Так, или примерно так, думала глупая Блудница.

31

После моей аудиенции с Единственным я сразу покинул Арабель и поскакал на север, через Тилвертон и Теневой Разрыв в Долину Теней, где обитали невежественные фермеры и утомительный старый болтун по имени Эльминстер. Руха, остановившаяся в Арабеле на ночь чтобы лекарь позаботился о раненом глазе Серебряного Облака, теперь отставала от меня на полдня, но отделаться от нее совсем никак не удавалось, как от плохой молвы. Довольно часто, когда я преодолевал горный перевал или пересекал широкую долину, я оглядывался и каждый раз видел в южном небе маленькую песчинку и знал, что она все еще там, идет по моему следу, как Гончий Пес Хаоса идет по следу Маска. И тогда я проклял ее, обозвав ведьмой из ада, и обратил взор к небесам, и вопросил их, что я такого ей сделал, хотя, конечно, не получил никакого ответа. Правда заключалась в том, что она ненавидела меня не за какой-то мой проступок, направленный против нее, а по причине того места, которое я занимал в многочисленных видениях и кошмарах, посещавших ее в последнее время, и она очень боялась, что эти галлюцинации доведут ее до безумия как Кайрика, если она меня не остановит.
Но даже если бы ведьма оторвалась от меня еще больше, я все равно продолжал бы путь, останавливаясь только для того, чтобы Хала утолила голод. Разговор с Кайриком усилил мое рвение завершить поскорее священное паломничество, я ведь совсем не желал отправлять мою неверную жену в Город Мертвых или присоединяться к ней там, чего я, конечно, не миновал бы, если бы не сумел раздобыть «Истинное жизнеописание» и вылечить Единственного от безумия. Поэтому теперь с особым рвением и преданностью я ехал день и ночь, не думая об отдыхе, еде или других нуждах, с которыми нельзя было справиться за то время, пока Хала заглатывала свой корм.
Я горел таким нетерпением, что, когда на полном скаку въехал в грязную маленькую деревушку и увидел священный знак Единственного – череп на фоне разорвавшейся звезды, открыто изображенный на трепещущем флаге, что развевался над внушительной черной крепостью, я остановился только для того, чтобы накормить Халу и поесть самому. Как обычно, служители заартачились, узнав, что я не собираюсь платить, но стоило им почувствовать в моей персоне частицу Кайрика, как их настроение тут же переменилось. Халу отвели в козий загон, а меня препроводили в огромный зал и усадили во главе длинного банкетного стола. Зал вместе со всем зданием сотрясался от несправедливых нападок Мистры на Единственного, но я слишком устал, чтобы обращать на это внимание.
Пока я ждал, что принесут еду, ко мне подошли двое Верующих и остановились по обе стороны, сложив руки на эфесах оружия. На одном из них, крепком человеке с суровым взглядом и узким лицом, была пурпурная туника, отделанная черненым серебром. Второй, с широченными плечами, был облачен в латы из красной кожи. Именно он обратился ко мне первым.
– Кто ты такой, что являешься в Вунлар и оскорбляешь Гормстадда, – тут он указал большим пальцем на своего напарника в шелковой робе и продолжил: – тем, что отдаешь приказы его монахам в его собственном храме?
Я отвечал, не поднимаясь:
– Меня зовут Малик-эль-Сами-ин-Нассер, я совершаю священное паломничество ради Единственного. И Гормстадду, – тут я ткнул пальцем в мужчину в шелке, – выпала огромная честь оказать мне услугу.
Эти слова заставили обоих удивленно вскинуть брови и отпустить эфесы сабель, ибо, как любые Истинные Верующие, они сразу уловили присутствие Единственного. В эту секунду появился монах с подносом, нагруженным едой и питьем. Тогда Гормстадд самолично принял поднос и передал его напарнику в красных доспехах.
– Почему бы тебе не прислуживать, Буорстаг?
Тот кивнул, поставил кружку передо мной и наполнил ее медовым напитком из кувшина. Я сразу воспрянул духом, подумав о том, какой великой чести и власти буду удостоен после того, как спасу Единственного.
– Ты выглядишь усталым, эль-Сами, – заметил Буорстаг. Он отрезал собственным кинжалом кусок хлеба для меня и намазал его медом. – Возможно, тебе следует остаться и отдохнуть в Вунларе.
Я покачал головой:
– Меня преследует ведьма Арфистка, и, если догонит, я никогда не вылечу Единственного от безумия.
Не знаю, то ли усталость, то ли колдовство Мистры заставили меня добавить эти последние несколько слов, но, как только я их произнес, сразу понял, какую чудовищную ошибку совершил! Буорстаг и Гормстадд нахмурились и уставились друг на друга, снова потянувшись к эфесам сабель.
Я вскочил, чтобы бежать. Гормстадд опустил ладонь мне на плечо, а Буорстаг схватил меня за руку, и я подумал, что сейчас они точно закуют меня в цепи и обо всем донесут нашему Темному Повелителю.
