По предположению Смита, за нашими комнатами велось наблюдение через специальное устройство в потолке, но я не мог понять, как это могло делаться без ведома администрации отеля. В соответствии с планом, Смит выключил свет в гостиной за несколько секунд до того, как выйти из номера. У самой двери он помог мне скинуть яркое клетчатое пальто и, перебросив его через руку, вышел в коридор.
Когда дверь захлопнулась, я услышал громкий голос друга:
— Скорее же, Петри! Наш поезд скоро отходит!
Следователь Картер из Нью-Скотланд-Ярда присоединился к Смиту у порога нашего номера и теперь, закутанный в мое дорожное пальто, спешил за ним по коридору прочь из отеля. Фигурой и чертами лица Картер несколько напоминал меня, и я не сомневался, что эта хитрость введет в заблуждение любого человека, следящего за нашими передвижениями.
Некоторое время я стоял в темноте, прислушиваясь к удаляющимся шагам в коридоре. Чувство одиночества и надвигающейся опасности охватило меня. Я знал, что инспектор Веймаут внимательно наблюдает за нашим номером из-за двери напротив; знал, что у него находится ключ Смита и что в течение нескольких секунд он придет на помощь по первому же моему зову.
Тем не менее перспектива длительного дежурства в тишине и темноте не повергала меня в восторг: я не мог курить и тем более шуметь.
Как мы условились, я осторожно снял ботинки, столь же осторожно пересек на цыпочках гостиную и опустился в кресло. Там я решил дожидаться прибытия друга мистера Джонатана Мартина.
Он появился, когда часы пробили одиннадцать. В мертвой тишине я услышал сначала шорох одежды и шум шагов, свидетельствующие о приближении нового постояльца, потом — стук в дверь напротив и приглушенный голос Веймаута: «Войдите!» Дверь распахнулась, и до меня донесся простуженный кашель.
Странный надтреснутый голос, в котором тем не менее я узнал голос Смита, воскликнул: «Привет, Мартин! Как ваш кашель, не лучше?»
Потом дверь номера снова закрылась, шаги носильщика стихли вдали — и мертвая тишина, особая тишина, которая приходит с туманом, воцарилась на верхних этажах «Нью-Лувра».
ГЛАВА XII
НОЧНОЙ ГОСТЬ
Первый час дежурства — напряженного ожидания, вглядывания и вслушивания в тишине и темноте — прошел ужасно. С каждой истекшей четвертью часа, отбиваемой далекими лондонскими часами, тревога моя росла все больше. Воображение мое населяло тихие комнаты номера крадущимися фигурами убийц и рисовало ужасные желтые лица на занавесях и желтые руки, тянущиеся ко мне то из одной, то из другой темной щели.
Десятки раз я нервно вздрагивал, когда мне слышались почти бесшумная поступь босых ног по полу за моей спиной и затаенное дыхание неведомых злоумышленников.
Но поскольку не происходило ничего подтверждающего обоснованность моих страхов, тревога постепенно улеглась. Я осознал вдруг, что сижу, судорожно вцепившись в ручки кресла и нервно напрягшись всем телом. Приблизительно в футе от меня находилось раскрытое окно с опущенной шторой. Но глаза мои настолько привыкли к темноте, что я мог отчетливо видеть желтоватый прямоугольник окна и — хоть и очень смутно — некоторые предметы обстановки гостиной: большой мягкий диван у стены, абажур над головой и стол с тулун-нурским сундуком на нем.
В комнате висела туманная дымка, и воздух становился сырым и влажным, поскольку электрический обогреватель мы выключили несколько часов назад. Снаружи доносилось очень мало звуков: два или три раза какие-то постояльцы прошли мимо по коридору, направляясь к своим номерам. Но большая часть комнат на этом этаже пустовала.
Правда, с набережной и реки внизу через длительные промежутки времени доносился еле слышный гул моторов и приглушенный звон колоколов. Где-то вдали раздавались туманные сигналы и пронзительные свистки паровозов.
Я решил пройти в свою спальню и, рискуя произвести некоторый шум, все-таки прилечь на кровать.
Я медленно и осторожно поднялся с кресла и привел задуманное в исполнение. Несмотря на то что в горле у меня страшно пересохло, я дорого бы дал за возможность покурить, да и любой напиток показался бы мне нектаром богов. Но, хотя надежды (или страх) на встречу с незваным гостем почти покинули меня, я решил все-таки придерживаться установленных правил игры, поэтому не закурил и не налил себе выпить, но осторожно растянулся на покрывале и, сказав себе, что за нашим таинственным сокровищем можно с таким же успехом следить и из спальни… погрузился в глубокий сон.
Ни одно из испытанных мной в жизни ощущений не могу сравнить по силе с диким, всепоглощающим ужасом, какой я испытал, открыв глаза.
