купить поддон для душа 80х80 глубокий недорого
На этот раз такой маневр ему не удался.
– Цель потеряна, – сказал Закс.
– Моя вина, – отозвался Левенгерц и включил радиопередатчик: – «Кошка-один» оператору наведения: потерял цель.
Август посмотрел на прокладочный стол и увидел, что световое пятно, которое обозначало бомбардировщик «скрипучая дверь», переместилось к самой границе зоны видимости станции «Горностай».
– Этому англичанину повезло, – сказал он с разочарованием.
– За ним следует много других, – успокоил его Вилли.
Ламберт вывел «скрипучую дверь» из «змейки». Его руки дрожали, но он продолжал крепко держать штурвал, чтобы Бэттерсби не заметил этого.
– Кош, дай мне курс на Нордвейк, – приказал Сэм.
– Ну как, теперь вы верите в целесообразность выреза в остеклении моей турели? – наконец не удержался от вопроса Флэш Гордон. Он долго ждал хотя бы одного слова похвалы или благодарности.
– Все получилось чертовски здорово, – отозвался Ламберт.
– Я не верю, что ты видел что-нибудь, – усомнился Бинти Джонс.
– Здоровенный ночной истребитель, ясно?
– Ничего там не было, – настаивал Бипти.
– В таком случае зачем же ты стрелял? – спросил Флэш. Ответа не последовало. – Я назову это «смотровой щиток со свободным обзором Гордона»! -гордо заявил Флэш.
– А ну-ка замолчите все! – приказал Ламберт.
Бомбардировщик Суита отстал из-за ошибки в определении ветра в районе Лоустофта, а «скрипучая дверь» несколько раз поворачивала и выполняла «змейку» над морем, поэтому к часу ночи и Суиту, и Ламберту оставалось до берега еще около восьми миль. В это время Томми Картер на своем «ланкастере» уже прошел Нордвейк, повернул и пролетел четыре мили по последней прямой, ведущей к объекту бомбардировки.
Маяк в Нордвейк-ан-зе построен на современной эспланаде, и теперь его затемненный огонь был включен, так как мимо проходил конвой в охранении крейсера противовоздушной обороны «Гельд». Крейсер засек своими радиолокационными станциями пролетавшие над ним бомбардировщики и открыл огонь. Каждый артиллерийский залп «Гельда» сотрясал стекла в окнах домов, а вспышки выстрелов освещали всю приморскую часть города.
– Вот молодцы-то, – сказал Ламберт, – включили для нас маяк в Нордвейке.
Ламберт и Дигби в носу самолета еще любовались пульсирующим затемненным огнем маяка, когда вся эспланада неожиданно ярко осветилась, будто солнце выбрало этот город для индивидуальной утренней зари. Два «ланкастера» из группы наведения сбросили светящие бомбы, чтобы обозначить таким образом точку поворота для всей колонны бомбардировщиков. Смотритель. маяка уставился в окно на ослепительно яркие желтые «рождественские елки» из огней, которые, громко потрескивая, медленно опускались, оставляя после себя змейки белого дыма.
Высоко-высоко над Нордвейком находился самолет королевских военно-воздушных сил «москито». Летчик на нем тоже видел светящие бомбы. Восьмидесятивосьмимиллиметровые зенитные снаряды не доставали самолеты «москито», потому что те летали на очень большой высоте. Радиолокационные станции «Вюрцбург» обнаруживали их и следили за ними с трудом, так как эти самолеты построены из дерева, а ночные истребители не могли угнаться за ними, потому что «москито» обладали большей скоростью. «Москито», который находился сейчас над Нордвейком, шел, ориентируясь по специально передаваемым для него сигналам радиомаяков, и его задача состояла в том, чтобы сбросить над Крефельдом четыре красные ориентирно-сигнальные бомбы для наведения на цель тяжелых бомбардировщиков. Таков, по крайней мере, был план.
Светящие бомбы повисли над Нордвейком в одну минуту второго. В считанные секунды донесение об этом было передано по телефону в Делен, и там без промедления отметили это на огромном светящемся экранов. Крейсер противовоздушной обороны «Гельд» сообщил пеленги на них.
