– Значит, это место рулевого?
– Да.
Я подумал, сколько же еще ерунды изречет Гэрри Кондит и сколько же скрывается под его кожей американских блох. Голос Майкла Дэвиса начал заполнять салон.
Потом до меня донеслось с бака, как не очень правдоподобно кричала Чарли: «Я падаю, я падаю!» – и затем, как Джорджо, якобы спасая, схватил ее в объятия, что, по-видимому, нравилось им обоим. За моей спиной Синглтон с восхищением рассматривал радиопеленгатор и электронный прибор измерения глубины.
– Взгляните, сэр, – указал Гэрри Кондит, – вот здесь управляемый якорь. – Он нажал одну из ярких кнопок. Раздался легкий шелест, и я почувствовал, как, несмотря на начавшийся отлив, катер стал покачиваться на брошенном якоре как поплавок. – Автоматический завод. Небольшой дроссель.
Мощный двигатель внезапно загрохотал в тихом заливе. Гэрри повысил обороты, и винт начал проворачивать воду. Мы заскользили вперед. Гэрри Кондит стоял у руля, держа его твердо и правильно. При этом он курил большую сигару и с сияющей улыбкой взирал на нас с высоты своего пьедестала.
– Вы, британцы, достаточно долго были монополистами на флоте; вот теперь у руля кто-то другой, – гордо произнес он и налил нам еще по порции коктейля из большого сосуда, украшенного вокруг горла изображением пиратов, отплясывающих под звуки волынки, и надписью «Сплеснивайте главные брасы, морячки!»
Мы представляли собой такую мирную домашнюю сцену, прямо как на рекламе пива.
Глава 24Нити истории
В этот день, после обеда, Джорджо показал мне на чертеже корпуса подводной лодки ту часть, которую он уже осмотрел. Чарли приготовила кофе, и мы сидели, потягивая дешевый местный бренди.
Океанская подводная лодка – очень большое судно. Ее водоизмещение превышает тысячу тонн, в длину она более трехсот футов. Не удивительно, что крестиками была зачеркнута, как уже осмотренная, только незначительная часть изображенного на чертеже. Джорджо поднял на поверхность немного: пару очков с красными линзами, коробку с надписью «Первитин» – немецкий аналог таблеток дезоксифедрина и три карты Испанского побережья, составленные германским адмиралтейством.
Они заинтересовали меня больше всего, поскольку на одной из них стандартного образца, принятого германским адмиралтейством, в углу чья-то рука написала шариковой ручкой цифры: число 127342 умножалось на 9748, внизу стоял правильный ответ.
Карты выцвели, порвались и смялись от долгого нахождения под водой; датировались они 1940 годом и с тех пор по логике не могли видеть света, а надписи были сделаны шариковой ручкой!
Джорджо закончил осмотр левого борта отсека пульта управления и далее, вдоль левого борта, офицерских кают. Потом шел кубрик, но прежде, чем приступить к осмотру этой части, мы решили проверить правый борт отсека пульта управления и только затем двигаться дальше.
Джорджо предсказывал, что правый борт будет более сложным. Переборка, отделявшая отсек пульта управления от офицерских кают, сместилась, что привело к разрушению пола у входа по обе стороны переборки. Под полом виднелись брошенные в беспорядке сломанные ящики из-под артиллерийских снарядов, раздавленные баллоны со сжатым воздухом и толстый слой масла, все еще различимый в разбитых емкостях с горючим. Полный осмотр должен включать проверку документов, очистку грязных обломков железа голыми распухшими руками, мягкими от длительного пребывания под водой. Не удивительно, что Джорджо оставил это на самый конец в надежде, что мы найдем то, что нам нужно раньше, чем придется переходить к правому борту.
Дни совместной работы сблизили этих троих, и я почувствовал себя до некоторой степени посторонним, когда они стали травить разные байки и поддразнивать Чарли, которая умела удерживать их на расстоянии.
– ...Этот человек – миллионер, – рассказывал Джорджо. – Я учу его плавать под водой. «Вам не нужно все это», – говорю я ему, но бесполезно. Он покупает американское снаряжение, резиновый костюм ярко-красного цвета, ласты, лампу для подводного освещения и великолепные наручные часы, тоже для подводного плавания. Покупает ружье со стрелой для подводной охоты, которое, я должен вам сказать, очень меня пугает, и притаскивает все это с собой, так же, как и очень хорошенькую маленькую доску и специальный карандаш, которым можно писать по мокрому. Он погружается в воду с многочисленными вдохами и выдохами, и, когда достигает дна, к нему присоединяется еще один человек. Все, что надето на другом человеке, – это вот такие крошечные плавки. – Джорджо показал размер плавок руками и взглянул при этом на Чарли. – Очень маленькие. И ничего больше. Ни баллона, ни маски, ни ружья, ни ярко-красного резинового костюма, ни специального шерстяного свитера с Шетландских островов. Ничего, кроме маленьких трусиков. Мой миллионер направляется к нему и пишет на своей маленькой грифельной доске: «Эй, что ты тут делаешь? У меня специальное снаряжение, которое стоило шестьсот долларов, а ты ныряешь без всего; как ты рискнул?»
