Елена пожала плечами. От этого движения ее расстегнутое платье соскользнуло с плеч.— Никто не знает, что на уме у моего отца. Я думаю, он действительно находится под впечатлением построенного Скуратисом корабля.— Не верю, — сказал Римо.— Я тоже не хочу этому верить, сказала Елена, высвобождая руки из рукавов. — Скуратис — непроходимый тупица, грубый и порочный. Ему место на скотном дворе. Я говорила отцу: тот, кто спит в хлеву вместе с овцами, пахнет овечьим навозом.— Наверное, вы, греки, разбираетесь в этом лучше, чем я, — заметил Римо.— Я ненавижу этого человека. Он пачкает все, к чему прикасается!— Он построил довольно-таки приличную лодку, — сказал Римо.— Не лодку, а корабль. Эка невидаль! Его судно никогда не пересечет океан.Она перешагнула через упавшее платье и осталась в шелковых кружевных панталонах и в высоком корсете, который облегал и приподнимал ее грудь.— Не лодка, а целый город, — сказал Римо.— Корабль, — снова поправила его Елена. — Кому это нужно?Она повернулась к туалетному столику и зажгла темно-коричневую сигарету. Римо, стоявший на противоположном конце спальни, почувствовал едкий специфический запах.— А ты знаешь о том, что внутри корабля есть другой? — спросил он. Целый подземный город.— Он и должен уйти под землю, — сказала Елена, глубоко затягиваясь. Вернее, под воду. — Она нервно засмеялась. — И, надеюсь, скоро. Вместе со всем зверинцем. Только звери с Ноева ковчега спаслись, а эти не спасутся. Достаточно одного раза.— Ты знаешь что-нибудь о тайных проходах в стенах корабля? Помнишь, как вышли сегодня из них те парни, прямо из стены?— Милые штучки Скуратиса. Этот кретин все печется о безопасности, сказала Елена. Она положила сигарету в пепельницу и начала расстегивать корсет.— Ты рассказала о служившемся отцу? — спросил Римо. — Он знает о роли Скуратиса?— Отец не имеет об этом ни малейшего представления, — сказала Елена.Она сбросила корсет на пол и последний раз затянулась сигаретой, прежде чем смять ее в пепельнице. Потом она направилась через всю комнату к Римо, распахнув объятия.— Пора в постель, — сказала она с улыбкой.Римо отрицательно покачал головой.— Я, пожалуй, пойду, — сказал он и развязал пояс халата. Под ним оказались мокрые брюки и тенниска.— Как?! — не поняла Елена.— Мне пора: плыть ведь далеко! — объяснил Римо.— Ты покидаешь меня?!В ее голосе зазвучала нескрываемая ярость.— Ну, если хочешь, поплывем вместе.— Послушай, — сказала она. — Это очень милая шутка, но достаточно. Я знаю, что ты прицепился к катеру и он вез тебя на буксире. А теперь хватит валять дурака. Утром я прикажу отвезти тебя обратно.— Извини, но я лучше поплыву своим ходом. У меня не будет другого такого случая попрактиковаться в плавании. И потом, если я останусь здесь на ночь, это, пожалуй, не понравится твоему отцу.— Отец живет своей жизнью, а я — своей. Мы договорились об этом, когда я стала женщиной.— Я уже сталкивался с отцами. Они соблюдают такого рода соглашения только на словах, а когда доходит до дела, их забывают.— Положись на меня, — сказала Елена.— Прости, не могу. Мне надо уходить. — Римо сунул ноги в мокрые мокасины, стоявшие под кроватью Елены. — До скорого свидания!— Ты — свинья!— Возможно.— Ненавижу! Ты мне омерзителен!— Охотно верю. Я это заслужил.— Чтоб ты утонул!Она дрожала от гнева, ее небольшие торчащие груди бурно вздымались.Прежде чем повернуться к двери, Римо дотронулся до ее щеки.— Ну зачем так волноваться?Она оттолкнула его руку.— Пошел прочь! Отправляйся в этот свинарник, к себе подобным.