Часть этих продуктов мы погрузили на подводу, и Василий Самокиш с Ростиславом увезли их. Остальные продукты испортили.
Во время разведки Пихур обнаружил тропы диких кабанов.
— Следы свеженькие! — нагнулся он. — Поохотимся, Николай?
— С удовольствием! — не устоял я перед искушением. Бродили по зарослям почти весь день, но дикие кабаны будто сквозь землю провалились.
Не солоно хлебавши возвратились в лагерь.
— Другое дело фашисты — их вы бьёте без промаха. А кабаны — удел настоящих охотников! — подшучивали товарищи.
Ростислав встретил нас с новостью: задержаны трое неизвестных.
— Документы у них есть?
— Нет.
Ростислав проводил меня, Киселева и Жоржа к задержанным. Рослые парни, примерно моих лет, поочерёдно представились: Алексей Кармолин и Федор Воробьев — лейтенанты, Алексей Глинко — рядовой. Участвовали в обороне Киева и при различных обстоятельствах попали в плен. Бежали из ровенского лагеря.
Вспоминая о побеге, Глинко с благодарностью отозвался о женщине, спасшей его. Он назвал её Марией Титовной Левицкой.
— Сколько нашего брата обязаны ей жизнью! — восторгался Глинко патриоткой.
— Где Левицкая живёт?
— В Ровно. Улица Крутая, дом номер один. У неё есть муж, сынишка.
К собеседникам подошёл отец, только что прибывший из Гуты. По его просьбе задержанные подробно повторили рассказ.
— Что же вы намерены делать дальше? — поинтересовался отец.
— Вы первая вооружённая группа, которую мы встретили, — ответил Глинко. — Будем вместе с вами бить оккупантов.
— Если примете нас в боевую семью, — уточнил Кармолин.
Воробьев же не соглашался с товарищами.
— Мы солдаты, — твердил он, — и должны сражаться с фашистами на фронте. Нас не простят за пассивность.
— Дело хозяйское, никого не уговариваем. Товарищи пусть останутся, а вы идите, куда вам вздумается.
Воробьев энергично доказывал своё:
— Не имею права здесь отсиживаться. Моё место — на передовой!
— Это правильно, — заметил отец, — но не стройте иллюзий! До фронта тысяча километров, и пройти их без документов — дело не шуточное.
Не спеша отец скрутил «козью ножку», затянулся дымом.
— Я скажу так: лучше синица в руках, чем журавль в облаках.
— Обо всём подумал, -не сдавался Воробьев.
Отец терпеливо разъяснял:
— Допустим, удастся перейти линию фронта. Но там спросят: куда дел оружие? Почему сдался в плен?… Эх, Федор, Федор, горячая голова! Или думаешь, что здесь, за тысячу километров от передовой, дела не найдётся? Не кажется ли тебе, что мы здесь толчёмся понапрасну и не приносим пользы Родине?…
Федор задумался. Чувствовалось, что в нём происходит внутренняя борьба.
Кармолин уговаривал товарища:
— Оставайся с нами, Федор! Так лучше будет.
Воробьев молчал.
Наступила тишина. Казалось, все обдумывают: идти Воробьеву или остаться. Но Воробьев уже сделал выбор.
— Ну что ж, — смущённо объявил он, — вы правы, прошу и меня принять в ваши ряды.
— Так бы давно! — повеселел Глинко.
В хорошем настроении мы расселись у костра, у которого хлопотал Василий Самокиш, дежурный повар. Он взял ведро с варёным картофелем, слил воду и приготовил пюре. Расставил котелки и раздал обед.
— Если кто желает масла, яичек, не стесняйтесь! — заботливо предлагал Самокиш.
— Нажимайте, ребята, — поддержал я повара, — вечером уходим на другую базу, все продукты с собой не унесём.
После сытного обеда новобранцы дали присягу, им вручили по винтовке, по сто патронов и по две гранаты.
