, чем деньги! Я привез сведения, что сирийский базилевс Антиох не выставит против нас ни одного десятка своих воинов, если Рим двинет на Пергам свою армию!
Все, кто находился в мастерской, поднялись со своих мест и радостными возгласами выразили свой восторг последними словами купца.
Демарх с изумлением обнаружил, что он тоже стоит рядом с Кабиром и радуется известию.
— Вот видишь, Аристоник, — пробасил Анаксарх. — Нужно действовать!
— Неизвестно, какие новости привезет нам из Греции и Македонии Артемидор, хозяин дома… — покачал головой Аристоник.
— Уверен, что архонты Греции и несчастные македоняне поддержат нас и даже выставят против ненавистных им римлян свое войско! — вскричал Фархад. — Когда меня последний раз ограбили в Греции…
Его слова потонули в дружном хохоте. Аристонику, чтобы навести тишину, пришлось несколько раз ударить молотом по мраморной глыбе.
— Кто у нас был в окружающих Пергам государствах? — спросил он, едва только смолк последний веселый возглас. Поднялся высокий стройный торговец, в котором Демарх признал известного всему Пергаму скупщика краденого Херимона.
— Меня никто не грабил, вернулся я с большой выгодой, — растягивая слова, произнес он, — но вести мои неутешительны. Каппадокия, Понт и Вифиния до конца будут преданы Риму и Атталу; если его, конечно, будет поддерживать сенат. И Ариарат, и Митридат, и Никомед в случае нашего выступления выставят свои армии на стороне Рима, и тем самым замкнут нас в кольцо с севера и востока.
— Но с юга-то это кольцо замкнуто не будет! Риму не до нас! — воскликнул седобородый купец. — По вашему заданию я побывал в Риме и могу поклясться, что во всей Италии только и разговоров сейчас, что о Сицилии да Нуманции! На их окончательное покорение консульским армиям потребуется два-три года, не меньше!
— А мы тем временем окрепнем, выстроим крепости, вооружим народ…
— Купим новых наемников!
— И Митридаты с Ариаратами все это время не двинутся с места!
— Надо действовать, Аристоник!
— Ну что ж, — задумчиво кивнул Аристоник. — Пожалуй, я поговорю с братом и постараюсь убедить его выгнать всех до единого римлян из Пергама!
— А мы будем день и ночь молиться за твой успех! — заверил молодой жрец.
— Поговоришь? Молиться?! — вскочил худощавый ремесленник. — Да надо поднимать народ, армию! Идти на дворец! Спихнуть с трона зажиревшего Аттала!!
Аристоник тяжело поднялся и гневно взглянул на ремесленника.
— Сейчас начнется знакомая история! — шепнул Кабир, подталкивая локтем Демарха. — Цари — они все из одного теста, даже если их матери — рабыни…
— Аттал мой брат, и я не хочу даже слышать советы низвергнуть его с трона! — запальчиво произнес Аристоник. — Мой отец Эвмен с детства повторял мне, что никогда рука Атталида не поднималась на своего брата! Призовет Аттала Аид по своей воле в свое царство, пожалуйста, я готов править Пергамом, и править по справедливости, так, чтоб не было больше здесь ни богатых, ни бедных, ни униженных, ни рабов, а все были бы равными и счастливыми, как в прекрасной книге Ямбула о сказочном государстве солнца. Но пока Аттал жив — я требую не произносить больше при мне вслух то, что я только что услышал! Боги вразумят его, и я вместе с ними! Я отправлюсь к нему во дворец…
— И мы с тобой, Аристоник! — закричали, срываясь с мест ремесленники и рабы. Лишь купцы, которым явно не пришлись по душе слова Аристоника о том, что при его правлении все будут равны в Пергаме, оставались на своих местах, тихо перешептываясь и переглядываясь друг с другом.
— Мы пойдем с тобой! — не унимались рабы.
— Он отравит или прикажет расстрелять тебя стрелами!