Не позднее чем через две минуты немцы располагали достаточной информацией, чтобы сделать вывод:. летящие бомбардировщики поворачивают на новый курс. В районах, над которыми летели бомбардировщики, было произведено полное затемнение. Поезда на железных дорогах остановились, станции были затемнены, рабочие заводов и фабрик укрылись в бомбоубежищах.
Города, поселки и деревни до самого Кельна и Дортмунда получили распоряжение приготовиться к отражению воздушного налета через тридцать минут. На зенитных батареях сигареты были отброшены в сторону, кофе остался недопитым. Люди, ворча, смеясь и зевая, выходили из домов и бараков и, ежась от ночной прохлады, застегивали шинели и пальто на все пуговицы. Стволы зенитных Орудий были направлены вверх, прожекторы развернуты в нужном направлении, радиолокационные станции прогреты, взрыватели ввинчены в снаряды. Под котлами с супом был зажжен огонь, одеяла рассортированы, покрывала приготовлены, продовольственные карточки заверены, и узлы с поношенной одеждой развязаны. Альтгартен тоже оказался в угрожаемой зоне.
Тяжелые шторы на окнах в отдельном кабинете в ресторане Френзеля Штюбе создавали для гостей интимную обстановку. В этом старинном зале пахло сейчас жареными утками, шнапсом, свечами и хорошими сигарами. Эти запахи глубоко впитались в дубовые панели стен и напоминали о других званых обедах в другие времена. Гости, повеселевшие от тщательно подобранного бургомистром и неограниченно подававшегося вина, уселись в кресла и приготовились произносить речи и тосты, которых хватило бы на всю оставшуюся часть вечера.
Герд Белль выбрал весьма удачный момент, чтобы распрощаться с хозяином. Отведав знаменитого френзелевского яблочного пирога, Герд решил, что вечер, в части его касающейся, вполне можно на этом закончить. Он объяснил свой ранний уход тем, что обязан быть готовым выполнять свои функции в случае воздушного налета. На самом же деле Герд намеревался пойти в буфет железнодорожного вокзала, чтобы поиграть там с друзьями в скат.
Когда принесли кофе, начальник полиции обер-вахмистр Мюллер встал, чтобы произнести тост, но Герд прибавил шагу и успел скрыться за дверью. Мюллер одернул синий форменный френч, нервно откашлялся и начал говорить о заслугах бургомистра, о вкладе Альтгартена в победу, а также о том, как этот город соблюдает законы третьего рейха.
Шел уже второй час ночи, когда прибывший из ратуши посыльный прошептал что-то на ухо бургомистру. До появления этого парня в служебной форме, с каской на голове и в больших казенных перчатках на руках все чувствовали себя так, будто не было никакой войны.
– Минуточку внимания, господа, – проговорил бургомистр, и на лицах гостей появилась тревога. – Я получил официальное сообщение, что несколько минут назад в воздухе обнаружено крупное соединение английских военно-воздушных сил. Наши радиолокационные станции предсказывают, что бомбардировке подвергнется Рур. Я не сомневаюсь, что мои гости пожелают выполнить свой служебный долг и как можно скорее разъедутся по своим местам. Разрешите пожелать вам всем успехов. Хайль Гитлер!
– Хайль Гитлер! -повторили без особого энтузиазма гости.
Вскоре после этого в городе прозвучало предупреждение об угрозе воздушного нападения.
Альтгартенский железнодорожный вокзал был примечателен скорее оживленностью своего буфета, чем оживленностью расписания движения поездов. Каждый день с утра до поздней ночи в буфете стоял шум и дым от сигар. Не раз, когда основная железнодорожная магистраль подвергалась бомбардировке, войсковые эшелоны направлялись через Альтгартен, и тогда две пожилые дамы, содержавшие привокзальный буфет, подавали пиво, кофе и бутерброды до тех пор, пока у них не иссякали все запасы.
Буфет был обставлен как гостиная Викторианской эпохи. Его украшением служили несколько десятков декоративных растений, бюст Бетховена, написанный маслом портрет Вагнера, цветная репродукция портрета фюрера и старинное пианино.
