Сердце у меня упало в пятки, ведь я уже все им рассказал о Кайрике, что мог. Не зря, видно, говорили, что ревность сделала из Улронта отличного инквизитора. Он мрачно кивнул, принимая совет Теторила, и повернулся, чтобы взглянуть на меня. Я сразу понял, что проведу всю ночь в компании Хранителя, не имея ни малейшего шанса отыскать «Кайринишад».
К счастью, калиф никогда не гнал с улиц своего города сумасшедших. Я часто наблюдал за их странным поведением, особенно во время припадков, которые начинались у некоторых при малейшей провокации. Они закатывали глаза так, что виднелись только белки, руки и ноги у них скрючивало, они начинали трястись и метаться, прикусывали собственный язык, изо рта у них шла пена – в таком состоянии их ничего не волновало, хоть жги их каленым железом, хоть выставь перед ними самых первых красавиц.
Я изобразил припадок, даже прокусил язык, пустив кровавую слюну. Я принялся кататься по земле, не замечая, обо что бьюсь, и даже врезался в ноги Гвидиону, чтобы никто не подумал, будто я способен себя контролировать. При этом я не переставая бормотал на несуществующем языке, бился головой о землю, насадив себе множество шишек, и царапал в кровь лицо о камни. Боль только придала мне сил, так что приступ безумия удался на славу. Ни один человек, наблюдающий за этим спектаклем, не усомнился в моем безумии.
Через некоторое время я позволил Пилиасу и еще трем доброхотам схватить меня за руки и за ноги и растянуть в воздухе. Я продолжал извиваться, бормотать и пускать пену изо рта, чтобы они не подумали, будто приступ прошел. Жрец разжал мне челюсти и вставил между зубов деревяшку, укрепив ее кожаным ремешком, а Теторил тем временем поднял мне веко здорового глаза.
– Что с ним случилось? – спросила Арфистка в вуали. Она подошла и взглянула мне в лицо, и я увидел в ее темных глазах, как гиппогриф расправляет в небе крылья, кружа над равниной. – Он похож на верблюда, умирающего от жажды.
– Тогда нам лучше избавить его от мучений, – сказал Гвидион.
– Нет! – распорядился Улронт. – Сначала я должен его допросить.
– Какой уж тут допрос? – удивился Гвидион. – Его душа уже у Кайрика.
– Пока нет, – сказал жрец. – Но это всего лишь приступ, вызванный твоей попыткой убить беднягу. Он придет в себя.
– Когда? – спросил Улронт.
– Только Переплетчик знает, – ответил жрец. – Приступ уже проходит. Потом он какое-то время поспит. Ты сможешь поговорить с ним, когда он проснется. Голова у него будет болеть, но на твои вопросы он ответить сможет.
– Неужели нельзя ничего сделать?
– Ты сам видел, что с ним стало от моего последнего заклинания, – ответил жрец. – Еще одно убьет его, особенно если этот приступ как-то связан с Кайриком.
Хранитель помолчал секунду, потом спросил;
– Каковы его шансы?
Я так сильно прикусил деревяшку, что кровь изо рта полилась в нос и брызнула из ноздрей. В ту же секунду я высвободил ноги и руку и, рухнув на землю, принялся биться в судорогах.
– Они не очень велики, я бы сказал! – Жрец попытался схватить мою ногу, на что я ответил метким ударом, разбив ему губу. – Да помогите же мне кто-нибудь! Он себя покалечит!
– Если ему нужен сон. Хранитель Знаний, я могу помочь.
Над моей головой склонилась Арфистка и начала шарить рукой в своем рукаве. Я попытался откатиться в сторону, но Пилиас вновь схватил меня за руки и прижал к земле, не давая возможности шевельнуться. Колдунья вынула руку из рукава, и я увидел, что она держит щепотку желтого песка, которым собирается засыпать мой здоровый глаз. Я крепко зажмурился и повернул голову, но было уже поздно; несколько песчинок угодило в глаз, а ведьма тем временем уже произносила свое заклинание голосом, полным неги и страсти, как некогда ночи в моей постели. Я провалился в глубочайший сон, уже не беспокоясь о своей судьбе в царстве Келемвара, не вспоминая о добром принце, своем состоянии или жене и не думая о священной книге «Кайринишад», шуршащей страницами в железном сундуке.
Будь прокляты все Арфисты! Чего они вечно суются в чужие дела?

7

Говорят, у каждого купца есть свой бич, эта Арфистка оказалась моим бичом. Звали ее Руха. Когда-то давно ей пригрезилось мое лицо в видении, и только по этой причине она поклялась превратить мою жизнь в ад. Родилась эта женщина в Анавроке среди кочевников пустыни тридцать лет назад, судьба ее была нелегкой, так как ее родные боялись магии и всего того, чего они не понимали, а не понимали они очень много. Из-за того, что Руху посещали видения, племя отказалось от нее в совсем юном возрасте, оставив девочку одну среди горячих песков. Она научилась обходиться без воды (даже верблюды больше страдали от жажды, чем она) и привыкла питаться всем, что попадалось под руку, – будь это змея, колючка или кость. Увидев, что за создание эта девочка, богиня Магий направила ее в далекий оазис, где жила одна старая гарпия, владевшая необычными приемами колдовства. Эта карга научила Руху создавать заклинания с помощью песка, огня, ветра и воды. Со временем молодая Руха научилась творить колдовство буквально из ничего – ей нужна была лишь горстка пыли под ногами или глоток воды – в общем, она стала настоящей колдуньей в прямом смысле этого слова.