Но так велик был их страх перед присутствием Единственного, которое они ощущали во мне, что они либо решили, что лучше не обращать внимания на мое святотатство, либо действительно вообще не заметили его.
– А эта Арфистка… Ты можешь ее описать? – спросил Гормстадд.
Я понял по его побелевшим костяшкам пальцев, что он испытывает не больше симпатии к пронырливым Арфистам, чем я.
– Конечно. Вы узнаете ее по гиппогрифу, на котором она передвигается, и по вуали на ее лице.
– Отлично, – сказал Гормстадд, водворяя меня на место. – Ешь спокойно. Буорстаг позаботится, чтобы Арфистка никогда тебя не поймала.

32

Принц Танг собрал своих охранников и отправился домой, в Имбирный Дворец, до которого было полдня пути на юг от Элверсулта. Под конец путешествия он настолько вымотался, что, достигнув дворца, приказал слугам выкупать его и сразу положить спать. Принц не пошевелился до поздней ночи, когда от глубокого сна его пробудил странный вой. Он звучал одновременно далеко и близко, словно спальня вытянулась на несколько миль.
Танг вспомнил о даре Мистры и сел в кровати. Его ложе само по себе являлось маленькой комнаткой, так как кровать стояла под шелковым балдахином, закрытая со всех сторон лакированными ширмами с изображениями ухмыляющихся монстров. Они охраняли покой принца, не позволяя злым духам украсть его душу во время сна. Ночная сиделка, дежурившая за ширмой у изножья кровати, даже не пошевелилась, и принц решил, что, наверное, ему приснился этот вой.
Но тут вой повторился, на этот раз громче, и гораздо более зловеще, так что у принца побежали мурашки по спине. Ночная сиделка не открыла ширму и вообще никак не попыталась разбудить хозяина, и Танг счел это странным. Он сунул под подушку руку и вытянул кинжал из серебристой стали Шу, затем подполз к краю кровати, невольно спрашивая у самого себя, не предвидела ли богиня подобного хода событий, когда благословила меч. Вставив кончик лезвия между створками ширмы, он осторожно их раздвинул, так что они даже не скрипнули. Ночная сиделка лежала на полу, уставившись мертвыми глазами на маленький светильник, который она оставляла гореть всю ночь на столике. Пурпурный шнур, которым ее удушили, так и остался замотанным вокруг горла, а чуть дальше принц увидел темную фигуру убийцы, который стоял, отвернувшись от кровати. В мигающем свете ночника его тело словно извивалось и клубилось, как дым. Он не сводил глаз с подставки для мечей, где Танг хранил свое самое дорогое оружие. Подставка напоминала стремянку, вместо ступенек у которой были ножны, осыпанные драгоценными каменьями: каждый меч стоил целого каравана ладана. На самом верху покоился меч, благословленный Мистрой.
Танг не стал звать охранников, догадавшись, что пришелец и с ними успел разделаться. Вместо этого принц рассматривал темный силуэт с растущим недоумением. Вор не сводил взгляда с благословленного меча и, тем не менее, видимо, не решался его взять.
Танг не догадался, что пришельцем был не кто иной, как Маск. А тот в свою очередь не почувствовал, что принц Танг проснулся: все мысли Покровителя Воров были заняты мечом. Даже сквозь ножны лезвие так ярко светилось магией Мистры, что Маск едва не ослеп. Это сделало вороватого бога еще более подозрительным, ибо в ту секунду, когда до него дошла молитва гильдмейстера, он сразу понял, что меч – это приманка в ловушке. И все же он пришел. Оружие, способное защитить от Гончего Пса Хаоса или даже убить его, стоило любого риска.
Издалека снова донесся заунывный зов Кезефа. Повелитель Теней содрогнулся, представив, что случится, если ядовитые клыки пса вонзятся в его темную плоть. Пошарив под плащом, он вынул кусочек сырой оленины и швырнул его в неосвещенный угол. После этого из другого кармана он вынул полудохлого от голода волчонка и опустил его на пол, чтобы посмотреть, помешает ли волшебный меч зверьку отыскать пищу.
Волчонок оглядел погруженную во мрак комнату, тронул носом холодный мрамор и упал замертво.
Маск чуть не взвизгнул от восторга, увидев, что оружие оказалось сильнее, чем он надеялся: оно убило волчонка, даже не дотронувшись до него. Все что оставалось сделать, – обнаружить ловушку Мистры и обезвредить ее, но эту задачу значительно осложняла слепящая магическая аура меча.
Из того же темного угла, откуда возник Маск, еще раз раздался вой, но теперь такой громкий, что сотряс лакированные створки ширмы, скрывающей кровать Танга.
