Вилер тепло принял Госвинту с малолетним Нумедидесом и железной рукой подавил зреющую смуту, приструнив нерадивых ленников. С тех пор его владения простирались от суровых северных лесов до луговых пойм юга…А еще четыре зимы спустя его венценосная сестра Фредегонда, вдовствующая королева Шамара, также была вынуждена принести брату свой скипетр на бархатной подушке, не в силах совладать с обнаглевшими отрядами офирцев, безнаказанно хозяйничавших в долине реки Тайбор. Фредегонда потеряла мужа, еще когда Валерий был совсем мальчишкой; ее супруг, герцог Антуйский, сложил голову при осаде Венариума. Вилер благосклонно принял вотчину сестры и во главе своей победоносной армии оттеснил захватчиков до самой Ианты, присоединив значительный кусок бывших офирских земель к своему королевству.С тех пор Вилер единовластно правил восстановленной Аквилонией и, после того, как был заключен союз с Пуантеном, мир и согласие воцарились на ее зеленых холмах. Он мечтал раздвинуть границы державы, сделать свою страну столь же могущественной, какой была древняя Валузия в эпоху правления легендарного короля Кулла. При Вилере сократили налоги – ремесленники и купцы смогли вздохнуть посвободнее; во всей Аквилонии возобладали единые законы, положив конец бесчинству мелкоудельных князьков; Тарантия стала чеканить золотую монету с профилем Вилера Третьего, а на смену разномастной кучке дружин, как водилось при Хагене, пришли хорошо обученные профессиональные отряды единой аквилонской армии, в которую охотно стали набирать сведущих в военном искусстве чужеземных наемников с их Вольными Отрядами, которые после пяти зим службы, если было на то их желание, имели право получить аквилонское гражданство, делающее их полноправными подданными достославного Вилера Третьего.В сытой, чистой, замощенной столице не смолкали цитры, тамбурины и арфы, на ярмарочных майданах поражали честной народ своим умением жонглеры, мимы, канатные плясуны и прочие бродячие комедианты, а в аквилонских деревнях румяные широколицые крестьяне в деревянных шабо танцевали вечерами потешный бурре, танец валонских дровосеков, не опасаясь, что нагрянут невесть откуда дикие орды, станут жечь поля и ометы, убивать, насиловать и грабить.В начале третьего весеннего месяца стал праздноваться «день королей», приуроченный к кануну рождения правящего императора Аквилонии, когда довольные подданные после искрометного карнавала возносили хвалу Вилеру Третьему и приносили обильные жертвы Митре в благодарность за то, что его милостью стране наконец был дарован столь достойный правитель.В молодости королю часто приходилось спать на холодной земле, прикрывшись простым солдатским плащом, и он не успел еще забыть, как гудят ладони от тяжелого двуручного меча, когда помашешь им несколько часов кряду, разя врагов – но за всю его жизнь ему ни разу не приходилось сталкиваться с силами Тьмы. Лишь из пышных баллад менестрелей, большинству из которых было мало веры, знал он о темной нечисти, порожденной зловещим Сетом, об огромных оборотнях-вервольфах, рыщущих ночами в поисках одиноких путников; о загадочных остроухих сатирах, которые, как говорят, обитают в глуши Броцельонского леса и странными звуками своих свирелей заставляют двигаться с места скалы и деревья; о зловещих немедийских карликах-лепреконах, стерегущих свои кровавые клады; о Дикой Охоте – орде призрачных рыцарей, наводящих ужас на жителей предгорья Карпашских гор, и многом, многом другом.Его второй племянник – Валерий, сын Фредегонды – что покинул несколько лет назад Тарантию в поисках счастья, вернувшись, поведал о своих подвигах в южных странах, как того требовал долг перед сюзереном. Принц был скуп на слова, но многочисленные шрамы и рубцы на его некогда обласканном дворцовой негой теле, говорили сами за себя. Пожалуй, из всех, с кем судьба сводила короля Вилера, Валерий был единственным, кому довелось столкнуться с настоящим демоном, который едва не погубил его, однако пал под меткими стрелами диких зуагиров некоего Конана из Киммерии. Владыка Аквилонии не мог не верить племяннику, когда речь шла о далеких землях таинственного юга, но все его существо, весь опыт полководца и воина восставали против россказней о якобы пробудившемся от векового сна Цернунносе.Мыслимое ли дело, чтобы в Валонском лесу, который Вилер считал почти что своим королевским парком, изнеженные дворяне на шутовской охоте (то ли дело выйти пешим один на один с диким вепрем – лишь это достойно настоящего мужчины!) встретили легендарного Бога-Оленя… Конечно, у него не было причин подвергать сомнению слова десятков благородных нобилей Аквилонии; оставалось лишь сокрушаться, что нелепый обычай запрещает венценосцу участвовать в потехах Осеннего Гона, отводя ему роль хозяина дворца, радушно встречающего достославного Охотника традиционной чарой с медом, приправленным ягодами можжевельника.