Увлекшись, рассказчик прищелкивал языком и восклицал, восхищаясь собой:
- Вот это да! Вот это здорово!
Остальные тщеславцы нетерпеливо топтались возле нас, ожидая своей очереди.
- Ну как я? Могуч? Умен? - придирчиво спросил рассказчик, закончив свою историю. - К тому же я дол жен заметить, что вы умеете слушать. Во всяком случае, мне еще не приходилось встречать такие чуткие уши. Они, право, заслужили того, чтобы я рассказал им о другом своем подвиге.
- Уж если кто и достоин, так в первую очередь это он, - возразил я, указывая на магнитофон. - Если вы заметили, этот слушатель внимал вам затаив дыхание. А сейчас он, как я и обещал, воспроизведет каждое ваше слово.
Я нажал другую кнопку, и магнитофон к радостному изумлению тщеславцев повторил рассказ слово в слово.
- Все слышали? Он одобрительно прищелкивал языком. А ведь признаться, еще ни один слушатель не прищелкивал языком и не говорил: "Вот это да! Вот это здорово!" Мы только слышали: "Хватит, надоело, какая чушь"! - кричал рассказчик, самый счастливый сейчас человек в племени, пускаясь в неистовый пляс.
Я показал тщеславцам, как управлять магнитофоном, и мы, воспользовавшись тем, что племени в эти минуты было не до нас, обратились в бегство.
- Теперь можно спокойно гулять по этой планете, ни капельки не боясь, что выскочат из леса тщеславцы и уведут к себе. Теперь у них есть магнитофон самый добросовестный слушатель, - сказал я ребятам по дороге через лес.
Наконец беглецы (то есть мы) добрались до опушки, где я совсем недавно повстречал землепашца. На этот раз необычайный тщеславец сидел под кустом шиповника и мастерил охотничий лук.
- А, это вы? - удивился тщеславец. - Да, никак, избавились от моих соплеменников? Ишь ты! Такое еще никому не удавалось. Все, кто к ним попал, так у них и остались. Растворились в племени, значит. Приняли обычаи и язык. Впрочем, от вас я и не ждал другого.
Он подергал тугую тетиву, послушал, наклонив голову, густой шмелиный звук, который она издала, и пояснил:
- Решил изобрести новое орудие охоты. Копьем да палицей много ли дичи возьмешь? Соплеменников кормить надо, а один сколько может пищи добыть? Потому и вся надежда на технику.
Я посоветовал умельцу изобрести колесо, намекнул, как добыть из руды железо, и дал ряд других советов, необходимых для развития первобытного производства. После этого мы пожелали ему трудовых успехов и продолжили свой побег из плена.
Но когда уже перед нами замаячила окраина города, я хлопнул себя по лбу и сказал:
- Нехорошо получилось, ребята. Мы спасли планету от набегов племени, а о самих тщеславцах я и не подумал. Люди вокруг уже в космос летают, а тщеславцам что же, вечно в каменном веке жить да ходить в первобытных? Вы, друзья, возвращайтесь на Землю. Ты, Маша, к отцу в самолет. А ты, Толик, к себе в город. Скоро начнется новый учебный год. Пора к нему готовиться. А я на стоянку вернусь.
Толик было заупрямился, попросился было со мной, но Маша строго одернула его.
- Раз юнга говорит, значит, так будет лучше.
- Все, все, я больше не буду, - смутился Толик.
По дороге к пещерам я думал, как излечить тщеславцев от хвастовства, и вскоре нашел очень остроумный способ. Я должен был их перехвастать, доказав, что как бы они ни старались, а первое место уже занято, что самый тщеславный человек на свете - это я!
Способ был прост и элегантен. Но когда уже казалось, будто ничто не помешает мне спасти племя, попавшее в такую страшную беду, передо мной выросло непреодолимое препятствие. И им был я!
