Но я сделан из какого-то крепкого материала, очень крепкого…
При этих словах Фридрих пошатнулся и уронил голову на стол.
Моргенштерн перетащил гостеприимного хозяина на кровать, а сам пошел в отведенную для него комнату. Он выглянул в окно. Небо совсем потемнело, влажный воздух был насыщен электричеством. Вот-вот должны были послышаться первые раскаты грома и засверкать молнии. Вдали что-то загрохотало, но на грозу это было не похоже, а русские танки были еще далеко. Скорее всего где-то что-то взрывали.
Вильгельм снял мундир, лег на кровать и стал пристально рассматривать потолок. В его голове пульсировала одна мысль: ему повезло, что он не убивает людей, вернее, никогда не убивает безоружных. Что во всех случаях, когда ему приходилось стрелять, он стрелял в тех, кто мог убить и его.
— Да, да, — прошептал исполнитель воли рейхсфюрера, — скорее бы все это закончить, погрузить ящики в самолет и улететь отсюда.
Улететь в Германию, где пока еще относительно тихо, хотя по всему чувствуется, что война может прийти и туда. Налеты английской авиации давно уже стали обыденными. И даже у него в его берлинской квартире окна были крест-накрест заклеены полосками бумаги, а изнутри их прикрывали тяжелые черные шторы, через которые свет не мог пробиться на улицу.
* * *
С утра Моргенштерна поджидала неприятная неожиданность. Гроза началась на рассвете. Хотя все в принципе было готово к отправке из Бобруйска, вылет задерживался. Дождь лил до самого вечера.
Вильгельм то и дело выходил во двор, пытаясь рассмотреть на небе хоть маленький просвет. Но тучи шли плотной стеной, извергая из себя потоки воды, которые, казалось, затопили город.
Посланец Гиммлера дважды собственноручно проверил пломбы, проштудировал документы, выданные ему специальным подразделением концентрационного лагеря. Уже часов в семь вечера начальник лагеря доложил ему, что люди, занимавшиеся переплавкой золота, уничтожены. Теперь только они двое знали о содержимом ящиков.
В восьмом часу его отыскал пьяный Зоммерфельд. Он вломился к нему в комнату насквозь промокший, в его глазах плясали безумные огоньки. В руке Фридрих сжимал пистолет с расстрелянной обоймой и, как заведенный, нажимал на спусковой крючок. Оружие издавало сухие щелчки, которые раздражали Вильгельма больше, чем если бы скребли железом по железу.
— Успокойся, Фридрих! Не надо! Сядь и выпей, — сказал Моргенштерн.
— Я только что собственноручно двенадцать человек отправил на тот свет… Собственноручно… Посчитал — и каждого второго из первой шеренги… Представляешь, мерзавцы хотели убежать из лагеря! Но им это не удалось. Ты посмотрел бы, как радовались идиоты, которые остались в живых. Но ведь, знаешь, завтра и их в расход. Всех в расход! Наш начальник получил циркуляр уничтожить всех заключенных, всех до единого. Вот работка предстоит!
— Успокойся, Фридрих! Давай выпьем.
— А ты, смотрю, уносишь ноги.
— Да, как только установится погода, я улетаю.
— Лучше останься. Здесь такая потеха скоро начнется, ты себе и представить не можешь.
— Почему же, могу, — холодно сказал Вильгельм Моргенштерн, поправляя награды на груди своего кителя.
Первая радость от встречи с приятелем уже прошла, и этот пьяница начинал раздражать, причем до такой степени, что Вильгельму хотелось выхватить из кобуры пистолет и пустить ему пулю в лоб. Вильгельм даже не понимал, почему возникло такое чувство: то ли оттого, что Зоммерфельд воображает себя эдаким героем, то ли оттого, что он, Вильгельм Моргенштерн, должен покинуть Бобруйск и через несколько часов окажется в сравнительно безопасном Берлине, где его встретят как героя.
Трижды Моргенштерн связывался с аэродромом, и трижды ему давали неутешительные ответы: взлетная полоса раскисла, вокруг бушует гроза. Впрочем, подтверждение этой метеосводки можно было видеть воочию.
«Вот невезение! — думал Моргенштерн. — Уже давным-давно я мог бы быть в Берлине, сдать груз и получить несколько дней отпуска. Но, видно, не судьба».
Он понимал: обязательно должен быть просвет хоть на час. И тогда самолеты смогут взлететь.
Черт, только бы вырваться отсюда, не дожидаясь генерала Рокоссовского…
Испугавшись того, что он не сможет выполнить задание, Моргенштерн уже начал подумывать, не отправиться ли поездом. Но его предупредили, что на железных дорогах хозяйничают партизаны, что поезда один за другим идут под откос, там, за линией фронта, в тылу, творится что-то невообразимое. Партизаны взрывают мосты, дороги, разбирают рельсы целыми километрами. Так что отправляться поездом — верная гибель.
