— Как бы то ни было, — решил Римо, — я сейчас же позвоню Смитти — насчет нее. Уж если кто и сможет ее найти — так это он, конечно.
Сказав это, Римо вышел в ванную. И почти в эту же секунду зазвонил телефон.
Выскочив из ванной, Римо поднял трубку, на которую с его лба падали капли воды — он не успел вытереться.
— Алло?
— Если хотите снова увидеть Викторию Энгус, — пролаял в трубке резкий скрипучий голос, — внимательно слушайте.
— Неплохое начало, — одобрил Римо. — А с чего вы взяли; что я хочу увидеть ее?
В трубке возникла короткая пауза, затем скрипучий голос продолжал:
— Если она небезразлична вам, — придется меня выслушать.
— Мне небезразлична? — удивился Римо. — Знаете, что она пыталась сделать со мной вчера вечером?
— Вы будете слушать — или нам придется убить ее?
— По-вашему, у меня есть выбор?
— Если не будете — считайте, что она уже мертва.
— То есть выбора у меня нет все-таки, — констатировал Римо.
— Через полчаса вы придете к скотобойне Техасца Солли — и тогда мы побеседуем. Придете один, или девчонка умрет.
— Я не хожу на свидания с напарником, — ухмыльнулся Римо.
Связь прервалась. Нажав на рычаг, Римо набрал номер санатория “Фолкрофт” в местечке Рай, штат Нью-Йорк. В трубке снова раздалось несколько гудков — и почти сразу же голос Смита.
— Хэлло, Смитти. Мне тут звонили только что...
— Как и мне. Вам — по какому поводу?
— Звонили, видимо, наши друзья-отравители. Они похитили Вики Энгус — и хотят, чтобы ради ее спасения отправился прямиком к ним в объятия. А вам кто звонил?
— Нам, похоже, удалось выяснить, как яд попадает в мясо, — ответил Смит.
— Неужели?
— Да. Мы тщательно проанализировали последнее сообщение Энгуса — причиной той самой жесткости вокруг клейма Сельскохозяйственного министерства был именно тот самый яд.
Римо присвистнул.
— Значит, задача моя упрощается — всего лишь стереть с лица земли Сельскохозяйственное министерство?
— На каждом заводе есть государственные эксперты — размышлял вслух Смит по телефону. — Но их не очень сложно и подкупить...
— А на бойнях? — спросил Римо.
— Да, тоже. А что?
— Да нет, ничего. Буду держать с вами связь. — Римо повесил трубку.
— Папочка, мне придется заняться одним деликатным делом.
Чиун неподвижно сидел на полу.
— Римо...
— Да знаю, знаю. Ты не хочешь, чтобы я ходил туда. Там ведь наверняка сидят эти кровососы, и они снова порежут мне руку, вставят в порез соломинку и высосут из меня душу, как бульон в “Макдональдсе” — верно?
— Нет, — устало ответил Чиун.
— Ага. Так ты хочешь пойти со мной? Хочешь помочь своему сопливому и дремучему обрывку поросячьего уха в трудное время, папочка?
— Нет.
— Нет? — Римо не пытался скрыть удивления. — Нет?! — Он был ошеломлен, встревожен и слегка раздосадован.
— Нет, — повторил Чиун. — Иди с миром, сын мой. Помни, чему я учил тебя. Покажи им мощь Синанджу. Ты готов к этому.
Сказав это, Чиун отвернулся к окну и наклонил голову, словно в беззвучной молитве. Неожиданно он показался Римо очень маленьким в этой обширной комнате, затерянной в бескрайних просторах серого города под названием Хьюстон.
И Римо активно не понравилось это.
— Эй. Все в порядке. Тебе не о чем беспокоиться, папочка.
И когда ответа не последовало, Римо встревоженно прибавил:
— Или?..
— Не о чем, — голос корейца был тихим, как дыхание умирающего. — Остерегайся днем мерцающей мглы, а ночью — темной тени. В путь, сын мой.
