Всем советую магазин Wodolei.ru 
А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  AZ

 


«Да, сэр, по-моему, вы не правы, сэр». Это было сказано при переполненном классе, половина которого хихикала, предвкушая, что сейчас Харолда как следует взгреют.
Возможно, директор проникся уважением к отважной прямоте мальчика.
Смит на всю жизнь запомнил, как директор сказал при всех, включая Бетси Огден: «Да, Харолд, вероятно, ты прав. Думаю, все мы можем извлечь урок из того, что ты продемонстрировал нам сегодня, — из твоего умения отстаивать свою правоту».
Позднее психологи назвали бы слова директора поощрением. Но для мальчугана Смита это было как медаль, которую он собирался гордо носить всю жизнь. И когда стране понадобился человек несгибаемой отваги и прямоты, с невероятными организационными способностями, чтобы возглавить такую потенциально опасную организацию, как КЮРЕ, выбор пал на бывшего ученика школы графства Джилфорд.
«Крышей» для огромного банка компьютерной информации служил санаторий Фолкрофт в городке Рай, штат Нью-Йорк. Смит был настолько организованным человеком, что дела санатория отнимали у него в день всего четверть часа, а на основное дело оставалось по четырнадцать часов в день. Он работал шесть дней в неделю; если Рождество и День независимости выпадали на будние дни, он работал и по половине праздничного дня.
В первые годы работы он питал пристрастие к гольфу. Но потом его покинула сноровка. Отличный удар, который он приобрел, когда ему было двадцать с небольшим лет, отошел в область воспоминаний. Чем хуже он играл, тем меньше ему хотелось играть. К тому же на игру оставалось все меньше времени.
Воспоминания о зеленых лужайках нахлынули на доктора Харолда В. Смита, сидевшего в своем кабинете с видом на залив Лонг-Айленд. Снаружи окна кабинета были зеркальными. Слева от него стоял терминал — единственный, на который поступала напрямую вся информация с компьютеров КЮРЕ, справа — телефон, связывавший его всего с одним человеком. Второй телефонный аппарат этой линии был установлен в Белом Доме.
Смит дожидался звонка. Сегодня ему потребуется вся его отвага и прямота. Если не больше.
Он лениво поглядывал на дисплей с данными о курсе Чикагской зерновой биржи. Очередной клан миллионеров в очередной раз пытался скупить всю сою и загнать рынок в угол. Операция казалась этим людям очень легкой, сулила огромные барыши и возможность для контроля над важнейшим сельскохозяйственным сырьем и для взвинчивания цен. Однако при кажущейся легкости подобные операции никогда не увенчивались успехом.
А успехом они не увенчивались потому, что этому между делом мешала КЮРЕ. Вот и сейчас компьютер прикажет агенту организовать в Нью-Йорке утечку информации о попытке «корнера» на рынке сои. Другие спекулянты мигом взвинтят цены. Иногда кланам напоминали, что несколько лет назад их фирмы занимались незаконной деятельностью; пускай сами они не были ни в чем замешаны, сам факт судебного расследования причинял достаточно неприятностей. Неприятности чаще всего исходили от прокурора округа.
Ни биржевой агент, организовавший утечку информации, ни окружной прокурор, угрожавший повесткой, не догадывались, на кого они работают.
Об этом знали только трое людей. Один сидел сейчас у телефонного аппарата. Другой смотрел в несимпатичное лицо смерти. Третий, завершив трудный день в Белом Доме, вынул красный телефон из ящика шкафа в спальне.
На столе у Смита зазвонил телефон.
— Слушаю, сэр, — сказал Смит.
— Что происходит в Бостоне?
Голос принадлежал южанину, но был лишен тепла. Президент говорил вкрадчиво, но в голосе звенела сталь.
— Этим занимается наш человек.
— То есть?
— Повторяю, этим занимается наш специальный агент. Он будет действовать более эффективно, чем команда, которую вы хотели туда направить.
— Я жалею, что полагался раньше на небольшие команды. Жалею, что экономил людей и доверялся службам, которые только делали вид, что занимаются делом. Жалею, что не позволял главам моих служб планировать операции самостоятельно.
— Вы хотите, чтобы я его отозвал? — спросил Смит.
— Нет. Какие у вас сведения?
— Никаких.
— Разве сегодня у вас не должно было быть выхода на связь? — спросил президент.
— Должен был.
— Тогда почему он не состоялся?
— Не знаю, — признался Смит.
— Вы хотите сказать, что с ним что-то случилось? Что ваш чародей потерпел фиаско? Смит, мне нет нужды напоминать вам, что это — экстренная ситуация общенационального масштаба. Пока она локализована в Бостоне, но если станет распространяться, то под угрозой окажется не только наша страна, но и весь мир.