Аудитория напряглась.
– И что же он ответил? – спросила Чарли.
– Он ничего не сказал, – продолжал Джорджо, – в воде нельзя говорить. Он взял маленькую доску со специальным карандашом, для того чтобы писать под водой, прочел то, что там было написано моим приятелем-миллионером, и нацарапал:
«Мама, я утонул!»
– Больше не получишь кофе, – отрезала Чарли.
Однако я начал замечать, что Джорджо не очень беспокоился о кофе, он нажимал на бренди. Ныряльщику нельзя много пить. Термос с горячим вином или бренди для восстановления нормального кровообращения после того, как вы длительное время пробыли под водой, это одно дело, допиваться же до того, что засыпаешь, совсем другое.
Разговор за кофе продолжался. Джорджо рассказал нам о своем дяде.
– Дядя не любил нырять. И никогда не принимал ванну, потому что боялся поскользнуться и упасть, пока однажды все же не решил выкупаться. Он взял большой терракотовый горшок, в который сажают лимонные деревья, заткнул отверстие в дне, налил туда воды, залез и стал мыться. При этом в одной руке держал молоток на тот случай, если все же поскользнется. Тогда он рассчитывал разбить терракотовый горшок, чтобы не утонуть.
Затем Джорджо рассказал нам о водолазном судне «Артильо», о том, как они пытались вывезти золото с корабля «Египет» и как дважды в день устраивали парады и пели фашистский гимн «Джовинецца». Но Джорджо как-то быстро перескочил через описание военных лет, и мы выпили еще кофе, а потом он взялся за вторую бутылку местного бренди и стал обсуждать с Синглтоном технику ныряния. В этот момент в дверь постучали.
Я догадался, что пришел мальчишка с пакетом. Так оно и оказалось. В руках парень держал небольшой сверток из газетной бумаги. В нем находился клочок волос Ферни. Я поблагодарил его и послал на сей раз за пачкой сигарет.
Чарли спросила:
– Кто там?
– Мальчик, – ответил я. – Сегодня утром попросил его принести мне сигареты. Наконец он вспомнил про это, но купил сигареты с фильтром.
– Возьми сигару, – предложил Джорджо.
– Нет, я предпочитаю сигареты. Наверно, схитрил малыш, чтобы я дал ему еще какое-нибудь поручение.
– Я видела, что вы болтаете, как некогда потерявшие друг друга братья, – усмехнулась Чарли. – Этот мальчишка постоянно крутится возле ужасного Ферни.
– Вертится вокруг Ферни, – повторил я, сдерживая истерику. Из всех мальчишек в городе надо же мне было выбрать именно этого!
Джорджо снова заговорил о нырянии. Он и Синглтон пришли к заключению, что нарушение системы подачи воздуха делает сложную работу практически невозможной.
– Это как пуповина, – объяснил Джорджо. – Мой дядя говорил, что богиня Атропа постоянно держит свои ножницы на шланге подачи воздуха.
– Кто это Атропа? – спросила Чарли.
– Одна из трех парок в греческой мифологии, – напомнил Синглтон. – У нее в руках ножницы, и она перерезает нить жизни, решая судьбу человека.
– Да, – улыбнулся Джорджо, – если металлические края затонувшей лодки – ножницы Атропы, то тонкий шланг там, внизу, по которому ныряльщику подается воздух, это тоже нить жизни.
К тому времени, когда мы отправились спать, за окнами уже бесновался штормовой ветер и внизу воздух, вода и песок – все смешалось. Иногда можно было различить отдельную волну; рокот, удар, небольшая пауза и вновь откат волны. Часто, однако, смешиваясь и вибрируя, звуки превращались в единый протяжный вой, который, колотясь о ставни, ударяясь о металлическое ведро, хлопая полотнищами шезлонгов, стуча по голове и забивая уши, закручивал вихрем мысли.
Дверь в моей комнате открывалась на балкон. На расстоянии двух-трех миль на горизонте в черном океане мерцали огни лодок рыбаков, ловивших каракатиц. Я представил себе, как ужасно работать ночью в пустынной Атлантике и получать при этом всего один процент от улова. Прежде чем лечь спать, я долго наблюдал за темными облаками, скользившими по поверхности луны.
Я пытался заснуть, но выпитый кофе мешал мне. В три тридцать утра я услышал, как открылась дверь кухни. Еще кто-то не мог спать. Может, встать и выпить чашечку кофе? Шаги прошуршали по плиткам пола на кухне. До меня донеслось, как открылась входная дверь и раздались шаги на балконе. Натягивая одежду, я услышал, как скрипнули ржавые петли калитки. И все смолкло.