Римо, глядя в спину старику, медленно кивнул и направился к двери. Может быть, когда он вернется назад с Вики, у Чиуна немного поправится настроение.
— Римо...
Обернувшись, Римо увидел, что Чиун в упор смотрит на него.
— Я не сомневаюсь в тебе, — произнес Чиун. Римо кивнул.
— И правильно делаешь, папочка. А когда я вернусь — увидишь, каким ураганом ворвемся мы на телевидение с твоей гениальной драмой.
— Я не сомневаюсь в тебе, — произнес Чиун. Захлопнув за собой дверь, Римо поспешил к лифту и не слышал, как Чиун продолжал тихо бормотать себе под нос: — Я не сомневаюсь в тебе. Но я сомневаюсь в нас. Они всегда убивают поодиночке... Но если мы не будем действовать поодиночке, то можем умереть оба — а если умрет только один, другой узнает о них достаточно, чтобы навсегда стереть зло с лица Земли. Но прошу, сын мой, будь осторожен...
* * *
Пост Глюка находился через улицу, на втором этаже антикварного магазина, на двери которого была предусмотрительно вывешена табличка “Закрыто”. Глаза его словно прилипли к окулярам огромного полевого бинокля; между колен была зажата здоровенная, серо-зеленого цвета канистра.
— А если он выйдет серее серный ход? — спросил сидевший рядом Ят-Сен.
— Чарли говорит, что он всегда выходит через парадный, — отрезал Глюк.
— Засем тебе этот глупый бинок? Дверь видно так, оссюда, — заметил Ят-Сен.
— Чарли говорит, не дай Бог, если мы его пропустим, — хмуро ответил Глюк.
— Сарли говорит, Сарли говорит, — повторил Ят-Сен с раздражением.
Глюк засмеялся, и Ят-Сен, подумав, присоединился к нему.
— Ладно, замолкни, — опомнился Глюк, снова прилипая к биноклю. — Говорю тебе, не дай Бог его пропустить.
— Сто знасит “мы”? — возмутился Ят-Сен. — Не снаю как ты, но я восврасаюсь к этой маленькой продавсице.
Опустив бинокль, Глюк раздраженно повернулся к Ят-Сену.
— Говорил же тебе, чтобы ты пришил ее. Мы не можем оставлять свидетелей.
— Присью, присью, — закивал Ят-Сен. — Но с ней веселее сдать, пока мы сидим сдесь. Она так дергаесся, когда я тырогаю ее там, — Ят-Сен захихикал.
— Напарника ее ты хоть убил? — недовольно спросил Глюк, поднимая бинокль.
— Убил, убил, — снова утвердительно закивал Ят-Сен. — Он тосе там, с ней в комнате. Иди, проверис.
— Да ну, — отмахнулся Глюк, подстраивая резкость. — Иди, приятных минут.
Снова кивнув, Ят-Сен пересек комнату, — в ней, как видно, размещался склад антикварного магазина. Задевая головой старинные гравюры, свисавшие с потолка и развешанные на стенах, и переступая через стоявшие на полу многочисленные коробки и ящики, подошел к массивной деревянной двери в заднее помещение.
Глюк быстро обернулся, когда услышал скрип петель, и увидел на полу задней комнаты залитый кровью труп седого мужчины, а за ним — девушку со светлыми волосами, привязанную кожаным ремнем к стулу. Ее розовая блузка была разорвана до самой талии, юбка задрана высоко на бедрах; изо рта торчали засунутые глубоко в горло сетчатые чулки.
Прежде чем за Ят-Сеном закрылась дверь, Глюк услышал приглушенные всхлипывания и сдавленный хрип. Покачав головой в знак удивления по поводу того, как развлекаются эти джапы. Глюк возобновил наблюдение.
Пять минут спустя он увидел, как из двери отеля вышел высокий человек в черной рубашке и голубых слаксах — и остановился, спрашивая о чем-то швейцара.
