Внезапная серная вонь, тяжело повисшая в воздухе, сообщила всем откуда появился этот ветер, и далеко не одна Айз Седай тихо произнесла молитву против зла. Тем не менее, уже через мгновение ветер стих, и сестры вернулись назад к своему спору о будущем, которое, в соответствии с острым исчезающим зловонием, казалось достаточно безрадостным.
Затем ветер повернул к Тар Валону, с каждой секундой набирая силу, и обрушился на военный городок у реки, где спали воины и их спутники. Он внезапно сорвал со спящих на земле одеяла, а спавшие в палатках проснулись, обнаружив, что их палатки улетели прочь в темноту вместе с колышками, если парень не успел ухватиться за веревку. Груженные фургоны качались и валились на бок, знамена упорно сопротивлялись, но и их вырвало из земли, их стремительные древка превратились в копья, которые пронзали все живое, попавшееся на пути. Пригибаясь под ветром, люди изо всех сил бросились к коновязям, успокаивать животных, которые от страха вставали на дыбы и ржали. Никто из солдат не знал то, что знали Айз Седай, но резкий серный запах, заполнивший холодный ночной воздух, всем показался плохим предзнаменованием, и суровые, закаленные в боях мужчины громко молились так же пылко как безусые юнцы. К их молитвам прибавились громкие молитвы их спутников – оружейников и кузнецов, стрельников, жен, швей и прачек. Внезапно все ощутили страх, словно этой ночью появилось что-то темное, темнее, чем сама темнота.
Ужасные хлопки холста крыши палатки, готовой вот-вот разорваться, громкие крики людей и лошадиное ржание, перекрывающие шум ветра, с трудом помогли Суан Санчей проснуться второй раз.
От резкого запаха серы, из глаз тут же потекли слезы, и она за это была ему едва ли не благодарна. Эгвейн могла управляться со сновидениями с той же легкостью, с какой снимала и одевала пару чулок, но про нее этого сказать было нельзя. Заснуть было очень трудно, даже когда она наконец заставила себя лечь. Едва она узнала про новости с речного берега, то была уверена, что заснет только, когда свалится с ног от усталости. Она помолилась за Лиане, они возложили свои общие надежды на плечи Эгвейн, а теперь, похоже, их выпотрошили и повесили сушиться. Ладно, она сама вымотала себя беспокойством, нервотрепкой и беготней. Теперь в ней снова проснулась надежда, и она не могла позволить своим тяжелым векам снова сомкнуться из опасения, что тогда точно проспит до полудня. Вихрь утих, но крики людей и животных не стихали. Устало, она отбросила одеяло и неуверенно поднялась на ноги. Постель была очень не удобной. Она была разложена на сложенном куске холста прямо на земле в углу не слишком большой квадратной палатки. Однако она оказалась здесь, хотя для нее это означало скакать верхом. Конечно, к тому моменту она уже валилась с ног и по всей видимости была не в себе от случившегося горя. Она коснулась тер’ангриала – перекрученного кольца, свисавшего с кожаного ремешка на ее шее.
Первое пробуждение, почти столь же трудное, как и нынешнее, привело к тому, что пришлось извлечь кольцо из кошеля. Хорошо, теперь горе уже почти прошло, и настал момент приступить к действиям. От внезапного зевка челюсть заскрипела словно ржавая уключина. Только этого не хватало. Она думала, что сообщения Эгвейн, и того факта, что она жива и отправила это сообщение, будет достаточно, чтобы снять усталость как рукой. Как оказалось, все было иначе.
Вызвав небольшой светящийся шарик, чтобы разглядеть висевший на столбе палатки стеклянный фонарь, она зажгла его тонким потоком Огня. Крохотный язычок пламени давал очень тусклый, мерцающий свет. В палатке были еще несколько ламп и фонарей, но Гарет все время повторял, как мало осталось масла на складе. Она не стала разжигать жаровню. Гарет не так скупился на уголь, как на масло, потому что его было проще добыть, но ей было наплевать на холод. Она хмуро смотрела на его постель в противоположном углу палатки, которая так и осталась не разобрана. Ему, конечно, уже известно о лодке и кто в ней был. Сестры старались держать его в неведении, но каким-то образом им это не часто удавалось. Он не раз поражал ее своими познаниями. Где его носит ночью? Муштрует своих солдат, не думая о том, что решит Совет Башни? Или уже уехал, бросив проигранное дело? Не такое уж и проигранное, но он-то об этом еще не знает.
«Нет», – сказала она самой себе, чувствуя при этом странное чувство… предательства что ли… за то, что просто мысленно сомневалась в этом мужчине. С восходом солнца он, конечно, будет здесь, и так день за днем, пока Совет Башни не прикажет ему убраться восвояси. Возможно даже тогда он не уедет. Она не верила, что он бросит Эгвейн, даже по приказу Совета. Он слишком упрямый и гордый. Нет. Не так. Гарет Брин – человек чести. Однажды дав слово, он никогда не заберет его назад, чего бы ему это не стоило. А еще, возможно, но только возможно, у него была и иная причина остаться. Она постаралась не думать об этом.