Подпольщики сообщили нам о предполагаемом приезде в Кудрянку сына помещика Кашенцева, офицера ровенского гестапо, за которым партизаны давно охотились.
По карте мы изучили дороги и подступы к поместью. Выработали план: перекрыть все пути, ведущие к хутору, и захватить Кашенцева живым. Но кто выполнит боевую операцию?
— Я! — вызвался Воробьев.
— И я! — присоединился Кармолин.
— Тогда давайте так, — предложил я, — пусть с новичками пойдут Ростислав и Пихур. Ростислав хорошо знает там каждую тропинку.
— Есть! — отозвались боевые друзья.
— Собирайтесь в путь, время не ждёт!
Партизаны залегли у дороги, ведущей к поместью. Но, учитывая то, что гестаповец мог попасть в село через любой районный центр — Межиричи, Тучин, Костополь и даже через Людвиполь, остальные бойцы группы сосредоточились в самом поместье.
В усадьбе готовились к встрече именитого гостя. Пахло свежеиспечённым хлебом, жареной птицей.
В самую пору праздничной суеты я переступил порог гостиной Кашенцева. Мне навстречу поспешил помещик. Посередине комнаты старик остановился, будто окаменел. Его нижняя губа судорожно затряслась, он кисло улыбнулся.
— Прошу, молодой человек, прошу. Забыл, правда, как вас величать. Но рад видеть в своём доме, — лицемерил помещик.
— Я не один, со мной люди. Загоните собак в будки. Мы зашли к вам попутно. Подкрепимся — и дальше в дорогу. Немедленно распорядитесь насчёт собак!… — настойчиво повторил я.
Уловив в моём голосе нотку раздражения, старик расшаркался.
— Сейчас все сделаю! — и приказал домработнице: — Таня! Немедленно закрой собак в сарай. Без моего разрешения их не выпускать.
— А теперь ознакомьте с расположением ваших комнат, — диктовал я помещику.
— Гм… — удивился Кашенцев. — Хорошо… пожалуйста!
Мы обошли все комнаты. Я облюбовал заросший диким виноградом балкон, куда выходила дверь из большой комнаты на втором этаже. Прикинул: здесь расположится главный пункт наблюдения.
— Соберите всех людей, которые находятся в поместье, и членов вашей семьи, — распоряжался я.
— Зачем они понадобились вам? — испугался хозяин.
— Хочу познакомиться с ними, — съязвил я.
— Прошу, я… не возражаю, просто… спросил из любопытства… сейчас приглашу.
Когда все собрались, я предупредил, что двое суток никому из поместья не разрешается выходить. В противном случае партизаны за жизнь виновных не отвечают.
Я потребовал у помещика ключи от комнаты с балконом. После этих слов старик разгадал мой замысел.
— Умоляю вас, — упал он на колени, — не губите его… Обещаю вам большое вознаграждение…
— Кого не губить? — с удивлённым видом спросил я.
— Сын должен сегодня или завтра приехать, значит, вы знаете об этом! Молю вас, пощадите его!…
— Пока выполняйте указания, потом разберёмся.
Мы с Киселевым выбрали место для засады во дворе, а сами устроились на балконе, откуда следили за подступами к поместью.
Солнце клонилось к закату, а ожидаемые гости не появлялись. Как быть? Приедут ли они ночью? А может, завтра?
Неожиданно со стороны села Матиевки донеслись винтовочные выстрелы. Наш авангард — Пихур с товарищами находились немного ближе, значит, стреляли нe они. Спустя час мы заметили: из Пустомытовского леса по тропе мчались четыре велосипедиста. В бинокль я отчётливо увидел полицейскую форму на них.
— Давайте вниз, едут! — и уже на лестнице предупредил Киселева и Жоржа: — Без моего сигнала не стрелять!
— Ясно!
— Надо взять живьём!