Принц съежился, опасаясь, что гремящая ширма привлечет внимание пришельца. Этого не произошло. Вор – а принц считал его именно таковым – не обратил внимания ни на вой, ни на тихое постукивание створок ширмы: он расхаживал взад и вперед перед стойкой с мечами. В темноте его фигура напоминала то эльфа, то человека, а один раз даже орка. Эти изменения Танг приписал игре тусклого света.
Принц не представлял, почему пришелец медлит, но ему очень хотелось, чтобы этот человек в конце концов набрался смелости. Странный вой убедил его, что Мистра предвидела необходимость в таком оружии, и Танг собрался напасть на незнакомца, как только тот потянется за мечом. Однако было похоже на то, что пес появится в комнате раньше, чем этот тип примет решение.
Танг буквально прилип к щели в ширме, наблюдая за вором, по-прежнему рассматривающим стойку с мечами. Еще два раза прозвучал тоскливый вой, взволновавший даже пришельца, который затрясся, как лоскуток, и обернулся на звук.
По комнате прокатилось тихое рычание, а затем в темном углу сверкнула пара желтых глаз. Глаза начали расти, и принц понял, что больше не может ждать. Он откинул в сторону ширму и бросился на пришельца, занеся над головой кинжал.
Фигура лишь слегка пошевелилась, и принц неожиданно для себя взглянул в чернеющие глаза огромного нолла. Как и вся знать племени Шу, Танг давно освоил искусство смертного боя. Он в мгновение ока остановился и нанес по колену нолла удар, способный переломить толстенный ствол дерева.
Ничего не произошло, если не считать того, что в ноге Танга сломались несколько костей.
– Глупец! – презрительно фыркнул пришелец, – Оставь меня в покое, иначе…
Рычание в углу переросло в пронзительный вой, и комнату наполнил тошнотворный смрад гнилого мяса. По полу застучали четыре когтистые лапы, и принц понял, что, если он сейчас же не возьмет в руки свой меч, его уже ничто не спасет. Он сделал обманный маневр, словно собирался нанести удар ногой, а сам нацелился в глаз своего противника и попытался проскользнуть мимо, чтобы схватить меч.
Темная рука легко блокировала атаку, после чего швырнула принца обратно на кровать. Танг заметил огромного зверя, проскочившего под ним, а потом, проломив пару створок ширмы, рухнул туда, откуда начинал.
Всё его тело заныло, но принц перекатился на край кровати и увидел животное размером с лошадь. Это был самый отвратительный пес, которого только можно себе представить: вместо хвоста – голая кость, квадратная башка окружена дымкой бурого смрадного дыхания. Зверюга остановилась и встряхнулась, разбросав во все стороны дождь извивающихся личинок, потом пес прыгнул на вора. Танг в ужасе охнул, понимая, что собака займется им, как только проглотит пришельца.
Убедившись, что Танг лишил его всякого шанса на побег, вор развернулся и схватил, наконец, меч, намереваясь ударить Гончего Пса Хаоса наотмашь.
Ничего не вышло.
От стойки отделилась тонкая рука, которая обвилась вокруг запястья Маска. Он попытался высвободиться, уменьшившись в размерах, но чем тоньше он делал свою руку, тем крепче сжимались охватившие ее пальцы.
Мистра!
Не успел Маск прошипеть имя богини, как Гончий Пес Хаоса вцепился ему в ногу и оторвал ее у самого бедра. В комнату ворвался порыв черного ветра, разметав створки ширмы и прижав мебель к стенам.
Песий яд проник в вены Повелителя Теней, наполнив его обжигающей слабостью, которая начала пожирать его изнутри. Он почувствовал, как его голова съеживается, превращаясь в сморщенную оболочку, а руки и ноги усыхают, как поникшие стебли, и душа рвется наружу из порванных вен. В эту секунду он осознал, какая это глупость – злить богиню Магии.
Повелитель Теней встряхнул головой, чтобы прийти в себя, и увидел над собой огромную морду Кезефа. Из слюнявых челюстей пса свешивалась оторванная нога, но пес, тем не менее, не предпринимал новой попытки наброситься на жертву. Вместо этого он приклеился злющими глазами к мечу и почуял волшебство лезвия, а также его предназначение и поэтому стал осторожен. Маек оглянулся на руку, выросшую из полированной деревянной стойки Танга.
– Мистра, погоди! – взмолился Повелитель Теней. Все мечи, кроме заколдованного, с грохотом посыпались на пол. – Позволь мне спастись, и я велю Темпосу отозвать обвинение.
– Слишком поздно. – Аватара Мистры выплыла из оружейной стойки и материализовалась рядом с Маском. В одной руке она продолжала сжимать запястье вороватого бога, а в другой – держала меч принца Танга. – После того, что ты совершил, тебе не откупиться от меня никакими благодеяниями!
– Мне казалось, ты именно этого хотела!
– Больше не хочу.
Одним движением руки Мистра высвободила заколдованный меч из пожен, и тот сразу наполнил комнату алым свечением.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50