Три столика около пианино считались лучшими. Сегодня средний столик заняла группа игроков в скат. Вокруг игроков – это были Герд Белль и два его друга инженера – собралась толпа любопытных.
В час ночи, точно по расписанию, на вокзал прибыл поезд. Гудок, пыхтение и свист стравливаемого пара смешались с воем сирен в громкоговорителях, возвещавших об угрозе воздушного нападения. Эхо неприятных, внушающих страх звуков прокатилось по всему городу. Но даже и после этого из буфета вышли не все. Надо полагать, что если бы сигнал общей тревоги прозвучал еще страшнее, то здесь, в Альтгартене, его восприняли бы в чисто академическом плане, ибо все считали, что бомбы предназначаются для одного из крупных городов в Руре.
Наконец Герд Белль решил, что и для него настало время поехать на своем фургоне к ратуше и доложить старшему на командно-диспетчерском посту гражданской обороны о своей готовности выполнить долг. Как только радиолокационные станции сообщали, по какому району наносится удар, Герд направлялся в город, подвергшийся бомбардировке, и оказывал посильную помощь пострадавшим. «В этом, пожалуй, преимущество одинокого», – подумал Герд и сразу вспомнил о Гансе и Анне-Луизе. Пожалуй, ему лучше заехать в дом Августа и убедиться, что они укрылись в убежище. Герд поднял брови, чтобы спросить своего друга Бодо Рейтера, что, по его мнению, произойдет. Бодо бросил свои карты на стол, давая этим понять, что игру продолжать нельзя.
– Бери мой бакалейный фургон, – предложил Герд Рейтеру. – Я возьму у кого-нибудь мотоцикл и приеду еще до того, как тебе прикажут куда-нибудь выехать.
Анна-Луиза, как всегда перед сном, расчесывала волосы – не меньше трехсот взмахов щеткой. В соседней комнате неожиданно раздался голос Ганса:
– Фрейлейн, фрейлейн…
– Да, Ганс. Но почему ты не в постели, мальчик? Он раздви нул занавески на окне:
– Какие чудесные огни, фрейлейн! Смотрите, как красиво! Как будто рождественские елки в небе.
Анна-Луиза подошла к окну.
– Да, – согласилась она. – И правда как рождественские елки, Ганс.
– Это папа пускает их?
– Нет, мой милый. – Цветные огни были близко, совсем близко. Она взяла мальчика на руки. – Скоро ты станешь слишком тяжелым, чтобы поднимать тебя, Ганс.
– Когда я стану большим, то буду поднимать вас, фрейлейн.
– О, это будет чудесно! – воскликнула Анна-Луиза и поцеловала мальчика.
Когда раздался стук в дверь, она подошла к ней с Гансом на руках.
– Герр Белль, что-нибудь случилось?
– Я хочу, чтобы вы укрылись в соседнем доме, у герра Фосса. В прошлом месяце он предложил Августу, чтобы в случае воздушного налета вы и мальчик укрывались у него. Его убежище укреплено, и в нем есть вентиляторы, нагнетающие свежий воздух. Духота – очень опасная вещь, понимаете?
– Сегодня?
– Они уже сбрасывают светящие бомбы. Это они обозначают цели. Вам нужно поспешить.
– Но… Не будут же они бомбить Альтгартен?
– Пожалуйста, Анна-Луиза, поторопитесь.
– Мне нужно взять обувь и пальто для Ганса.
– Я не могу больше ждать, фрейлейн, – сказал Герд. – Поторопитесь и хорошенько постучите в дверь герра Фосса. Я уверен, он дома, но иногда проигрывает на патефоне пластинки и может не услышать стука.
– Спасибо, герр Белль, вы очень любезны.
– Я обещал Августу, – проговорил Герд и, нажав ногой на педаль мотоцикла, уехал в сторону лагеря инженерных частей.
Когда падали первые бомбы, Анна-Луиза услышала новые для себя звуки: быстро перемещающийся шелестящий полусвист, будто по покатому металлическому лотку скользит тяжелый груз в упаковке. Каждый такой звук заканчивался оглушительным взрывом и лязгом металла, от которых больно било барабанные перепонки и сотрясалась земля под ногами.