"Но как ты докажешь, что самый тщеславный на свете, если у тебя нет ни капли этого чувства?" - вдруг сказал я себе.
И я, к сожалению, был прав. Мне ничего не стоило преодолеть космос или спуститься на дно океана, забыв по рассеянности дома скафандр. Но вымолвить хоть одно хвастливое слово?! Нет, это было выше даже моих сил. Я растерялся, впервые не зная, что предпринять. Известный и давно разоблаченный хвастун Мюнхаузен вызывал сейчас у меня откровенную зависть. Если бы мне дали одну тысячную его бесстыдства, я бы показал, что такое настоящее хвастовство!
Мои безрадостные размышления прервали топот и треск ветвей я возбужденные голоса, долетевшие из густой лесной чащи. А затем на тропе появились трое тщеславцев, тащивших упирающегося Пыпина. Как я понял, они ушли в город до моего визита и потому ничего не знали про магнитофон.
- Вы перепутали все! Это я должен хулиганить и красть людей среди белого дня на главной улице. Я, а не вы! - возмущался Пыпин, красный от гнева.
На груди у него болталась большая позолоченная медаль с надписью: "Скромнейший из скромнейших".
- Но мы же не виноваты, что у вас такие замечательные уши, - смущенно отвечал один из похитителей, видимо, старший среди своих товарищей.
Я спрятался в кустах, и маленький отряд и его пленник прошли, не заметив меня.
- Я докажу, кто из нас хулиган! Вы или я! Скоро об этом узнает весь лес! донесся угрожающий голос Пыпина, и треск ветвей и топот затихли.
Я понял, что над племенем нависла новая опасность, и прибавил шагу. Однако похитители знали короткий путь к своей родной стоянке, и мне, несмотря на свое проворство, догнать их так и не удалось.
Прибежав, наконец, к пещерам, я увидел, что тщеславцы по-прежнему сидят на земле вокруг магнитофона и хвастают своим невежеством, стараются перещеголять друг друга. Но Пыпина нигде не было видно. Не удалось мне найти его и в пещерах. Старый хулиган словно растаял в воздухе.
Я громко покашлял, чтобы обратить на себя внимание тщеславцев, но никто из них даже не повернул головы. Обычно мое появление привлекало даже чрезвычайно занятых людей. И не потому, что у меня была необычайная внешность, хотя и невзрачной ее тоже не назовешь. Просто какое-то чувство подсказывало им, что пришел необычайный человек, и, значит, сейчас что-то будет. То же самое чувство не оставило без внимания и тщеславцев. Но они настолько были зачарованы своим хвастовством, что пропустили это важное известие мимо ушей.
Тогда я потряс за плечо молодого тщеславца, в котором узнал одного из похитителей Пыпина, и спросил, где пленный слушатель. Парень долго не мог понять, что мне от него нужно, но потом сказал, что пленного отпустили на все четыре стороны, потому что какой-то добрый человек подарил его племени почти идеального слушателя.
- Но куда? Куда пленный ушел? - закричал я, предчувствуя беду и заранее страшась за местных зверей, потому что нет ничего опасней на свете, чем хулиган, забравшийся в лес.
И тотчас в чаще послышался отчаянный крик:
- Погибаю! Спасите!
Из-за деревьев выбежал перепуганный Пыпин и от страха мигом взлетел на высокую неприступную скалу. Следом за ним из леса выскочили взрослые пещерные медведи, саблезубые тигры и мамонты.
- Долой самосуд! Да здравствует всеобщее уважение к законам! - закричал Пыпин, глядя сверху на зверей.
И те ответили гневным рычанием.
Над стоянкой тщеславцев стоял такой возмущенный рев, что те на время забыли про свое хвастовство и поднялись на ноги. Их изумил вид животных, с которыми они столько раз в своих историях вступали в единоборство, но о которых знали только понаслышке, потому что никогда не углублялись в лес.