— Аттал мой брат, и он не причинит мне зла! — отрезал Аристоник и набожно поднял голову: — К тому же путь во дворец мне будет освещать бог живых людей, а не мертвых, — Гелиос. Помолимся же ему, богу, который одинаково понятен и дорог всем народам и племенам, собранным в Пергаме!
— Не очень-то подходящее место это подземелье для молитвы лучезарному богу! — проворчал, воздевая свои огромные руки, Анаксарх.
— Ничего, настанет время, когда мы выйдем из этого подземелья и провозгласим Гелиоса главным богом на всей земле! — воскликнул Аристоник, светлея лицом и нараспев читая молитву.
И свободные, и рабы на привычных для себя языках — персидском, греческом, сирийском, египетском — принялись восхвалять и взывать к помощи великого бога Солнца, не жалеющего своего тепла и света ни бедным, ни богатым, ни свободным, ни рабам.
Демарх видел вокруг себя счастливые, просветленные лица, слышал призывы к Гелиосу, Митре, египетскому богу Ра и вскоре сам уже, не стыдясь своих слез, исступленно твердил имя Гелиоса, призывая его к добру и справедливости.
Когда он снова вышел на улицу Пергама и вдохнул свежий, пьянящий воздух, было уже темно. Колесница Гелиоса давно пересекла горизонт за Адрамитским заливом.
Противоречивые мысли одолевали Демарха. Разумом он по-прежнему верил Эвдему, которому был бесконечно благодарен и предан за спасение своей семьи от неминуемого рабства. Но сердце его уже тянулось к Аристонику и его друзьям, стоящим на стороне таких же обездоленных и нищих, как и сам он, людей.
ГЛАВА ВТОРАЯ

1. «Образованный эллин тридцати семи лет!»
Пятые сутки плыл Эвбулид по успокоившемуся морю в трюме обычного торгового парусника, к акростолию которого словно в насмешку была прикреплена скульптура юной Талии с комической маской в руке.
После короткой беседы с каждым пленником и беглого осмотра их сирийским лекарем перекупщик вручил Аспиону три тяжелых мешочка. Пока они, довольные друг другом, отмечали выгодную сделку обильной выпивкой на капитанском помосте, надсмотрщики перегнали рабов на свой корабль.
Здесь их затолкали в этот трюм, куда более приспособленный для перевозки живого товара.
В отличие от деревянной крышки, закупоривавшей трюм «Горгоны», словно пробка амфору, люк «Талии» закрывала металлическая решетка. И хотя в ее отверстия не пролезла бы даже голова годовалого ребенка, она пропускала столько свежего воздуха и света, что Эвбулид, спустившись по ступенькам вслед за Ладом, с облегчением подумал, что здесь он не будет страдать от духоты и полумрака.
Весь пол трюма был завален змеевидными цепями, свисавшими с массивных колец, вбитых во все стены, и оканчивавшимися кандалами и наручниками.
Не успел Эвбулид освободить себе от них место в углу, как в трюм вбежали люди с молотками в руках, ругаясь, распутали цепи и принялись умело приковывать к ним как свободнорожденных, так и рабов.
Эвбулид стал было возражать пожилому кузнецу, что он не собирается бежать. Тот, не слушая его, приложил к щиколоткам грека тяжелые бронзовые полоски, до блеска отполированные ногами прежних пленников, и несколькими ловкими ударами скрепил их. Затем тоже самое проделал с запястьями Эвбулида.
— Крепкие пято! — послышался рядом сдавленный голос Лада. Покраснев от натуги, он пытался разогнуть наручники. — Такие с одного раза не сымешь!
— Ни с одного, ни с тысячи! — усмехнулся один из кузнецов. — Не ты один пытался!
— Добротная вещь, и мастер хороший! — подтвердил бывший вольноотпущенник Сосий, с любопытством ощупывая кандалы на ногах Лада, и вдруг вскрикнул, словно в руке его оказалась живая змея: — Не может быть! Это ведь моя работа! Вот и клеймо!..
— Мир тесен! — позванивая молотком, проворчал один из кузнецов, с любопытством поглядывая на Сосия.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73