– Нам надо торопиться, милый Ганс,
Огни последнего «ланкастера» скрылись за высоким забором аэродрома Уорли-Фен. Подписав все документы и выключив настольную лампу, полковник раздвинул шторы затемнения и открыл окно. Когда улетали самолеты, он всегда испытывал одно и то же чувство: где-то в глубине души командир базы всегда опасался, что в одну из таких ночей ни один из них не вернется и тогда он навеки останется на аэродроме в одиночестве. В текущем месяце это был уже двенадцатый рейд. Слишком много. И его подчиненные, и он сам очень устали. Он стремился предпринять все возможное, чтобы его эскадрилью использовали в составе групп наведения, хотя, по правде говоря, его люди не были подготовлены для выполнения таких задач. Это были самые заурядные летчики, а он самый обычный командир.
Когда его глаза привыкли к темноте, он начал различать стоянки самолетов и служебные помещения второго отряда. В металлических бараках, где летный состав дежурил холодными ночами, разжигали крохотные обогревательные печки. Только в одном этом месяце он потерял три экипажа, погибших в свой первый же боевой вылет. Один экипаж пробыл на аэродроме всего лишь восемь дней. Их смелость и отвага равноценна смелости и отваге тысячи львов, и он никому не позволит омрачить чувство гордости, которое испытывал, находясь вместе с ними на передовой линии. Полковник задвинул шторы и опять включил настольную лампу.
Раздался стук в дверь, и в кабинет вошла его подчиненная.
– Капрал Тэйлор, прибыла по вашему приказанию, сэр, – доложила она.
– Здравствуйте, капрал. Ничего, ничего, стойте вольно. Мы с вами, кажется, не знакомы. – Полковник улыбнулся. – Но вам-то, вероятно, приходилось видеть меня. Вы заведуете складом спасательного снаряжения, так ведь?
– Да, сэр.
– Садитесь, капрал. Как вы, наверное, знаете, у нас в королевских военно-воздушных силах существует традиция, когда в определенных случаях офицеры и их подчиненные разговаривают, что называется, как мужчина с мужчиной. Это значит, что все, о чем мы говорим друг другу, не является официальным.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27
– Цель потеряна, – сказал Закс.
– Моя вина, – отозвался Левенгерц и включил радиопередатчик: – «Кошка-один» оператору наведения: потерял цель.
Август посмотрел на прокладочный стол и увидел, что световое пятно, которое обозначало бомбардировщик «скрипучая дверь», переместилось к самой границе зоны видимости станции «Горностай».
– Этому англичанину повезло, – сказал он с разочарованием.
– За ним следует много других, – успокоил его Вилли.
Ламберт вывел «скрипучую дверь» из «змейки». Его руки дрожали, но он продолжал крепко держать штурвал, чтобы Бэттерсби не заметил этого.
– Кош, дай мне курс на Нордвейк, – приказал Сэм.
– Ну как, теперь вы верите в целесообразность выреза в остеклении моей турели? – наконец не удержался от вопроса Флэш Гордон. Он долго ждал хотя бы одного слова похвалы или благодарности.
– Все получилось чертовски здорово, – отозвался Ламберт.
– Я не верю, что ты видел что-нибудь, – усомнился Бинти Джонс.
– Здоровенный ночной истребитель, ясно?
– Ничего там не было, – настаивал Бипти.
– В таком случае зачем же ты стрелял? – спросил Флэш. Ответа не последовало. – Я назову это «смотровой щиток со свободным обзором Гордона»! -гордо заявил Флэш.
– А ну-ка замолчите все! – приказал Ламберт.
Бомбардировщик Суита отстал из-за ошибки в определении ветра в районе Лоустофта, а «скрипучая дверь» несколько раз поворачивала и выполняла «змейку» над морем, поэтому к часу ночи и Суиту, и Ламберту оставалось до берега еще около восьми миль. В это время Томми Картер на своем «ланкастере» уже прошел Нордвейк, повернул и пролетел четыре мили по последней прямой, ведущей к объекту бомбардировки.