Увидев людей, звери погрозили Пыпину лапами и клыками и, сердито ворча, удалились в чащу.
- Ну, что вы опять натворили? - спросил я Пыпина, обхватившего руками и ногами острую верхушку скалы.
- Подумаешь, какие мелочи: научил медвежат не слушаться старших, обиженно ответил хулиган.
- Слезайте, Пыпин. Родители уже ушли, - сказал я, тяжело вздохнув, потому что чувствовал себя косвенно виноватым.
Не оставь я тогда свое второе "я" на берегу, ничего бы этого не случилось.
Пыпин решил спуститься, посмотрел вниз, и тут я и он сам поняли, что ему со скалы не слезть. Скала оказалась отвесной, и вершина ее уходила чуть ли не за облака.
- Помогите! - закричал Пыпин.
- Друзья, нужно что-то придумать, - озабоченно сказал я тщеславцам. Помочь ему спуститься вниз. Тщеславцы небрежно сплюнули, заговорили:
- А что тут думать? Это дело простое.
- Чепуховое дело!
- Ерунда, а не дело.
- Оно не стоит выеденного яйца.
Я на минуту забыл, что они тщеславны, поверил, будто им и вправду ничего не стоит помочь, и поэтому очень обрадовался, попросил:
- Помогите ему, может, в конце концов, он больше не будет.
- Не буду, не буду. Хотите, дам честное слово? Но лучше обойтись без него.
- Сейчас мы его снимем. Сейчас мы ему поможем слезть. Сейчас мы вот что сделаем... - бодро начали тщеславцы. - Сейчас мы сделаем вот что... сделаем вот что...
Они никак не могли сказать, что же собираются предпринять для спасения Пыпина.
- Мы сделаем вот что, - еще раз повторили они и растерянно посмотрели друг на друга.
- Что мы имеем в виду? - спросили тщеславцы у одного из своих товарищей.
- Не знаю, - испуганно ответил тот.
Тогда они спросили второго, и этот не знал. Так тщеславцы опросили все племя. Каждый мог тут же, не сходя с места, поведать тысячу историй о своих подвигах, но никто не имел представления о том, с чего хотя бы начать.
К счастью, я вспомнил, кто такие тщеславцы, и решил надеяться в первую очередь на себя.
- Может, для начала сплести веревку? - предложил я тщеславцам.
- Может! Вот именно! Непременно нужно сплести веревку, - обрадовались они и, притихнув, осторожно спросили: - А что такое веревка?
Я объяснил, что такое веревка. Мы надрали лыка и сплели из него веревку длиной с километр. Тщеславцы так возгордились своей работой, что сейчас же решили включить магнитофон и похвастаться перед ним своей свежей историей о том, как они героически сплели изумительную веревку. Но я напомнил им, что Пыпин еще сидит на верхушке скалы и что веревку мы сплели не просто так, а для его спасения.
- Ну, а теперь вы, наверное, знаете, что делать дальше? - спросил я у них.
- А как же! Остальное нам ничего не стоит, - заверили меня тщеславцы. Сейчас мы... Сейчас мы... А что мы сейчас? - поинтересовались они у одного из своих соплеменников.
- Не имею представления, - жалобно ответил тот. Тщеславцы снова опросили друг друга, и опять выяснилось, что никто не знает, что нужно сделать с веревкой, чтобы помочь человеку, сидевшему на скале.
- Странно, - сказали они мне, растерявшись, - мы умеем все, но почему-то с этой веревкой у нас заело.
- По веревке он спустится вниз, - пояснил я тщеславцам. - Только нужно один ее конец каким-то образом подать бедняге Пыпину, но вот каким именно, для меня это неразрешимая задача.
- Ну, это мы... - начали было тщеславцы и смущенно умолкли.
- Что же вы ждете? - закричал сверху Пыпин. - Я же сказал: больше не буду!