Полицейские подъехали к поместью. Передний поднял над головой винтовку с прикреплённым к стволу белым флагом. Присмотрелись внимательнее и — о чудо! — в полицейских узнали Пихура, Воробьева, Кармолина и Ростислава.
Произошло вот что. Бойцы Пихура из засады увидели бежавшую девушку. Остановили её. Она рассказала, что в Матиевку прибыли полицейские во главе с гитлеровцем.
Варвары угоняют молодёжь на роботу в Германию. «Я убежала, по мне открыли стрельбу…»
— А куда теперь? — посочувствовали девушке.
— На хутор, к тёте.
— Тогда беги, не бойся, мы их тут задержим. Девушка помчалась дальше.
Партизаны решили выручить беззащитную молодёжь. Ворвались в село, разоружили оторопевших полицейских. Гитлеровец ожесточённо отстреливался из автомата и скрылся. Полицейских доставили в партизанский лагерь и передали под охрану Владимира Степановича, а сами надели их форму и на велосипедах, отобранных у предателей, приехали к нам.
— Молодцы! — поблагодарили мы Пихура и его боевых друзей.
— Но о главном я забыл сказать, — ухмыльнулся Пихур. — Преследуя немецкого унтера, мы увидели на Пустомытовской дороге мотоциклиста. Заметив нас, он быстро развернулся и скрылся.
Никого это не огорчило. Вместо одного предателя захватили четырёх, да ещё взяли трофеи: винтовки, велосипеды, полицейскую форму и документы.
Поужинав у помещика, партизаны покинули хутор.
Отец и Алексей Глинко сидели у костра, готовили ужин. Пленных полицаев охранял Ростислав.
— Плачут, окаянные, как малые дети, — сердился отец. — Клянутся, мол, давно поняли свою ошибку, но бросить полицейскую службу боялись, иначе пострадали бы их семьи. А теперь представилась возможность искупить вину. Так что, отпустим? Думаю, можно.
— Ты что, отец? — удивился я. — Надо их уничтожить!
— Не горячись, Николай, — возразил отец. — Не время сводить счёты с такими. Не забывай, партизаны представляют на оккупированной территории Советскую власть. И если этих отпустим, уверен: не только по району, а и по области пройдёт слух, что советские партизаны — люди гуманные. Вот тебе и политика получится.
— Может, и оружие им вернуть? — с иронией спросил я.
— Нет, конечно, — улыбнулся отец. — Отпустим их как мать родила, пусть народ посмеётся.
На другой день мы отвели раздетых шуцманов в Матиевку и там отпустили.
ДИРЕКТОР ОТКРЫВАЕТ СЕЙФ
Перекочевав на новую базу, налаживали связь с доверенными людьми, усилили разведку. В первую очередь интересовались сведениями о намечаемых акциях межиричского и сосновского гестапо.
Я и Николай Бондарчук облачились в форму полицейских и на велосипедах поехали в район Хмелевского лесопильного завода. Спустились по склону, спрятали в кустарнике велосипеды и направились к проходной. От охранника узнали, что завод временно остановлен на ремонт.
— Осмотрим территорию, — позвал я Бондарчука.
На заводском дворе громоздились аккуратно сложенные штабеля лесоматериалов, предназначенных для военных целей вермахта — строительства мостов, железных дорог, складов, бараков и прочих объектов.
— Эй, господа! — вдруг окликнули нас.
Обернувшись, мы увидели высокого мужчину. Он рассматривал неизвестных, видимо, пытался определить, кто мы и откуда. Мы удовлетворили его любопытство и назвались представителями областной шуцполиции… Потом спросили, кто он?
Это был завхоз предприятия. Он охотно отвечал на все вопросы. Рассказал о заводе, дирекции, районных полицейских и их поведении, и даже о межиричских лесниках, которые нас интересовали.
— А где сейчас директор? — задали мы вопрос.
— У него сегодня банкет.