Лунный свет был достаточно ярким, чтобы, глядя с балкона, я мог различить удаляющуюся фигуру. Фигура повернула от калитки и двинулась вдоль берега на запад. Я спустился как только мог быстро с лестницы. Ледяной ветер струей ударил в меня, и тонкие иголки брызг пронзили мои брюки и свитер. Металл пистолета холодно касался моего бедра.
В двадцати ярдах впереди меня ночной путешественник не делал уже попытки спрятаться, и я узнал Джорджо. Он шел вдоль скал у подножия утеса, достиг основания широкой, похожей на сторожевую лестницы, извивавшейся как болтающаяся лента между берегом и высоко расположенной променадой, и стал по ней подниматься. Ему стоило только взглянуть вниз, чтобы заметить меня. Было бы глупо обнаружить свое присутствие до того, как он доберется до цели.
Я дал ему достаточно времени, чтобы оказаться на самом верху. Затем начал подниматься сам, внимательно следя за тем, чтобы не наступить на какой-либо камень, хотя рев океана поглотил бы всякий звук слабее грохота обвала.
Дойдя до конца лестницы, я приостановился, вынул из-за пояса «смит-и-вессон», сделал очень тихий вдох и выдох и направился к променаде. Если он ждал меня, то от громкого выдоха могло зависеть многое.
Однако меня никто не ждал. Направо узкая булыжная дорожка была свободна на расстоянии примерно мили, а слева раздавался только слабый звук двухтактного мотоциклетного двигателя и шум моря. Маленькое серое облачко, как палец, протирало усталое око луны. Похоже, что Джорджо совершал поездку на багажнике мотоцикла. Мы знали, кто ездил на мотоцикле с двухтактным двигателем. Похоже, что я терял друзей быстрее, чем мог заменить их.
Глава 25Готова к прыжку?
Крупные капли дождя стучали по серо-голубым окнам. Плохая погода, как и предсказывали по радио, переместилась от Лиссабона. Не похоже, чтобы ветер и дождь прекратились бы до чая, и мы все сидели дома и хандрили.
Албуфейра – город, предназначенный для того, чтобы над ним сияло солнце. Когда шел дождь, он выглядел как бы смущенным и обманутым. На рыночной площади дождь капал с деревьев на влажные блестящие овощи и фрукты, а владелец кафе скучал, играя в шашки с сыном и дочерью, и пил свой собственный кофе.
В доме номер 12 был поздний завтрак. Внимание разделилось между поглощением большого количества кофе с блинчиками и наблюдением за тем, как Джорджо в шестой раз укладывал в тальк свой резиновый костюм. Он почти уложил его в полиэтиленовый пакет и стряхивал со своего кашемирового свитера пыль.
Каждый день, независимо от того, погружался он в воду или нет, Джорджо проверял свой резиновый костюм, тщательно разглаживая швы на рукавах и брючинах, там, где костюм больше всего вынашивался. Чарли говорила мне, что он всегда делает это с одинаковой аккуратностью и профессиональным вниманием и с каждым днем руки его дрожат немного больше, чем накануне.
Джорджо не приветствовал мою идею спуститься под воду, как я решил, когда стихнет погода.
– Будет слишком темно. Ничего не увидишь, – пожал он плечами.
Синглтон не согласился. Он сказал, что, поскольку они пользуются большими подводными лампами, питающимися от батареек в лодке, ночью видно не хуже, чем днем.
Мы можем пройти по берегу уже одетыми в костюмы. Никто не заметит, во что мы одеты, даже если и увидит нас.
Я обратил внимание на то, что он смотрит на Джорджо, – не запретит ли тот погружение с технической точки зрения. Я предчувствовал такое.
– Я не хочу облекать это в форму приказа, – произнес я, – но мы спустимся под воду, если погода улучшится и шторм утихнет.
– Здорово! – протянула Чарли, и это звучало так же искренне, как коммерческое пение, но все же указывало на то, что Чарли, по крайней мере, если я скажу «прыгай», действительно прыгнет.
Я продолжил:
– Первыми будут погружаться я и Джорджо. Затем Синглтон. Потом снова я и Джорджо.
– Вы думаете, что так разумно? Ведь это довольно опасно... – Синглтон посмотрел на меня с недоумением.
Я остановил его суровым взглядом.
– Да, сэр, – подчинился он.
– Я был очень мягким последнее время, сынок, – сказал я, обращаясь к Синглтону, – но я просто раздумывал и еще не принял решения.
Глава 26Точка, поставленная шариковой ручкой
Представьте себе Атлантический океан в холодную ноябрьскую ночь, с резким ледяным северным ветром. Поставьте четырнадцатифутовую шлюпку где-то между вздымающимися волнами и опустите в воду неисправный эхолот, лампу подводного освещения, приготовьте бутылки с крепкими напитками и пять термосов с горячим вином. Кроме того, возьмите португальского рыбака с руками, ободранными оттого, что он пытался удержать болтающуюся лодку, чтобы она не натолкнулась на обломки судна.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30