Разбудило меня резкое сотрясение кровати — она дрожала подо мной, словно под зданием отеля происходили подземные толчки. Я рывком сел, в самый миг пробуждения осознав свою оплошность… Вцепившись руками в покрывало по обе стороны от себя, я сидел и смотрел, смотрел не отрываясь… на нечто, стоящее в изножье кровати и в упор глядящее на меня.
Я знал, что заснул на посту, и был уверен, что полностью пробудился теперь, однако я отказывался признать представшую моему взору картину чем-либо иным, кроме как плодом воображения. Я отказывался верить в фактическое, физическое сотрясение кровати, ибо, находясь в здравом рассудке, не мог допустить, что происходящее имеет какое-то отношение к реальной действительности. Но увидел я (хотя и не поверил собственным глазам) следующее.
Жуткое белое лицо, влажно блестевшее в слабом, отраженном свете из гостиной, склонилось ко мне над спинкой кровати с безумным нечленораздельным лепетом. Дрожащими руками это кошмарное порождение бреда, проникшее туда, куда не мог проникнуть незамеченным простой смертный, вцепилось в спинку кровати, отчего последняя мелко тряслась и тихо дребезжала…
Сердце мое дико подпрыгнуло в груди, потом словно перестало биться и стало холодней льда. Все тело окоченело, и волосы на голове зашевелились. Я почувствовал, что сойду с ума, если не закричу!
Ибо сие влажное белое лицо, вылезающие из орбит глаза, бессвязный, сбивчивый лепет и дрожь, безостановочная дрожь кровати, передающаяся от трясущихся, судорожно сжатых на ее спинке рук неведомого гостя, существовали в действительности, отказывались исчезнуть, словно дурной сон, настаивали на своей несомненной физической ощутимости, являлись объективной реальностью.
От глубочайшего потрясения я лишился дара речи. За влажным белым лицом я мог рассмотреть слабо освещенную гостиную и даже тулун-нурский сундук на столе, прямо напротив двери.
Сотрясающий кровать призрак существовал в действительности — и с этим приходилось считаться!
Дальше и дальше отодвигался я от него, пока не скрючился наконец в изголовье кровати. Затем, когда жуткое существо — святой Боже! — качнулось в сторону, словно собираясь обойти кровать и приблизиться ко мне, я испустил хриплый вопль и спрыгнул с постели на пол.
Я услышал глухой удар тяжелого тела об пол… и кошмарное видение исчезло с глаз. Однако (и, памятуя об испытанном от сего визита невероятном ужасе, я не стыжусь признаться в этом) я не осмелился сдвинуться с места и пройти мимо существа, которое лежало между мной и дверью.
— Смит! — крикнул я, но вместо крика из губ моих вырывался лишь хриплый шепот: — Смит! Веймаут!
Слова звучали все отчетливей и громче по мере моих дальнейших попыток — и наконец последнее «Веймаут!» я выкрикнул срывающимся фальцетом.
Дверь противоположного номера с треском распахнулась, и я услышал скрежет ключа в замочной скважине. Мгновение спустя в тускло освещенном проеме между гостиной и спальней появилась фигура Найланда Смита.
— Петри! Петри! — тревожно позвал он и остановился посреди гостиной, оглядываясь по сторонам.
Потом, прежде чем я успел ответить, он повернулся, и взгляд его упал на существо, лежащее на полу у изножья кровати.
— Боже мой! — прошептал Смит и прыгнул в комнату.
— Смит! Смит! — завопил я. — Что это? Что это такое?
Мой друг молниеносно повернулся (в то время как в гостиную ворвался Веймаут), увидел меня и отступил на шаг. Потом вновь перевел взгляд на пол.
— Включите свет! — властно приказал Найланд Смит.
Веймаут дотянулся до выключателя, и в спальне вспыхнул свет.
На ковре, раскинув руки с судорожно скрюченными пальцами, ничком лежал темноволосый человек, и смертельно-бледный профиль его казался еще бледней на фоне ярких узоров ковра.
Человек был без пальто, но в серой рубашке и черных брюках и совершенно не гармонирующих с костюмом грязно-желтых ботинках на резиновой подошве.
Я стоял, держась одной рукой за лоб, смотрел на него и начинал приходить в себя. Поняв мое состояние, Веймаут молча протянул мне фляжку, и я с радостью воспользовался ею по назначению.
— Как, во имя всего святого, попал сюда этот человек? — с трудом выговорил я.
— Да, действительно, как? — повторил Веймаут, обводя спальню изумленным взглядом.
И он, и Смит уже сбросили свои маскарадные костюмы, и теперь потрясенное трио — мы стояли и смотрели на лежавшее тело. Внезапно Смит бросился на колени и перевернул человека на спину. Самообладание уже вернулось ко мне. Я опустился на колени с другой стороны от белолицего существа, чье присутствие здесь полностью выходило за пределы возможного, и принялся рассматривать его с боязливым любопытством, ибо человек сей, если еще не умер, то явно находился при смерти.