Швейцар, кивнув несколько раз, вытянул руку, указывая в западном направлении. Туда, где располагались бойни Техасца Солли. Затем швейцар замахал было проезжающему такси, но мужчина в черной майке, остановив его, зашагал пешком в указанном ему направлении.
Опустив бинокль, Глюк поднялся и медленно затворил окно.
— Есть, — крикнул он в глубину комнаты. Он не успел шагнуть к двери в заднюю комнату, — она распахнулась, и оттуда, вытирая о штаны руки, показался Ят-Сен. Прежде чем дверь закрылась за ним, Глюк увидел, что стул посреди комнаты пуст — и краем глаза успел заметить очертания женской ноги позади залитого кровью седовласого трупа.
— Показал ей класс? — ухмыльнулся Глюк.
— Нет, — покачал головой Ят-Сен. — Садохнулас до смерти — я есе дасе не нацал.
— Жаль, — покачал головой Глюк. — Ну, поехали. Ят-Сен поднял с пола тонкий резиновый шланг, а Глюк взял за ручку зеленую канистру с краном.
— Нам опять нусно надевать красные коссюмы? — недовольно спросил Ят-Сен, сильно разочарованный тем, что ему пришлось насиловать мертвую девушку — а не живую, которая пыталась сопротивляться, и он мог с нараставшим удовольствием бить ее.
— Да зачем? — махнул рукой Глюк. — Чарли и Мэри уже наплевать на это. Да и кто им настучит, что мы не одевали их, а? Пойдем, кокнем его, обдерем быстренько — и порядок. Представление на бойне мне пропускать не хочется.
Перекидываясь шутками, они перешли улицу и вошли во вращающуюся дверь отеля.
Не обращая никакого внимания ни на швейцара, ни на посыльных, ни на остальных, находившихся в вестибюле в эту минуту, они прошли к лифтам, с невозмутимым видом таща шланг и зеленую канистру — мимо стойки регистрации, стойки информации и стойки заказов. Никто из сидящих за стойками не задал странной паре ни одного вопроса.
Догадался сделать это только лифтер, распахнувший перед ними двери своей кабины.
— Вы куда, ребята? — сдвинул он брови.
— Кондиционеры проверить, — небрежно бросил Глюк.
— На двенасатый, — добавил Ят-Сен.
И лифтер не стал больше задавать им вопросов.
* * *
Сидя на соломенной циновке посреди номера на двенадцатом этаже, Чиун искал утешения в памяти предков.
Мысли его проникали все глубже в сокровенные уголки его памяти — пока не добрались до одного из них, который он особенно редко навещал. Там было спрятано его детство. То быстрое, короткое детство, которое досталось ему — до того, как принял он из рук отца сан Мастера.
Его отец был самым высоким, сильным, красивым и храбрым человеком на свете. Взор его оставался ясным до того самого дня, когда ему было суждено уйти из этого мира. Его руки и ноги не знали себе равных по быстроте. Быстрее, чем движения Римо. И даже — его собственного сына, Чиуна.
Чиун вспомнил пожирателей крови — как дневная мгла потребовала в жертву вождя деревни, и тот, обезумев от боли, бежал, убивая всех на своем пути, пока Мастер не покрыл себя вечным позором в глазах всей деревни, одним ударом прекратив страдания несчастного.
Ибо никто не отваживался поднять руку на вождя — и Мастер, сделавший это, низко пал в глазах людей. В законе сказано — ни один Мастер Синанджу не имеет права поднять руку на односельчанина. А его отец убил вождя — того, кто жаждал увидеть смерть, но не заслужил ее по закону.
И, потерявший себя в глазах всей деревни, Мастер сам решил свою участь — и, оставив семью в отвергнувшей его деревне, отправился умирать на холмы.
Так Чиун, заняв место отца, стал новым Мастером.
Чиун вспомнил — и сердце его пронзила боль. Сердце болело. Чиун открыл глаза.