Я хотел ему пояснить, что положение, в общем-то, безнадежное, но не успел это сделать. Меня отвлекла большая ворона, севшая на сук в двух шагах от меня. По выражению ее глаз я понял, что сук пришелся птице не по вкусу, и, еще не зная, зачем это нужно, сказал тщеславцам "тссс...", вытянул левую руку, точно ветвь, и застыл, изображая дерево.
Ворона неодобрительно щелкнула клювом, осуждая неудобный сук, и, оглядевшись, остановила свой взгляд на мне.
Я показался ей самым подходящим деревом. Она обрадованно взмахнула крыльями и перелетела на мою вытянутую руку.
Я дал ей устроиться поудобней и затем, все еще не зная, зачем это нужно, схватил птицу свободной рукой. И тотчас меня осенила простенькая, но, как выяснилось потом, спасительная идея.
Я попросил тщеславцев подержать птицу и изготовил из кусочков кожи маленькие шоры, похожие на те, которые надевают на голову пугливой лошади, чтобы животное видело только дорогу, находящуюся перед ним. Затем я привязал кусочки кожи около вороньих глаз, закрыв ей поле обзора, к хвосту прикрепил конец веревки и, нацелив птицу точно на Пыпина, выпустил ее из рук. Освобожденная ворона устремилась прямо к верхушке скалы, по тому коридору, который она видела перед собой. Когда ворона поравнялась с Пыпиным, он взял ее в руки и, отвязав от хвоста веревку, сунул было птицу за пазуху.
- Пыпин, сейчас же отпустите ворону! - крикнул я. - Иначе у вас ничего не выйдет.
Это была маленькая простодушная хитрость, но Пыпин поверил и, испугавшись, снял с птицы шоры, отпустил ее на свободу. Потом он закрепил петлю на макушке скалы и с улюлюканьем и разбойничьим свистом съехал по веревке вниз.
Пока он спускался, тщеславцы что-то обсуждали, собравшись в тесный кружок и временами бросая на меня сконфуженные взгляды.
А когда операция по спасению Пыпина подошла к счастливому концу, тщеславцы приблизились к нам, и самый почтенный на вид тщеславец вернул мне магнитофон и, виновато потупив глаза, произнес:
- Возьмите своего слушателя назад. Мы больше не хотим обманывать ни его, ни себя. Нам очень стыдно перед вами, слушатели. Как оказалось, мы ничего не умеем делать. Научившись говорить, наши далекие предки решили, что язык создан только для того, чтобы хвастать своими несуществующими достижениями. И вот к чему это привело: один из вас попал в беду, но наше славное древнее племя и, как мы думали, могучее, не смогло оказать даже самой маленькой помощи. В общем, вы преподнесли нам поучительный урок. Спасибо вам, добрые слушатели, и особенно вам. - И тщеславец протянул Пыпину ладонь для рукопожатия.
- Это вы мне? - удивился Пыпин.
- Вам! Ну конечно, вам! - воскликнул тщеславец и заговорщицки подмигнул. Мы же понимаем, вы специально взобрались на скалу, и такой ценой вы доказали нам, что, в сущности, мы ни на что, кроме хвастовства, не способны.
- Вот уж о чем, о чем, а об этом я думал меньше всего.
- Так мы вам и поверили, - протянул тщеславец. - Вы еще кричали: "Я вам докажу, я вам докажу!"
- Это же по другому поводу, - возразил Пыпин.
- По этому, по этому самому! - упрямо сказал тщеславец. - Вот и медаль у вас. "Скромнейшему из скромных". Мы читать не умеем, но догадываемся. В общем, вашу руку, дружище!
- Ну, если хочешь, - сдался Пыпин и неумело, потому что делал это впервые в жизни, пожал ладонь тщеславца.
- Спасибо вам, сердечное спасибо! - сказал тщеславец, продолжая горячо трясти руку Пыпина.
- Да ладно, чего там, - пробормотал Пыпин.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26