Маяк в Нордвейк-ан-зе построен на современной эспланаде, и теперь его затемненный огонь был включен, так как мимо проходил конвой в охранении крейсера противовоздушной обороны «Гельд». Крейсер засек своими радиолокационными станциями пролетавшие над ним бомбардировщики и открыл огонь. Каждый артиллерийский залп «Гельда» сотрясал стекла в окнах домов, а вспышки выстрелов освещали всю приморскую часть города.
– Вот молодцы-то, – сказал Ламберт, – включили для нас маяк в Нордвейке.
Ламберт и Дигби в носу самолета еще любовались пульсирующим затемненным огнем маяка, когда вся эспланада неожиданно ярко осветилась, будто солнце выбрало этот город для индивидуальной утренней зари. Два «ланкастера» из группы наведения сбросили светящие бомбы, чтобы обозначить таким образом точку поворота для всей колонны бомбардировщиков. Смотритель. маяка уставился в окно на ослепительно яркие желтые «рождественские елки» из огней, которые, громко потрескивая, медленно опускались, оставляя после себя змейки белого дыма.
Высоко-высоко над Нордвейком находился самолет королевских военно-воздушных сил «москито». Летчик на нем тоже видел светящие бомбы. Восьмидесятивосьмимиллиметровые зенитные снаряды не доставали самолеты «москито», потому что те летали на очень большой высоте. Радиолокационные станции «Вюрцбург» обнаруживали их и следили за ними с трудом, так как эти самолеты построены из дерева, а ночные истребители не могли угнаться за ними, потому что «москито» обладали большей скоростью. «Москито», который находился сейчас над Нордвейком, шел, ориентируясь по специально передаваемым для него сигналам радиомаяков, и его задача состояла в том, чтобы сбросить над Крефельдом четыре красные ориентирно-сигнальные бомбы для наведения на цель тяжелых бомбардировщиков. Таков, по крайней мере, был план.
Светящие бомбы повисли над Нордвейком в одну минуту второго. В считанные секунды донесение об этом было передано по телефону в Делен, и там без промедления отметили это на огромном светящемся экранов. Крейсер противовоздушной обороны «Гельд» сообщил пеленги на них.
Не позднее чем через две минуты немцы располагали достаточной информацией, чтобы сделать вывод:. летящие бомбардировщики поворачивают на новый курс. В районах, над которыми летели бомбардировщики, было произведено полное затемнение. Поезда на железных дорогах остановились, станции были затемнены, рабочие заводов и фабрик укрылись в бомбоубежищах.
Города, поселки и деревни до самого Кельна и Дортмунда получили распоряжение приготовиться к отражению воздушного налета через тридцать минут. На зенитных батареях сигареты были отброшены в сторону, кофе остался недопитым. Люди, ворча, смеясь и зевая, выходили из домов и бараков и, ежась от ночной прохлады, застегивали шинели и пальто на все пуговицы. Стволы зенитных Орудий были направлены вверх, прожекторы развернуты в нужном направлении, радиолокационные станции прогреты, взрыватели ввинчены в снаряды. Под котлами с супом был зажжен огонь, одеяла рассортированы, покрывала приготовлены, продовольственные карточки заверены, и узлы с поношенной одеждой развязаны. Альтгартен тоже оказался в угрожаемой зоне.
Тяжелые шторы на окнах в отдельном кабинете в ресторане Френзеля Штюбе создавали для гостей интимную обстановку. В этом старинном зале пахло сейчас жареными утками, шнапсом, свечами и хорошими сигарами. Эти запахи глубоко впитались в дубовые панели стен и напоминали о других званых обедах в другие времена. Гости, повеселевшие от тщательно подобранного бургомистром и неограниченно подававшегося вина, уселись в кресла и приготовились произносить речи и тосты, которых хватило бы на всю оставшуюся часть вечера.
Герд Белль выбрал весьма удачный момент, чтобы распрощаться с хозяином. Отведав знаменитого френзелевского яблочного пирога, Герд решил, что вечер, в части его касающейся, вполне можно на этом закончить. Он объяснил свой ранний уход тем, что обязан быть готовым выполнять свои функции в случае воздушного налета. На самом же деле Герд намеревался пойти в буфет железнодорожного вокзала, чтобы поиграть там с друзьями в скат.