— Не стоит давать волю раздражению.Римо пошел к двери. Она выкрикнула ему вслед какие-то греческие слова.Не зная языка, Римо тем не менее понял, что это непристойность, и догадался, какая именно.— Сама ты!.. — крикнул он и с этими словами прыгнул через перила яхты в холодные воды океана. Глава 10 Римо вышел из лифта на главную палубу. С него струилась вода, оставляя на полу лужицы. Палуба была пуста, если не считать одного человека. Издали доносились звуки песен и пьяные выкрики — это кутили последние, припозднившиеся гости Тебоса. Дело шло к утру.Человек стоял в тридцати футах от лифта, повернувшись спиной к Римо и вглядываясь в океан. Под мышкой он держал свернутые в трубку бумаги.Его смокинг из голубой парчи был бы вполне уместен на популярной рокзвезде, присутствующей на свадьбе юной любительницы рока. Редеющие волосы были коротко подстрижены и прилизаны волосок к волоску.Облокотившись о перила, он весь подался вперед, будто надеясь расслышать в шуме ветра что-то очень важное.Римо не видел его лица, да и нужды в этом не было.— Привет, Смитти! Какими судьбами?Доктор Харолд В. Смит, глава КЮРЕ, не спеша обернулся.— Хорошо искупались? — спросил он.— Неплохо, — ответил Римо. — Стараюсь каждый вечер делать десять заплывов, чтобы держать форму. Что вы здесь делаете? К чему этот нелепый маскарад?— Я считал, что вы не одобряете мой серый костюм, — сказал Смит — Видя вас десять лет в одном и том же костюме, я, естественно, его не одобрял. Но я не мог ожидать, что вы выйдете на люди одетый точно клоун.Смит фыркнул, точь-в-точь как святоша из романа Диккенса.— Я стараюсь одеваться как все. Мне казалось, что на сегодняшнем приеме мой костюм будет соответствовать, так сказать... А если уж говорить о манере одеваться, я удивлен, видя на вас все ту же тенниску и брюки. Я думал, что вы щеголяете теперь в шелковых шароварах и расшитых туфлях с загнутыми кверху носами.— Ну ладно, — сказал Римо, — мы квиты. Но что привело вас сюда?— Извините, Римо, это — государственная тайна.— С каких это пор у вас от меня секреты?— Но, согласитесь, я не могу выбалтывать первому встречному все, что знаю. Тем более иранскому телохранителю, — сказал Смит.У Римо задвигался кадык.— Секреты? От меня? — повторил он, помолчав.Смит слегка передернул плечами, как будто желая поправить тяжелую ношу у себя на спине — он нес на себе груз ответственности за судьбу планеты.— Тогда я сам скажу вам, что вы здесь делаете. Вы считаете, что здесь, на корабле, что-то готовится, и хотите помешать этому. А сверток бумаг у вас под мышкой — чертежи этой лодки.— Корабля, — терпеливо поправил его Смит. — Это не лодка, а океанский лайнер.— Да пропади он пропадом! — вскричал Римо. — Мне нет дела до того, как его называть: лодка, корабль или вонючая лохань. Вы запаслись чертежами потому, что считаете положение на этой шаланде неблагополучным, раз здесь происходят нападения, убийства и прочее. Так я говорю?— Близко к истине? — согласился Смит.— О'кей. Теперь я скажу вам кое-что интересное. Здесь что-то зреет, но что именно, я не знаю. Чертежи не покажут вам того, что есть на самом деле. Эта треклятая баржа вся издырявлена тайными проходами и нашпигована аппаратурой, о которой никто и понятия не имеет. Почему бы вам, Смитти, не собрать американскую делегацию и не отчалить, пока не поздно?— Катастрофа на этом корабле может стать мировой трагедией, — возразил Смит.