Настало время, когда Зентарим, Черная Сеть, выслала отряд, чтобы открыть новый торговый путь через Анаврок. Арфисты, в свою очередь, послали туда лазутчика, чтобы он настроил жителей пустыни против нового торгового пути. Руха, как только увидела этого мужчину, сразу в него влюбилась. С помощью заклинания она заставила его полюбить себя, но он все равно не забыл о своем долге и умер в бою. Руха не ударилась в горе, ведь шакалы не оплакивают смерть людей. Тем не менее, вкусив от плода любви, она не захотела возвращаться в свой оазис и жить одна, поэтому украла серебряную булавку лазутчика и покинула Анаврок, чтобы найти других возлюбленных.
Вот таким образом Руха оказалась среди Арфистов. Чем она занималась следующие несколько лет, большого значения не имеет, скажу только, что она разъезжала по далеким странам, повинуясь воле своих хозяев, узнавала жизнь Фаэруна и сеяла раздоры и разрушение, где бы ни появилась. Именно она заставила принца Танга отказаться от сделки с драконьим племенем, в результате чего в огне погибло чуть ли не полстраны! Именно она украла дочь герцога Вайклиффа у великанов Холмогорья, помешав браку, который породнил бы две расы.
Когда в город Глубоководье пришла весть о том бедствии, что постигло Кэндлкип, Руха как раз была там, занимаясь пустяковым делом – поиском ребятишек, заблудившихся в лесу Коготь Тролля. Услышав о разгорающемся конфликте, она окаменела, у нее поплыло перед глазами, и она увидела ободранного нищего – меня. Я стоял перед великим хозяином и читал книгу. Надо сказать, что Руха никогда не разбирала смысла своих видений и не знала, что нужно делать, но это ничуть не мешало ей совать свой нос в чужие дела. В общем, она была идеальной Арфисткой. Оставив поиски ребятишек кому-то другому, она уговорила своих хозяев отправить ее на юг с отрядом Глубоководья. Таким образом, она оказалась у стен Кэндлкипа с всадниками на гиппогрифах как раз в ту минуту, когда Гарун и Джаббар собирались поубивать друг друга.
Я пишу об этом не для того, чтобы снискать прощение за все то, что случилось со мной у Верхних Ворот; извиняйся не извиняйся – делу это не поможет. Просто хочу, чтобы вы поняли, какое чудовище наблюдало за мной, пока я спал. Во сне я воспарил в вышину, задыхаясь от адского зловония. Поначалу я подумал, что его источает сама колдуньи или ее поганая магия, но вскоре понял, что запах чересчур назойлив. Возможно, его издавали какие-нибудь паразиты, так как он сопровождался странным звуком, какой бывает, когда за плинтусом скребутся насекомые. Этот скрип так меня раздражал, что мне временами чудилось, будто мой череп сейчас лопнет, и, хотя шум казался знакомым, я не мог припомнить, где слышал его раньше.
Я повернул голову и увидел над собою подведенные глаза ведьмы Арфистки. Как всегда, лицо ее было скрыто вуалью, я только и мог разглядеть, что два темных дьявольских омута. Я сразу понял, что она разглядывала меня, пока я спал. Моей следующей мыслью было то, что она с помощью колдовства видела мой сон и узнала все мои тайны и цели. Я в жизни не обидел ни одной женщины, но тут сразу понял: нужно ее придушить.
Но ведьма просчитала все заранее! Мне не удалось поднять руки и на дюйм: мои кисти оказались связаны кожаным ремешком. Я вытянул шею и увидел, что все мое тело трижды опутано ремнями – на груди, бедрах и ногах.
– Это для твоей же пользы, – сказала колдунья. – Мы не хотели, чтобы ты покалечился.
– С чего бы мне калечиться? – Я едва мог пошевелить распухшим языком, и понять меня было довольно сложно.
– По случайности, Мухтар. – На свет вышел Пилиас, позвякивая спрятанной под рясой кольчугой. – С тобой приключился припадок. Ремни не позволили тебе метаться и упасть с носилок.
Я потупился, словно мне стало стыдно за себя, а на самом деле я просто скрывал испытанное мною облегчение. Теплота, с которой он говорил, означала, что колдунья не прочла моих снов, а если и прочла, то ничего ему не сказала. Я увидел, что лежу в комнате писаря, освещенной тусклым светом масляной лампы и скудно обставленной, Мои носилки покоились на двух стульях, в углу на столе стоял медный кувшин с водой, а рядом Пилиас оставил свой шлем. В комнате было окошко с широким подоконником, но плотные занавески не позволяли ничего разглядеть. Сердце забилось быстрее, так как я испугался, что рассвет уже наступил и я очнулся слишком поздно, чтобы искать «Кайринишад».