Когда принесли кофе, начальник полиции обер-вахмистр Мюллер встал, чтобы произнести тост, но Герд прибавил шагу и успел скрыться за дверью. Мюллер одернул синий форменный френч, нервно откашлялся и начал говорить о заслугах бургомистра, о вкладе Альтгартена в победу, а также о том, как этот город соблюдает законы третьего рейха.
Шел уже второй час ночи, когда прибывший из ратуши посыльный прошептал что-то на ухо бургомистру. До появления этого парня в служебной форме, с каской на голове и в больших казенных перчатках на руках все чувствовали себя так, будто не было никакой войны.
– Минуточку внимания, господа, – проговорил бургомистр, и на лицах гостей появилась тревога. – Я получил официальное сообщение, что несколько минут назад в воздухе обнаружено крупное соединение английских военно-воздушных сил. Наши радиолокационные станции предсказывают, что бомбардировке подвергнется Рур. Я не сомневаюсь, что мои гости пожелают выполнить свой служебный долг и как можно скорее разъедутся по своим местам. Разрешите пожелать вам всем успехов. Хайль Гитлер!
– Хайль Гитлер! -повторили без особого энтузиазма гости.
Вскоре после этого в городе прозвучало предупреждение об угрозе воздушного нападения.
Альтгартенский железнодорожный вокзал был примечателен скорее оживленностью своего буфета, чем оживленностью расписания движения поездов. Каждый день с утра до поздней ночи в буфете стоял шум и дым от сигар. Не раз, когда основная железнодорожная магистраль подвергалась бомбардировке, войсковые эшелоны направлялись через Альтгартен, и тогда две пожилые дамы, содержавшие привокзальный буфет, подавали пиво, кофе и бутерброды до тех пор, пока у них не иссякали все запасы.
Буфет был обставлен как гостиная Викторианской эпохи. Его украшением служили несколько десятков декоративных растений, бюст Бетховена, написанный маслом портрет Вагнера, цветная репродукция портрета фюрера и старинное пианино.
Три столика около пианино считались лучшими. Сегодня средний столик заняла группа игроков в скат. Вокруг игроков – это были Герд Белль и два его друга инженера – собралась толпа любопытных.
В час ночи, точно по расписанию, на вокзал прибыл поезд. Гудок, пыхтение и свист стравливаемого пара смешались с воем сирен в громкоговорителях, возвещавших об угрозе воздушного нападения. Эхо неприятных, внушающих страх звуков прокатилось по всему городу. Но даже и после этого из буфета вышли не все. Надо полагать, что если бы сигнал общей тревоги прозвучал еще страшнее, то здесь, в Альтгартене, его восприняли бы в чисто академическом плане, ибо все считали, что бомбы предназначаются для одного из крупных городов в Руре.
Наконец Герд Белль решил, что и для него настало время поехать на своем фургоне к ратуше и доложить старшему на командно-диспетчерском посту гражданской обороны о своей готовности выполнить долг. Как только радиолокационные станции сообщали, по какому району наносится удар, Герд направлялся в город, подвергшийся бомбардировке, и оказывал посильную помощь пострадавшим. «В этом, пожалуй, преимущество одинокого», – подумал Герд и сразу вспомнил о Гансе и Анне-Луизе. Пожалуй, ему лучше заехать в дом Августа и убедиться, что они укрылись в убежище. Герд поднял брови, чтобы спросить своего друга Бодо Рейтера, что, по его мнению, произойдет. Бодо бросил свои карты на стол, давая этим понять, что игру продолжать нельзя.
– Бери мой бакалейный фургон, – предложил Герд Рейтеру. – Я возьму у кого-нибудь мотоцикл и приеду еще до того, как тебе прикажут куда-нибудь выехать.
Анна-Луиза, как всегда перед сном, расчесывала волосы – не меньше трехсот взмахов щеткой. В соседней комнате неожиданно раздался голос Ганса:
– Фрейлейн, фрейлейн…
– Да, Ганс. Но почему ты не в постели, мальчик? Он раздви нул занавески на окне:
– Какие чудесные огни, фрейлейн! Смотрите, как красиво! Как будто рождественские елки в небе.
Анна-Луиза подошла к окну.