Но, если отбросить мысли о Гарете, то почему же она оказалась в его палатке? Было проще лечь в своей собственной в лагере Айз Седай, точно такой же тесной, или даже разделить компанию с ревущей Чезой. Хотя вообще-то, если задуматься, это было бы уже слишком. Она не смогла бы долго стерпеть ее завываний, горничная Эгвейн ревет не прекращая. Поэтому, твердой рукой выкинув Гарета из головы, она поспешно пробежала жесткой щеткой по волосам, и переоделась в свежую рубашку так быстро, как смогла при тусклом свете. Ее простое синее дорожное платье из шерсти, оказалось в полном беспорядке, и весь подол заляпан грязью, потому что она спускалась, чтобы осмотреть лодку лично, но она не стала тратить время на его чистку и глажку с помощью Силы. Нужно было спешить.
Палатке было далеко до просторного шатра, более присущего генералу такого ранга, поэтому если спешишь, то обязательно ударишься бедром об угол письменного стола, да так сильно, что одна из его ножек чуть не сложится, но она смогла его поймать, чуть не грохнувшись на походный табурет, единственный из находившихся тут использовавшихся как стул, и больно ударив голень об обитый медью сундук, стоявший тут же на полу. Это родило замысловатое выражение, от которого у случайного слушателя запылали бы уши. Здесь все вещи выполняли две роли, на сидении одного табурета были сложены вещи, другой с более ровным сидением выполнял роль умывальника, с чашей на нем и привязанным сверху белым кувшином. Честно говоря, все тут было достаточно ровно расставлено, но в порядке, удобном и понятном только для него. Он мог пройти сквозь этот лабиринт ночью с завязанными глазами и ни разу не споткнуться. Другой бы по пути к его кровати точно сломал ногу. Она решила, что он должно быть опасается убийц, хотя никогда не говорил вслух ничего подобного.
Подхватив свой темный плащ с одного из сундуков, и повесив его на руку, она еще на мгновение задержалась, чтобы потушить фонарь небольшим потоком Воздуха, но тут заметила запасную пару сапог Гарета, стоявших в ногах его постели. Создав еще один шарик света, она переместила его к сапогам. Так она и думала. Свеже начищенные. Проклятый мужчина настаивал на том, чтобы она отработала свой долг, а потом в тайне от нее – или даже хуже, у нее под носом, пока она спала! – чистил свои проклятые сапоги! Гарет проклятый Брин использовал ее как последнюю служанку, даже ни разу не попытавшись поцеловать!..
Она выпрямилась, скривив рот как швартовочный конец. Что это с ней? Откуда подобные мысли? Чтобы там не болтала Эгвейн, она не была влюблена в Гарета проклятого Брина! Не была! У нее слишком много дел, чтобы заниматься подобными глупостями.
«Именно поэтому, я полагаю, ты перестала носить платья с вышивкой», – прошептал внутри головы тоненький голосок. – «И все те симпатичные вещи, которыми набит сундук. Потому что ты боишься!» «Боюсь? Чтоб я сгорела, если боюсь его или какого-нибудь мужчину!»
Тщательно сплетя потоки Земли, Огня и Воздуха она наложила плетение на сапоги. Вся вакса и почти вся краска с сапог слезли, сформировавшись в блестящую каплю, которая повисла в воздухе, оставив после себя только серую кожу. На мгновение она задумалась, куда деть эту каплю, и решила вылить ее прямо ему на одеяло. Это станет для него подходящим сюрпризом, когда он наконец-то ляжет спать!
Вздохнув, она подняла полог и отправила каплю в окружающую темноту, выплеснув на землю. Он вел себя несносно и чрезвычайно непочтительно, когда она позволяла своему характеру заносить ее слишком далеко. Впервые она это обнаружила, когда кинула в него сапогами, которые только что начистила. В другой раз он ее сильно рассердил, и она насыпала соль ему в чай. Много соли, но она же не виновата, что он выпил все залпом. Всегда стоит сперва попробовать, что пьешь. О, когда она кричала, он все пропускал мимо ушей, или иногда кричал на нее в ответ, а иногда просто улыбался, чем приводил ее в бешенство! Но все же и у него был предел. Она, конечно, могла остановить его простым переплетением Воздуха, но у нее тоже было понятие о чести, чтоб он сгорел! Все равно, ей нужно держать к нему поближе. Так сказала Мин, а девочка, похоже, никогда не ошибалась. Это была единственная причина, по которой она еще не набила золотом глотку Гарету Брину, и не сказала ему, что счет оплачен, и пусть сгорит. Единственная причина! Кроме собственной чести.