Рядом с носилками присел Пилиас и положил руку мне на плечо:
– Тебе нечего стыдиться, Мухтар. Как ты себя чувствуешь?
– Достаточно хорошо, так что в ремнях уже нет необходимости. – Я потянул за ремешок, стягивавший бедра, и понял, что если приложить немного усилий, то мне удастся высвободить и кисти рук. – Очень хочется пить.
Пилиас протянул руки, чтобы освободить меня от пут. Ведьма, проворнее ящерицы, помешала ему:
– Оставь все так, пока мы не будем уверены, что приступ прошел. Пожалуй, лучше сходи за Хранителем. Разве он не велел дать ему знать, когда Мухтар очнется?
– Нет, Пилиас! – завопил я. Если у меня и был какой-то шанс найти «Кайринишад», то только при условии, что я быстро отсюда уберусь, а в присутствии Рухи сделать это, безусловно, было бы гораздо труднее. – Во имя Огма, не оставляй меня с этой ведьмой! Умоляю!
Руха нахмурила брови:
– Неужели ты боишься меня, Мухтар?
Я не обратил на нее внимания и продолжал обращаться к Пилиасу:
– Она убьет меня, пока я буду лежать здесь, связанный и беззащитный!
Пилиас покачал головой и взял женщину за руку:
– Это Руха. – Он протянул ее руку ко мне. – Она твой друг.
Я отвернулся от них обоих.
– Мухтар, – сказала женщина, – чего ты боишься? Я ведь не причинила тебе никакого вреда.
Я так быстро повернул голову, что ударился виском о поручень носилок.
– Тогда зачем ты сыпала мне в глаза песок? И почему я лежу здесь привязанным, и голова у меня гудит так, словно из нее сейчас вылупится орел? – Я брызгал слюной на каждом слове в надежде, что они подумают, будто со мной сейчас случится еще один припадок. – Пилиас, однажды она уже пыталась меня убить. И если ты оставишь меня с ней наедине, она так и сделает!
Пилиас утер с лица слюну и повернулся к ведьме:
– Пожалуй, лучше тебе сходить за Улронтом.
Руха прищурилась и смерила меня долгим взглядом, а когда заговорила, голос ее звенел от гнева:
– Мое колдовство ничуть ему не навредило, Пилиас. У этого пса нет причин меня бояться!
Пилиас взял ее за руку и отвел немного в сторону, но, несмотря на оглохшее ухо и шум в голове, я расслышал, что он ей прошептал:
– А ему и не нужны никакие причины, госпожа. Он безумец.
Я почувствовал на себе взгляд ее темных глаз и понял, что ее не провело мое притворство. В то же время она не понимала, зачем я это делаю, а потому нервничала и злилась.
– Как скажешь, Пилиас. Я схожу за Хранителем. – Она даже для виду не понизила голос и говорила громко, чтобы я слышал. – Но ни в коем случае не развязывай его. Этот нищий затеял какую-то игру, которую нам пока не понять. Лучше всего считать его таким же опасным, как Кайрик.
– Хорошо, госпожа колдунья. – Пилиас пощупал карман в рясе. – Тебе понадобится этот знак, чтобы войти в Башню Хранителя.
– У меня есть такой. Я там сейчас живу.
С этими словами колдунья покинула комнату, даже не упомянув о своем видении, в котором я читал книгу. У нее была привычка держать такие вещи в тайне; за многолетнюю практику она пришла к выводу, что большинство людей скорее обвинит ее в своих бедах, чем поблагодарит за предупреждение. Возможно, из-за этой человеческой глупости ее так оскорбил мой притворный страх; я не буду утверждать это с уверенностью, скажу только, что она была первая женщина, которая с первой же секунды меня невзлюбила.
Когда за ней закрылась дверь, я заставил себя досчитать до ста. Мне не терпелось начать поиск книги, но приходилось проявлять терпение, иначе мой друг мог серьезно отнестись к предупреждению ведьмы. Меня не очень успокоило, что со мной остался Пилиас: я понимал, мой побег обрушит на его голову сонмище бед. Я поступил бы как друг, если бы позволил ему пойти за Хранителем, чтобы потом все обвиняли колдунью, но с ней мне было не тягаться. Если у меня и появился малейший шанс избежать пыток в царстве Келемвара, то Пилиасу предстояло оказать мне последнюю услугу.
Закончив счет, я повернулся к монаху, который сидел на кончике стола и не сводил с меня глаз. Кинжальчик, отданный мною на хранение, был заткнут у него за пояс.
Я сморщил лицо, пытаясь состроить жалостную гримасу:
– Друг мой, мне очень неудобно так лежать. Пожалуйста, развяжи ремни.
Пилиас покачал головой:
– Если Улронт найдет тебя несвязанным…
– Какое тебе дело до Улронта, мой дражайший друг? Он уже принял решение сделать твою жизнь здесь невыносимой. Будь у тебя хоть капля здравомыслия, ты бы покинул эту обитель и отправился со мной в мой родной Калимшан.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50