— Мир пережил смерть многих великих людей, а жалкая толпа паяцев — невелика потеря. Полно, Смитти! Вы же их видели сегодня на приеме. Кого вы собираетесь спасать? Забирайте нашего представителя и его штат. Пусть у вас болит голова об Америке.— Это не наш стиль работы, — сказал Смит. — Извините, Римо, — продолжал он после паузы, — но это как раз то, чего вы никогда не понимали.— Но ведь здесь опасно, Смитти, действительно опасно!— Каждый делает свой выбор.— Значит, вы собираетесь остаться на этой лодке, — тьфу! — на этом чертовом корабле и будете рисковать жизнью, пытаясь выяснить, что здесь готовится, и помешать этому — и ради кого? Ради стада корыстолюбивых, падких на бесплатное угощение выродков в полосатых штанах, готовых продать душу за цент.— Да, — просто сказал Смит.— Значит, Чиун был прав?— Вот как? В чем же?— Что вы — безумец, всегда были им и навсегда им останетесь.— Мне понятна его точка зрения. Вы с Чиуном, так же как и другие наемники, работающие только ради денег, никогда не поймете тех, кто работает бескорыстно. Именно это делает их сумасшедшими в ваших глазах. Вам нравится работать на Иран?— В общем, да, — сказал Римо. — Очень милые люди. Хорошо платят и не дают нелепых заданий.— Я рад, что вы так хорошо устроились, — сказал Смит.— Послушайте, Смитти. Вы здесь для того, чтобы обезопасить корабль, так? Но ведь это как раз то, чего вы хотели от нас с Чиуном. Пусть у нас с вами не все шло гладко, но ведь сейчас-то мы здесь. Почему бы вам теперь не уехать? Вы хотели поручить это нам, и мы этим занимаемся.— Вы правы, Римо, но лишь отчасти. Видите ли, Чиун и вы работаете на Иран. Насколько мне известно, иранцы могут быть причастны к происходящему на корабле. Не обижайтесь, но я вам доверять не могу; я не имею права считать вас беспристрастным и непредубежденным сотрудником, когда вы работаете на хозяина, который вполне может оказаться нашим противником.— Вы — самый большой зануда, какого я когда-либо знал! — вспылил Римо.— Прошу прощения, — сказал Смит, — но у меня очень мало времени, а дел много.И он углубился в изучение вынутого из рулона листа бумаги.Римо зашагал было прочь в своих хлюпающих мокасинах, но обернулся.— Вы — сумасшедший, — сказал он.Не отрываясь от своего занятия, Смит кивнул.Сделав еще несколько шагов, Римо кинул через плечо:— И одеты вы как пугало!Смит ответил рассеянным кивком.— Вы — редкостный сквалыга, и надеюсь, что американские делегаты сейчас жуют ластики и портят канцелярские скрепки, бросая их об стену. Подумайте, какая расточительность!Смит согласно кивнул ему в ответ.— Повернитесь, черт возьми, когда с вами разговаривают! — не выдержал Римо.Смит повернулся.— Передайте от меня привет шаху, — сказал он.Римо застонал, как от зубной боли, и кинулся прочь. Глава 11 — Не хочу слышать об этом, папочка!— Разумеется, нет, — сказал Чиун. — Зачем слушать о том, от чего зависят наши жизни?— Моя жизнь не зависит от состояния персидского... а, черт! — иранского телевидения. Меня не волнует, есть у них «мыльные оперы» или нет. Это не угрожает моей жизни.— Как это на тебя похоже! Полное бездушие и бестактность по отношению к своему учителю, невнимательность к его запросам. Ты заботишься только о своем комфорте. Ты готов всю ночь плескаться в океане, а до меня тебе и дела нет.— Слушай! Это ведь ты придумал пойти на службу к иранцам, скажешь, нет? Так чего же теперь жаловаться?— А ты придумал другое — ничего не рассказывать мне о том, как низко пал некогда величественный Павлиний трон. Персия была великой страной, ею правили могущественные монархи. А этот нынешний Иран, как ты его называешь, почему ты мне ничего о нем не рассказывал? Почему не сказал, что он теперь совсем отсталый? У них же нет дневных телевизионных опер! И вообще очень мало передач.