– Да, – согласилась она. – И правда как рождественские елки, Ганс.
– Это папа пускает их?
– Нет, мой милый. – Цветные огни были близко, совсем близко. Она взяла мальчика на руки. – Скоро ты станешь слишком тяжелым, чтобы поднимать тебя, Ганс.
– Когда я стану большим, то буду поднимать вас, фрейлейн.
– О, это будет чудесно! – воскликнула Анна-Луиза и поцеловала мальчика.
Когда раздался стук в дверь, она подошла к ней с Гансом на руках.
– Герр Белль, что-нибудь случилось?
– Я хочу, чтобы вы укрылись в соседнем доме, у герра Фосса. В прошлом месяце он предложил Августу, чтобы в случае воздушного налета вы и мальчик укрывались у него. Его убежище укреплено, и в нем есть вентиляторы, нагнетающие свежий воздух. Духота – очень опасная вещь, понимаете?
– Сегодня?
– Они уже сбрасывают светящие бомбы. Это они обозначают цели. Вам нужно поспешить.
– Но… Не будут же они бомбить Альтгартен?
– Пожалуйста, Анна-Луиза, поторопитесь.
– Мне нужно взять обувь и пальто для Ганса.
– Я не могу больше ждать, фрейлейн, – сказал Герд. – Поторопитесь и хорошенько постучите в дверь герра Фосса. Я уверен, он дома, но иногда проигрывает на патефоне пластинки и может не услышать стука.
– Спасибо, герр Белль, вы очень любезны.
– Я обещал Августу, – проговорил Герд и, нажав ногой на педаль мотоцикла, уехал в сторону лагеря инженерных частей.
Когда падали первые бомбы, Анна-Луиза услышала новые для себя звуки: быстро перемещающийся шелестящий полусвист, будто по покатому металлическому лотку скользит тяжелый груз в упаковке. Каждый такой звук заканчивался оглушительным взрывом и лязгом металла, от которых больно било барабанные перепонки и сотрясалась земля под ногами.
– Нам надо торопиться, милый Ганс,
Огни последнего «ланкастера» скрылись за высоким забором аэродрома Уорли-Фен. Подписав все документы и выключив настольную лампу, полковник раздвинул шторы затемнения и открыл окно. Когда улетали самолеты, он всегда испытывал одно и то же чувство: где-то в глубине души командир базы всегда опасался, что в одну из таких ночей ни один из них не вернется и тогда он навеки останется на аэродроме в одиночестве. В текущем месяце это был уже двенадцатый рейд. Слишком много. И его подчиненные, и он сам очень устали. Он стремился предпринять все возможное, чтобы его эскадрилью использовали в составе групп наведения, хотя, по правде говоря, его люди не были подготовлены для выполнения таких задач. Это были самые заурядные летчики, а он самый обычный командир.
Когда его глаза привыкли к темноте, он начал различать стоянки самолетов и служебные помещения второго отряда. В металлических бараках, где летный состав дежурил холодными ночами, разжигали крохотные обогревательные печки. Только в одном этом месяце он потерял три экипажа, погибших в свой первый же боевой вылет. Один экипаж пробыл на аэродроме всего лишь восемь дней. Их смелость и отвага равноценна смелости и отваге тысячи львов, и он никому не позволит омрачить чувство гордости, которое испытывал, находясь вместе с ними на передовой линии. Полковник задвинул шторы и опять включил настольную лампу.
Раздался стук в дверь, и в кабинет вошла его подчиненная.
– Капрал Тэйлор, прибыла по вашему приказанию, сэр, – доложила она.
– Здравствуйте, капрал. Ничего, ничего, стойте вольно. Мы с вами, кажется, не знакомы. – Полковник улыбнулся. – Но вам-то, вероятно, приходилось видеть меня. Вы заведуете складом спасательного снаряжения, так ведь?
– Да, сэр.
– Садитесь, капрал. Как вы, наверное, знаете, у нас в королевских военно-воздушных силах существует традиция, когда в определенных случаях офицеры и их подчиненные разговаривают, что называется, как мужчина с мужчиной. Это значит, что все, о чем мы говорим друг другу, не является официальным.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27