Он был довольно хрупкого телосложения, и первое сделанное мной открытие удивило и озадачило меня. То, что показалось мне с первого взгляда темными волосами, являлось на самом деле париком! Короткие черные усы незнакомца тоже были накладными.
— Посмотрите-ка на это! — воскликнул я.
— Я на это и смотрю, — коротко ответил Смит..
Внезапно он встал на ноги, поспешно вошел в гостиную, включил там свет и уставился на тулун-нурский сундук. Я понял, о чем думает мой друг. Но сундук в целости и сохранности стоял на столе в том виде, в каком мы его оставили. Смит раздраженно подергал себя за мочку левого уха и затем снова перевел взгляд на человека на полу.
— Во имя всего святого, что все это значит? — произнес инспектор голосом, приглушенным от волнения и изумления. — Как он попал сюда? Зачем он пришел и что с ним случилось?
— К сожалению, я не могу сказать вам, что с ним стряслось, — ответил я. — Но могу сказать единственное: если не предпринять никаких мер, то минуты его сочтены.
— Может, положить его на постель?
Я кивнул, и мы вдвоем подняли легкое тело и перенесли его на кровать, где совсем недавно лежал я.
Внезапно человек открыл лихорадочно блестящие глаза, вырвался из наших рук и сел на кровати. Он поднес к лицу руки с растопыренными пальцами и уставился на них безумным взором.
— Золотые гранаты! — истерически прокричал он, и на бескровных губах его запузырилась пена. — Золотые гранаты!
Он дико расхохотался и упал на спину, бездыханный.
— Он умер! — прошептал Веймаут. — Умер!
В этот момент из гостиной раздался крик Смита:
— Скорей сюда! Петри! Веймаут!
ГЛАВА XIII
КОМНАТА ВНИЗУ
Вбежав в гостиную, я обнаружил Найланда Смита наполовину высунувшимся из окна, теперь широко раскрытого. Штора была поднята неизвестно кем, и, перегнувшись через подоконник рядом с другом, я успел заметить какой-то блестящий предмет, движущийся вниз по серой каменной стене. Почти в тот же миг он исчез за выступающим карнизом. В крайнем возбуждении Смит отпрыгнул от окна.
— Скорей, Петри! — вскричал он, хватая меня за руку. — Вы оставайтесь здесь, Веймаут, и не покидайте комнату ни под каким предлогом!
Мы опрометью бросились в коридор. Что касается меня, то я совершенно не представлял, куда и зачем мы бежим. Сознание мое еще не прояснилось полностью после пережитого потрясения, и странные слова умирающего человека — «золотые гранаты» — окончательно сбили меня с толку. Очевидно, Смит не слышал предсмертных слов незнакомца, поскольку он хранил угрюмое молчание, пока мы с ним плечом к плечу спускались по мраморным ступенькам в коридор нижнего этажа.
По ужасном своем пробуждении я не понял, какой идет час, но, очевидно, была самая середина ночи. Не встретив никого по пути, мы вбежали в длинный пустынный коридор… Но вдруг одна из дверей по правую руку от нас распахнулась, и из нее торопливо вышла женщина с небольшим саквояжем.
Лицо ее скрывала вуаль, так что разглядеть черты его не представлялось возможным. Однако каждое движение женщины свидетельствовало о крайней степени возбуждения, и возбуждение это заметно усилилось, когда она заметила нас со Смитом, идущих ей навстречу.
Найланд Смит, вслух считавший двери по мере нашего продвижения по коридору, внезапно бесцеремонно схватил женщину за руку, втащил ее обратно в номер, который та собралась покинуть, и плотно закрыл за нами дверь.
— Смит! — начал я. — Во имя всего святого, что вы делаете?
— Увидите, Петри! — резко ответил он.
Он отпустил руку женщины, указал на кресло и жестко сказал:
— Сядьте!
Онемев от изумления, я прислонился спиной к двери и принялся наблюдать за невероятной сценой. До сих пор наша пленница — элегантная дама в изящном дорожном костюме — не произнесла ни слова протеста и даже не вскрикнула.
Теперь же, повинуясь Смиту, который стоял неподвижно, с вытянутой в сторону кресла рукой, она с достоинством села и поставила кожаную сумку на пол у своих ног. Номер, в котором мы оказались, планировкой напоминал наш, но не носил следов длительного проживания. Окно его было широко раскрыто, и на полу лежало странное приспособление, очевидно, из алюминия. Рядом с ним стоял большой открытый саквояж, из которого торчало черное пальто и другая одежда.
— Итак, мадам, — произнес Смит, — не соблаговолите ли вы поднять вуаль?
Женщина молча повиновалась и подняла вуаль затянутыми в перчатки руками.
Я увидел красивое, хоть и несколько грубоватое лицо, правда, покрытое толстым слоем косметики. Пленница наша оказалась гораздо моложе, чем я предполагал: блондинка, крашенная в золотисто-каштановый цвет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27