Зевнув, она посмотрела на оставшуюся темную лужу, блестевшую в холодном лунном свете. Если он вляпается в нее до того, как она высохнет и увидит беспорядок внутри, то сам будет виноват. По крайней мере, сернистая вонь немного пропала. Она огляделась, и то, что она увидела, было удручающе.
В огромном, ночном лагере никогда не было порядка. Улицы с разбитыми колеями были довольно прямые, это правда, и широкие чтобы смогли пройти солдаты, но все остальное было случайным нагромождением палаток и шалашей, и обложенных камнем кострищ. Теперь он выглядел словно после вражеского налета. Повсюду валялись обрушенные палатки, некоторые были навалены одна на другую, какие-то еще стояли, хотя и скособочившись, и много перевернутых телег и фургонов. Со всех сторон раздавались призывы раненых о помощи, и раненых, казалось, было очень много. По улице мимо палатки Гарета одни мужчины, прихрамывая, вели других. Несколько спешащих групп несли импровизированные носилки из одеял. Чуть дальше она разглядела на земле четыре накрытых одеялами тела. У трех из них на коленях бились в истерике женщины, раскачиваясь взад и вперед, и вопя как резанные.
Она ничего не могла сделать для мертвых, но могла предложить Исцеление живым. Теперь она была не столь сильна, и едва ли Исцеление можно было бы назвать ее лучшим навыком, хотя он вернулся почти полностью после исцеления Найнив. И все же вряд ли в лагере нашлась бы другая Сестра. Большинство из них по настоящему избегали общества солдат. Поэтому ее Исцеление окажется лучше, чем ничего. Все это так, но у нее была новость, которую нужно было доставить.
Было нужно доставить эту новость нужным людям как можно скорее. Поэтому она постаралась не слышать стонов и плача, и не замечать сломанных рук и неряшливых повязок, на кровоточащих головах, а вместо этого поспешила к границе лагеря к коновязям, где странный сладковатый запах конского навоза начисто вытеснил вонь серы. Мимо проковылял кособокий небритый мужик с диким взглядом на смуглом лице, но она поймала его за рукав грубого кафтана.
«Оседлай мне самую смирную лошадь, которую сможешь найти», – сказала она ему, – «и прямо сейчас». – Бела отлично бы подошла, но она не имела понятия, где ее сейчас искать, а у нее не было времени.
«Ты хочешь покататься?» – спросил он с недоверием в голосе, выдергивая рукав. – «Если у тебя есть лошадь, то седлай ее сама, если совсем свихнулась. Что до меня, то мне придется оставшееся до утра время провести на холоде, пытаясь успокоить животных, чтобы они не поубивали друг друга, и если повезет, то ни одно из них не сдохнет».
Суан стиснула зубы. Болван принял ее за одну из белошвеек.
Или за одну из солдатских жен! Почему-то это показалось ей еще хуже. Она сунула свой правый кулак ему под нос так быстро, что он чертыхаясь отпрыгнул, но она снова быстро поднесла руку к его носу, чтобы он видел только ее Кольцо Великого Змея. Вытаращив глаза, он уставился на него. – «Самую смирную лошадь», – спокойно повторила она.
«И быстро».
Кольцо достигло цели. Он сглотнул, затем почесал затылок и посмотрел на коновязь, где, казалось, все до одной твари лягались или дрожали. – «Смирную», – пробормотал он. – «Посмотрим, что я смогу сделать, Айз Седай. Смирную», – Все еще бормоча что-то про себя, он поспешил вдоль рядов лошадей.
Суан принялась считая про себя, нетерпеливо шагать: три шага вперед, три назад. Смерзшаяся снежная жижа ломалась под ее крепкими ботинками. Судя по тому, что она увидела, на поиски животного, которое ее не сбросит при малейшем шорохе, могли потребоваться многие часы. Обернув плащ вокруг плеч, она нетерпеливо приколола на место маленькую круглую серебряную заколку, чуть не проткнув собственный большой палец. Значит, она боится? Она еще покажет этому Гарету проклятому распроклятому Брину! Взад и вперед, взад и вперед. Наверное, нужно постоянно идти в одну сторону. Это плохо, но куда лучше, чем быть скинутым со спины и валяться потом с переломами в овраге. Она ни разу не садилась на лошадь, включая Белу, не вспоминая о переломах. Тут вернулся мужик, ведя в поводу оседланную темную кобылу, с седлом с высокой лукой.
«Она смирная?» – скептически поинтересовалась Суан. Походка животного была похожа на танец, и оно само выглядело гибким. Что, как предполагалось, указывало на скорость.
«Ночная Лилия смирная как река в тихую погоду, Айз Седай. Она принадлежит моей жене, а Немарис в деликатном положении. Она не выносит излишне резвых лошадей».
«Ну, если ты так говоришь» – парировала она и фыркнула. Судя по ее опыту, лошади редко бывают кроткими. Но ничего другого не оставалось.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21