Старый король задумчиво окинул взглядом бражничающих дворян. Кто может поведать ему о происшедшем? Троцеро? Он, конечно, храбр и умен, однако аквилонцу не к лицу просить совета у уроженца Пуантена. То же – и Просперо, наперсник графа… Валерий? Из этого угрюмого молчальника клещами слова не вытянешь. Феспий? Надушенный щеголь из окружения племянника не вызывал симпатий у бывалого воина. Один Митра ведает, что тому, знающему толк лишь в женских ласках да кубках с хмелем, могло примерещиться с испугу. Публий? Хитрый казначей слишком осторожен и будет взвешивать каждое слово, подобно меняле на рынке.Король от души пожалел, что не может поговорить с Амальриком Торским. Немедиец умен и обладает недюжинной наблюдательностью, но беседовать на столь деликатную тему с полудругом-полуврагом недостойно владыки Аквилонии. Неужто в его державе не найдется человек, которому он мог бы довериться?! Проклятье! Придется допросить самого Нумедидеса, этого презренного слюнтяя, что уже дважды за сегодняшний день успел опозорить правящую фамилию Тарантии: сперва тем, что с Осеннего Гона его доставили в повозке, точно перепившегося крестьянина, и еще раз, когда выставил себя на посмешище на пиру… То-то будет о чем теперь позлословить в кулуарах Ианты и Бельверуса!Однако ничего другого не оставалось, и Вилер Третий, знаком подозвав королевского сенешаля, уступил ему на время свое место и, сопровождаемый скромным эскортом Черных Драконов, прошествовал в покои принца Нумедидеса.Опочивальня принца Нумедидеса располагалась в северной части тарантийского дворца. Ходили слухи, что это мрачное здание было построено еще во времена валузийского владычества, когда свирепый Кулл низверг в преисполню зловещее племя змеелюдей, посмевших восстать против Сил Света. Первоначально замок задумывался как неприступная цитадель, о чем напоминали толстые зубчатые крепостные стены, по парапету которых без труда могли проехать два тяжеловооруженных конника. Громадный пятиугольник заграждений, сложенных из гранитных валунов, был окаймлен глубоким рвом, под темной водой которого таились острые шипы в человеческий рост высотой, надежно вмурованные в каменное дно.Легенды гласили, что шипы эти ни что иное, как зубы дракона Гремигольда, которого поразил отважный рыцарь Страбониус, и потому им не страшна вековая сырость крепостных вод. Так это было или нет, не знал никто – ведь воду из рва спускали редко, да и то по ночам; однако еще при Вилере Первом случилось, что некий вельможа, возвращавшийся домой после изобильного королевского пира, не удержался на скользком настиле зыбкого моста, залитого осенним дождем, и рухнул в пучину рва вместе со своим конем. Когда беднягу выловили, он уже не дышал, да и немудрено – его крепкие железные латы были разорваны и пробиты насквозь, будто пергаментные.С внутренней стороны стен ширилась хорошо утрамбованная валанга – насыпь из земли, оставшейся после рытья рва. В былые времена на ней устанавливались зубчатые вороты с подвешенными к ним чанами, откуда на головы неприятелю во время осады лился кипяток или разогретая смола. По углам стены красовались мрачные угловатые бастионы, где круглосуточно несли вахту прославленные Черные Драконы – личная гвардия владыки Аквилонии. Они же занимали и треугольный равелин поодаль.Сам замок изначально задумывался достаточно скромным. При строительстве зодчими двигали соображения отнюдь не красоты, но безопасности; их главной целью было уберечь владык Валузии и Аквилонии от посягательств воинственных соседей. Однако от той эпохи, помимо рва и опор старого моста, остался лишь массивный, возвышавшийся в центре донжон, издавна служивший последним оплотом обороны. Он имел собственные склады с запасами провианта, колодцы, комнаты для жилья и внутренние казармы; даже если бы неприятель проник внутрь, защитники цитадели могли еще немалое время оборонять свое последнее пристанище, штурм которого осложнялся еще и тем, что по узким лестничным пролетам можно было продвигаться только гуськом.Но постепенно древний замок обрастал новыми постройками. Приземистая валузийская надежность и простота уступила место легкости и пышности отделки, свойственной новому аквилонскому зодчеству. Дворец застраивался, точно улей, конюшнями и казармами, огромной галереей с большим залом для суда, внутренним храмом Митры, казнохранилищами и тюрьмами, жилыми и служебными помещениями для вельмож и челяди. Ныне дворец напоминал огромный серп, вытянувшийся без малого на лигу в длину, и в нем почти ничего не оставалось от воинственной твердыни былых времен.