— Я сознаю глубину угрозы. Вполне вероятно, что с нашим специальным агентом не случилось ничего особенного.
— Тогда в чем дело?
— Иногда ему не удается правильно прочесть код. Иногда он забывает позвонить. Чаще всего он просто ленится это сделать.
— В экстренной ситуации общенационального масштаба?!
— Да.
— И такой человек в одиночку спасет род людской от уничтожения?
— Да.
— А азиат?
— Он не доверяет телефонам, — сказал Смит.
— И подобная парочка годится, по-вашему, для такого задания? Вы это мне пытаетесь внушить, Смит?
— Нет, сэр, я не говорю, что они годятся.
— Тогда что вы вообще несете?
— Я говорю вам, господин президент, что моя организация приняла на себя защиту человеческой расы. Задача заключается в том, чтобы спасти наш вид, вот и все. И я говорю вам, что взял это на себя, поскольку в моем распоряжении находятся двое, которые могут более надежно, чем кто-либо за всю историю существования человека как вида, защитить этот вид от другого, пусть другой вид окажется даже сильнее и хитроумнее нас. Лучше, чем эти двое моих людей, просто никого нет, сэр. Я проявил бы нерадивость, если бы не послал на задание их.
— А они ничего не докладывают...
— Сэр, они — не генералы, получившие звание от президента или конгресса. Не может быть закона, предписывающего производство в Мастера Синанджу. Пусть народ бегает по улицам, провозглашая кого-то Мастером Синанджу, — от этого человек не сделается им, как не сможет преодолеть земного притяжения. Мастер Синанджу — тончайший инструмент убийства, когда-либо созданный человечеством. И создается этот инструмент только другим Мастером Синанджу. Самый лучший исполнитель, о котором вам доведется услышать или прочесть когда-либо, будет только бледной имитацией этих двоих. Нет, сэр, доклада от них не поступало, — заключил Смит.
— Из ваших слов я делаю вывод, что они даже не позаботились взглянуть на дом родителей — по-моему, это самое естественное место, где могла укрыться доктор Файнберг. — Господин президент, эта женщина, вернее, особь женского пола, находится не в большей связи со своими родителями, чем вы или я — с бабуинами или какими-нибудь еще зверями. Эта женщина — особь нового вида.
— Доктор Смит, сдается мне, что вы не справились с ситуацией. Исходя из условий деятельности вашей организации, я предполагаю снять вас с должности, — сказал президент.
В голосе Смита зазвучал леденящий металл.
— Простите, сэр. Если бы мы работали исключительно на благо своей страны, я бы немедленно подчинился приказу президента. Но сейчас дело обстоит иначе. Вы не можете нас распустить, потому что мы работаем в равной степени и на пастуха, сидящего в палатке из шкур яка в монгольской пустыне Гоби, и на американский народ.
— А что, если я применю против вас силу?
— Сэр, несколько тысяч десантников с десятью годами подготовки за плечами вряд ли смогут тягаться с тысячами лет совершенствования Мастеров Синанджу. Подумайте, господин президент, это было бы огромной глупостью. Они могли бы спрятать меня у вас под носом в Белом Доме! Думаю, вы понимаете это так же хорошо, как и я.
— Да, понимаю, — медленно проговорил президент. — Однажды я видел их в деле. Ладно, сейчас мне не остается ничего другого, кроме как повесить трубку. Вы отключаетесь, поскольку я больше не стану вам звонить. И напоследок, Смит...
— Слушаю, сэр.
— Удачи вам! Да поможет вам Господь!
— Спасибо, господин президент.
Харолд Смит стал ждать другого звонка. Он прождал весь день, и только когда на часть океанской акватории, известную как залив Лонг-Айленд, опустилась тьма, а стрелки на часах показали 21.01, он смирился с мыслью, что день прошел без звонка Римо.
У него не было дурных предчувствий относительно судьбы этих двоих, потому что предчувствия у Харолда В. Смита никогда не перевешивали надежду.
Лица, наделившие его властью, знали, что его сила заключается в способности мыслить рационально. Однако сейчас он не мог отогнать воспоминаний о том Римо, каким тот впервые явился в Фолкрофт. Каким молодым он тогда казался! Открытое, наивное лицо, чуть припухлое, как почти всегда бывает в молодости.
«Прекрати! — приказал себе Смит. — Он жив, у тебя нет доказательств его смерти».
Смит напомнил себе, что Римо вырос во что-то большее, чем карающая десница, что он настолько отличается в лучшую сторону от среднего человека, что чувство, вызываемое им, не должно отличаться от чувства, испытываемого к самому быстрому из самолетов или к самым точным из часов. На воде замигали огоньки. В кромешной темноте шли корабли. Смит спохватился, что до сих пор не включил у себя в кабинете свет.
Он еще немного понаблюдал за огоньками на воде, а потом ушел домой.