Воспоминания увели его так далеко, что он даже не услышал звука шагов двух пар ног в коридоре — и скрипа резинового шланга, просунутого под дверь, и мягкого чавканья отворачиваемого крана.
Но теперь, когда мозг восстановил способность различать предметы, Чиун увидел мерцающее бледное облако, плывущее через комнату к нему.
— Дневная мгла! — вскрикнул он в отчаянии.
Он вскочил, дабы достойно встретить дьявольское облако — руки свободно свисают с боков, ноги расслаблены и готовы к удару — но наносить удар было некому. Не было живого противника, не было врага, чтобы с ним сразиться.
Лицо корейца исказил страх — но Чиун не думал отступать перед надвигающейся смертью. Если таким должен стать его конец — он встретит его, как подобает Мастеру.
Облако окутало его. Оно прилипло к его телу, орошая влагой лицо и проникая внутрь сквозь бесчисленные поры. Мастер задержал дыхание — но мгла не отступала. Мастер перекрыл все жизненно важные пути, чтобы защититься от смертоносного проникновения — но мгла медленно, неуклонно проникала в него.
Проникнув в самые отдаленные уголки тела, мгла наконец достигла желудка Мастера. Там, соединившись с остатками утки, съеденной накануне вечером, она превратилась в смертельный, парализующий нервы яд.
Мастер почувствовал, что желудок словно завязали узлом. Что ж, он предполагал, что так это и будет. Ведь желудок — средоточие жизни и смерти. Вместилище души.
Чиун почувствовал, как горячая волна залила мозг, и медленно немеют суставы. На коже по всему телу выступили капли влаги. Это душа старается вырваться, но желудок крепко держит ее. Пальцы Чиуна сжимались в кулаки; зубы стучали. Боль. Немыслимая, непредставимая боль. Доселе неизвестная, неиспытанная, небывалой силы.
Но Чиун не издал ни звука. Не рванулся, сметая все на своем пути, как некогда вождь деревни. Он умрет здесь. Умрет спокойным — потому что ведь останется в живых Римо. Пожиратели крови пришли за его душой — вместо души его сына.
Согнувшись, Чиун упал на ковер, над которым зависло облако. Мгла накрыла его съежившееся тело, опустилась, затем рассеялась.
Чиун лежал на полу; адская боль сводила его суставы, рвала тело на куски. Он не пытался унять ее. Пусть. Из-под полуприкрытых век он увидел, как медленно отворилась дверь номера.
— Сработало что надо, — кивнул Глюк. — Эта новая полужидкая смесь берет чуть не сразу же!
— Да, да; давай консать, — отозвался Ят-Сен, натягивая резиновые перчатки.
Двое шагнули вперед и склонились над корчащимся в муках телом старого корейца.
Глава двенадцатая
Мэри Берибери Плесень не могла позволить ему двигаться. Не хотели этого и Чарли Ко, Шэнь Ва, Эдди Кенлай и Стайнберг.
Они так сильно не хотели этого, что двое из них целились в Римо из тяжелых карабинов русского производства, а третий держал его на мушке короткого израильского “Узи”.
— Если бы я знал, что вы собираетесь убить меня — ни за что бы не пришел, — заметил Римо.
Двое с карабинами заржали в голос — но Чарли резким окриком приказал им заткнуться.
Римо стоял на стальном полу загона для убоя скота; футах в двенадцати от него, на платформе, стояла Мэри с электрическим разрядником в руке. Рядом с ней стоял Чарли, поигрывая странной пластиковой штуковиной с металлическим наконечником, напоминавшей заостренный пластмассовый член.
Остальные трое располагались по бокам и за спиной Римо — и целились в него из перечисленного выше оружия.
На площадь Вайн-сквер Римо прибыл после длительных попыток выяснить, где таковая находится.
Первую информацию он получил от швейцара:
— Доберетесь надземкой до 277-й — а там пешком по 664-й, все к югу, пока не упретесь в развилку;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18