Наследник престола любил окружать себя роскошью. Отведенные ему покои были заставлены резной зингарской мебелью, мозаичные полы устланы огромными бурыми с серебром шкурами свирепых немедийских медведей (они появились здесь не так давно – скромное свидетельство уважения, что питал к будущему королю немедийский посланник), на стенах красовались изысканные аргосские шпалеры, изображавшие сцены битвы жреца Эпимитриуса с порождением Тьмы, змееголовым Сетом. Тут и там мерцали бронзовые статуэтки из далекой Вендии, багровела пышная бахрома аляповатых туранских ковров, со стен на недоумевающего посетителя таращились погребальные маски черных колдунов легендарного Кешана, а мраморная полка над огромным камином ломилась от тяжести увесистых изваяний злобных раскосых богов таинственного Кхитая.Просторные шкафы офирской работы были доверху заполнены странными безделушками, омерзительные формы которых опровергали все представления хайборийцев о красоте. В беспорядке здесь свалены были изогнутые клювы неведомых птиц с челюстями, унизанными мелкими треугольными зубами; гигантские засушенные листья плотоядных тропических растений, напоминающие человеческую кожу; костяные дарфарские чаши для жертвоприношений, сделанные из черепов рабов, не принадлежавших к человеческой расе; заморанская тесьма, свитая из хвоста оборотня; аренджунские и шадизарские вазы, унизанные чудовищными нитями паутины, толщиной с руку ребенка; костяные мечи пустынного Меру и прочие предметы, служащие не столько для созерцания и размышления, сколько для устрашения и отвращения. Но даже самый пытливый глаз не смог бы заметить здесь ни единого свитка пергамента, ни одного манускрипта или старого портулана; не в чести были и роговые пластины с угловатыми северными рунами, таблички, покрытые застывшим воском, изузоренным южной клинописью, или тонкая рисовая бумага с треугольными кхитайскими иероглифами. Принц Нумедидес презирал всяческую ученость, предпочитая ей бесхитростные радости плотских утех.Сейчас королевский племянник лежал, раскинувшись на золотистых простынях, тупо разглядывая лепной потолок. Несколько мгновений назад он, дивясь собственной ярости, вытолкал из своих роскошных покоев бесчисленных придворных целителей, нахлынувших в его спальню подобно саранче. Теперь он и сам не мог понять, чем так прогневили его седобородые лекари и почему он изо всех сил лупил резной гирканской тростью по их спинам, зачем в бешенстве крошил сапогами их склянки и баночки с притираниями, зачем выплеснул в камин приготовленный настой, пугливо отшатнувшись от вспыхнувшего пламени.Несмотря на то, что в спальне было сильно натоплено, Нумедидеса пробрал ледяной озноб. Что с ним творится? Может, он болен? Или неведомый чернокнижник напустил на него порчу? Мурашки поползли по спине, во рту пересохло. Амальрик как-то говорил, что знается с настоящей ведьмой… не ее ли рук это дело? Принцу стало не по себе, от страха к горлу подкатила тошнота. Он уже почти уверился в том, что стал жертвой магических козней, как вдруг новая мысль пришла ему в голову. А не приложил ли руку сам король, который, узнав о готовящемся заговоре, велел подсыпать племяннику яда? Ведь не зря ходят слухи, что старый Вилер расправился со своим братом, его отцом, чтобы присвоить себе южные земли… Неужто теперь настал черед сына? Нумедидес силился восстановить в памяти всю череду событий. Да, он пригубил из бокала вино за собственное здоровье, ощутил дурноту и после этого… О, Митра! После этого он потерял сознание…Вскочив с постели, принц подбежал к бронзовому тазу, около которого стоял фарфоровый кувшин с чистой водой, и судорожно прополоскал рот. Повторив несколько раз эту процедуру, он почувствовал облегчение, но черные мысли зловещими нетопырями продолжали виться вокруг. Может, стоит повиниться перед королем – наверняка, он смилостивится и прикажет дать ему противоядие… Или сперва спросить совета… Но у кого? Валерий с Амальриком явно в сговоре; может статься, король тут ни при чем, и все это – их происки… Тогда идти к Вилеру с повинной – чистое самоубийство! Так как же быть?Повинуясь внезапному наитию, Нумедидес рванулся к алтарю Митры, находившемуся в изголовье постели, и потянулся за священным символом Солнцеокого – золотым амулетом в виде солнечного круга с человеческим лицом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58