«Прощай, Римо», — тихо проговорил он про себя. Его охватило непонятное тревожное предчувствие.
* * *
В Бостоне заместитель директора местного отделения Федерального бюро расследований получил приказ еще больше сократить участие ФБР в расследовании по делу «Хромосомной каннибалки». Он со злостью швырнул копии входящих и исходящих в мусорную корзину. В Вашингтон ушла его телеграмма о том, что делом и так занимается недопустимо мало агентов, вследствие чего нет уверенности, что они вообще разберутся, с чем имеют дело, а если и разберутся, то все равно не сумеют толком за него взяться.
Ответ гласил, что ему надлежит действовать в соответствии с традициями Бюро и руководствуясь распоряжениями Вашингтона. На нормальном языке, не пользующемся почетом в ФБР, это означало: «Утри нос и предоставь эту головоломку местной полиции. Мы убираем свои задницы из-под удара, и тебе следует поступить так же».
Это был вьетнамский подход, воцарившийся дома: там тоже добросовестное исполнение обязанностей значило гораздо меньше, чем забота о собственной безопасности и благополучии. Это было нетрудно понять, раз сотрудникам угрожала опасность предстать перед судом за то, что их методы, по мнению некоторых крючкотворов-законников, не отвечают требованиям закона. Достаточно нескольких процессов — и сотрудники начинают защищать не общество, а самих себя. Если за ревностную службу тебе угрожает суд, то ты станешь служить так, чтобы всем угодить.
Это уже произошло с местной полицией. Были приняты широко разрекламированные меры по усиленному соблюдению законности в работе полиции и повышению ее ответственности перед гражданами. В итоге нескольких разбирательств хватило, чтобы полиция озаботилась защитой себя самой, а на улицах воцарились преступники.
Сперва американское общество проиграло таким образом войну, потом сражение на улицах собственных городов, а теперь, надевая узду на ФБР, ускоренно приближалось к расставанию с национальной безопасностью. Великие катастрофы, которые выпадали на долю Америки, всегда начинались не как катастрофы, а как стремление к совершенству.
Джеймс Галлахан, заместитель директора бостонского отделения ФБР, дал себе этим поздним теплым вечером зарок, что не позволит начальству подставить его.
Пусть попробуют зарыть голову в песок, когда всем станет известно, что местному отделению не дают действовать, несмотря на угрозу городу со стороны «хромосомной убийцы»!
Джеймсу Галлахану было сорок восемь лет, и он умел защищаться. Сперва он навел порядок у себя в кабинете. Затем поручил четырем подчиненным сочинить доклад о наиболее эффективном способе борьбы с опасностью, учитывая сокращение сил.
— Конечно, вы понимаете, какой это деликатный вопрос, поэтому я ожидаю, что вы выполните задание с традиционным для Бюро блеском.
Один из подчиненных хихикнул.
Галлахан не обратил на это внимания. Он выставил защитный экран. Когда все просочится в прессу, вместе с ним вину разделят еще четверо. Пусть его сошлют в отделение ФБР в Анкоридже на Аляске, у него все равно останется пенсия, приличный доход и всевозможные льготы.
Маленькое победоносное восстание не доставило Галлахану большой радости. Он помнил времена, когда гордился своей работой, по сравнению с которой даже забота о собственной жизни отступала на задний план. Это было ярмо, но в этом ярме он ходил счастливым.
Он помнил радость, которую приносило успешно завершенное дело. Радость от поимки преступника, которого было по-настоящему нелегко поймать. Тогда он на равных тягался с величайшей системой шпионажа, когда-либо известной миру, — русским КГБ.
Вот когда ФБР что-то да значило!
Работать приходилось по шестьдесят часов в неделю, зачастую без выходных. Платили тогда меньше, чем сейчас, когда вступили в силу новые правила. Теперь до пенсии осталось меньше времени, но какими долгими казались недели, когда считаешь, сколько еще тянуть лямку! Он перестал защищать страну и перешел к защите самого себя. Пусть страна провалится!
Что он хотел бы сказать Америке? «Перестань обижать тех, кто хочет тебе помочь! Неужели ты не знаешь, кто твои истинные друзья? Что хорошего ты ждешь от грабителя банков? Или от террориста?»
Однако именно эту публику с таким жаром защищали многие в Вашингтоне.
Создавалось впечатление, что надо просто-напросто оглоушить чем-нибудь старушку, чтобы все развесили уши, слушая твои жалобы на единственную в мире страну, которая дала так много и так многим, требуя взамен отнюдь не невозможного: всего-то работать ради ее блага.
Единственную страну!
Вечером Джеймс Галлахан покинул свой кабинет. Однажды он уже дал клятву, но то было давно, когда клятвы еще что-то значили.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20


А-П

П-Я