«Почему бы не побывать там? — осенила мысль. — У пьяной компании наверняка развяжутся языки».
Посоветовались. Бондарчук остался у входной двери, а я проник в комнату, откуда неслись хмельные голоса. За обильно накрытым столом сидело человек пятнадцать, мужчин и женщин. Первым заметил меня хозяин дома. Он сорвался с места, распахнул дверь и пригласил к столу. Пришлось принять столь вежливое приглашение. Я сел возле хозяина. Сразу почувствовал на себе сверлящий взгляд: это впился глазами сельский богатей. Он почему-то настолько разволновался, что из его дрожащих рук выпала вилка.
Я выпил «штрафную» и закусил. Кулак вновь наполнил стопку самогоном.
— Две подряд? Это много. Я ведь на службе! — вежливо отказался.
— Пей, раз попал в нашу компанию! — настаивал мой «ухажор».
Он похвастал, что его брат тоже служит в полиции и заискивающе промолвил:
— Хорошие вы хлопцы, только служба ваша горькая… Ну, выпьем за вашу удачу!
В его поведении, назойливом лобызании сквозило что-то недоброе. «Наверное, хочет меня разоружить и разоблачить», — подумал я и решил отделаться от неприятного типа. Левой рукой покрепче сжал винтовку, а правой влепил ему оплеуху. Он замотал головой и рухнул на пол. Вся компания возмутилась моей дерзостью.
Секунда промедления могла обернуться против меня. Я скомандовал:
— Ни с места!
Николай Бондарчук, услышав возглас, вбежал в комнату и ещё внушительнее повторил:
— Ни с места!
Пострадавший молча поднялся и сел на своё место. Его глаз с каждой минутой все больше опухал, под ним засветился синяк, с нижней губы сочилась кровь.
Оставив Бондарчука «на вахте», я предложил директору пройти в соседнюю комнату и приказал открыть сейф.
— Как вы смеете? — воспротивился он. — Я пожалуюсь в гестапо! Это грабёж среди белого дня! Кем? Полицией! Где это видано? Ни одной марки не дам!…
— Пожалеешь! Становись к стенке!
— Ну и стану! Думаешь, испугался? Нет! Посмотрим, как ты заговоришь в гестапо.
— Ключ от сейфа! — потребовал я.
— Ничего не дам! — огрызался хозяин.
Директор упорствовал, зная, что полицейский не рискнёт с ним расправиться: ведь тогда его призовёт к ответу гестапо. Кому-кому, а полицейским хорошо известно, на что оно способно…
Не сломил упорство директора и предупредительный выстрел вверх. А что если сказать упрямцу правду, кто мы? Я так и сделал:
— Слушай, немецкий холуй, мы — советские партизаны и пришли сюда не для того, чтобы играть с тобой в прятки!
Глаза директора вышли из орбит. Он застыл на месте.
— Если правда, что вы советские партизаны, сейчас до копейки отдам… Но ключ у жены. Пригласите её сюда…
Приоткрыв дверь, я позвал жену директора. Она вошла. Руки её заметно дрожали. Директор сказал:
— Найди ключи от сейфа.
Женщина принесла ключи, с опаской посмотрела на меня и вышла.
Директор открыл сейф и отдал мне все наличные деньги — около десяти тысяч немецких марок.
— Ну, а как же я оправдаюсь? — трясся ое.
— Так и скажите: партизаны забрали!
— О боже, мне не поверят!
— Поверят: люди видели. Деньги народу нужнее, чем вам. Не вы же их заработали!
— Ну да… Мои рабочие…
— Ваши рабочие? Кто вам их дарил? А почему вы присвоили то, что должно принадлежать им?
Хозяин молчал. Да и что он мог ответить?… Покидая пьяную компанию, мы «утешили» её:
— Не скучайте за нами, мы ещё к вам наведаемся…
Часть изъятых денег раздали беднякам, остальными расплачивались при заготовке продуктов питания.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23