— Да откуда же мне было знать об этом? — сердито буркнул Римо.— Это входит в твои обязанности. Такие вещи ты должен знать в первую очередь. А почему, по-твоему, я позволяю тебе находиться все время рядом со мной? Может, мне доставляет удовольствие видеть, как ты ведешь себя за столом? Может, твой торчащий нос и твои неприятные круглые глаза напоминают мне свежую розу, покрытую утренней росой?— Нос у меня не такой уж большой, — проворчал Римо.— Ты — американец, а у всех американцев большие носы, — возразил Чиун.— Корейцы тоже все на одно лицо, — сказал Римо.— Не так уж плохо, что мы выглядим на одно лицо, раз оно приятное. Тебе следовало знать, что Персия сейчас в упадке.— Я никогда такими вещами не занимался — это дело Смитти.— Нечего теперь сваливать свою вину на бедного, оклеветанного императора Смита, которого ты предал, бросив службу, — сказал Чиун.— Ишь ты! Давно ли он стал «бедным оклеветанным императором Смитом»?Ему же место рядом с Иродом, он же величайший изверг в истории человечества. Кто брюзжал и жаловался на «безумного Смита» целых десять лет? Что ты на это скажешь, папочка?— Я не должен был слушаться тебя, Римо, — сказал Чиун. Его голос и лицо выражали сожаление. Он сел, сложив руки на груди, давая тем самым понять, что разговор окончен. — Мне не следовало отворачиваться от императора, занимавшегося спасением Конституции. Всему виной твоя жадность. Мои потомки мне этого не простят.— Никто никогда не узнает об этом. Переправь в очередной раз летопись Синанджу — и все.— Довольно! — сказал Чиун. — Не слитком ли много оскорблений в адрес пожилого человека ты позволил себе за один день? Неужели в тебе нет ни капли жалости? Персы всегда отличались бессердечием. Как быстро ты стал похожим на них.Римо направился к двери. Пропитанная морской солью одежда скрипела при каждом его движении. У порога он остановился.— Папочка!Чиун молчал.— Папочка, — снова позвал Римо.Чиун обратил на него сердитые светло-карие глаза.— Я хочу тебе сказать одну вещь, — печально сказал Римо, понизив голос.Чиун важно кивнул.— Ты хочешь покаяться? Говори.— Высморкайся через ухо, папочка!И с этими словами Римо проворно выскочил за дверь. * * * Было приказано быть начеку и смотреть в оба. Но двое охранников, которые прохаживались по коридору напротив входа в ливийский сектор, не обратили внимания на жесткую складку у рта Римо. Не увидели они и того, что глаза у него блестят мрачным блеском, а зрачки сильно расширены.Они видели лишь хлипкого на вид белого парня в непросохшей одежде, который шел по коридору и громко разговаривал сам с собой:— Мне надоело быть козлом отпущения для всех и каждого! Слышите? Надоело! Сперва один, потом другой! Смитти осуждает меня за то, что я ушел из КЮРЕ, хотя в этом был виноват Чиун. Теперь Чиун бранит меня за то же самое, хотя это его вина. Как вам это нравится? Все обвиняют меня, а мне кого прикажете винить?Римо брел по коридору с низко опущенной головой. Его напитавшиеся водой мокасины утопали в мягком ковре. Двое ливийских стражей преградили ему путь.— Стой! — скомандовал один из них, повыше ростом и пошире в плечах.На смуглом арабе был черный костюм в тонкую полоску и черная рубашка с белым галстуком. Его темные, обильно умащенные волосы были зачесаны назад.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18