Вильгельм Моргенштерн начал нервничать, хотя в общем-то был довольно сдержанным человеком. Он даже накричал на своих людей за какую-то мелкую провинность и пообещал им, что разберется с ними, как только они окажутся в Берлине. Хотя все его люди, как и он сам, прекрасно понимали, что последнее стало весьма проблематичным.
В городе появились полковники, генералы, части СС, Бобруйск заполнялся войсками. Вильгельма Моргенштерна это интересовало постольку-поскольку, он ждал лишь одного: когда же наконец прекратится гроза, взревут моторы самолетов, и темные облака останутся внизу….
Но он не мог и предположить, что это ожидание будет длиться почти вечно, во всяком случае, для него…
Глава пятнадцатая
До странного спокойным оставался Колчанов на следующий день своего заключения. Так может себя чувствовать или ни в чем не повинный человек, или приговоренный к смертной казни, чье ходатайство о помиловании отклонено. Правда, в отличие от узника камеры смертников Феликс не знал, что его ждет впереди.
А впереди могло быть самое неожиданное. Честно говоря, Колчанова до сих пор не трогали, потому что в венской полиции и сами не знали, что делать с русским австрийцем, как стали называть его в управлении. Сюжет с его задержанием уже прошел в теленовостях, и этот человек оставался чуть ли не единственным оставшимся в живых после ночного налета полиции. Мертвых легко можно было списать на разборки преступных группировок, а вот Феликс мог и заговорить.
Таким образом, Колчанов оказался единственным свидетелем того, чему в принципе свидетелей не должно было остаться. Убрать его не представлялось возможным: «ночь длинных ножей» для русской мафии кончилась, теперь полиция должна была снова жить по законам правового государства.
Добродушный охранник отворил дверь в камеру Колчанова и сказал:
— Пройдемте.
— Куда? — осведомился Феликс, не поднимаясь со стула.
Он пока еще не решил для себя, что скажет следствию, поэтому решил пока что отказываться от любых предложений. Но охранник поведал ему нечто совершенно неожиданное:
— С вами требует встречи ваш адвокат, по закону ему не вправе отказать.
«Адвокат? — удивился Феликс. — Я же не просил никакого адвоката! Что за чертовщина? Тут что-то не так!»
Но любопытство брало свое. Он вышел из камеры, двое охранников шли перед ним, еще двое следовали сзади. Многочисленные зарешеченные двери открывались на его пути и тут же снова закрывались.
Наконец он оказался в небольшом кабинете, выкрашенном в спокойные серые тона. Обставлен он был очень скромно: письменный стол и два кресла для посетителей.
— Сейчас он придет, подождите, — сказал охранник и покинул кабинет.
Огромное, во всю стену, окно было закрыто частой металлической решеткой. Но дышалось здесь легко. Мощный кондиционер за окном наполнял комнату свежим воздухом.
В кабинет вели две двери: через одну пришел Феликс, вторая оставалась пока еще закрытой. Но Колчанов чувствовал, что за ней кто-то есть. И вдруг Феликс понял, кем может быть этот кто-то.
«Вот выйдет он сейчас и пристрелит меня, — думал Колчанов. — И очень просто. Мол, задержанный набросился на бедного юриста, хотел его задушить, а потом оказал сопротивление…»
Наконец дверь распахнулась. На пороге действительно стоял адвокат. Да не какой-нибудь, а давний знакомый Феликса герр Штокфиш, тот самый, который по поручению Хер-Головы выправил ему австрийское гражданство. Они даже тогда перешли на «ты».
Адвокат пожал руку своему клиенту. Феликс предложил юристу сесть и указал на письменный стол.
Герр Штокфиш расхохотался:
— Какой ты гостеприимный хозяин! А ведь и впрямь я у тебя в гостях.
— Очень рад тебя видеть, — сказал Колчанов совершенно искренне.
— Я тоже, но лучше бы наша встреча состоялась в другом месте.
Оказавшись за письменным столом, герр Штокфиш тут же сделался серьезным. Есть такая порода людей, выражение лиц которых меняет письменный стол. Стоит им усесться за него, как тут же они превращаются в безликого профессионала, теряют свою индивидуальность. Но ничего плохого в этом не было. Колчанову и требовался именно профессионал, к тому же по глазам адвоката Феликс понял: тот кое-что узнал, но пока говорить не спешил.
— Тебя интересует, как я здесь оказался? — спросил юрист.
— Конечно.
— Ну так вот, признаюсь сразу: сам не знаю.
— Видение, что ли, было? — Колчанов достал сигарету и нервно закурил.
Герр Штокфиш подался вперед и игриво подмигнул левым глазом.
— Позвонила мне какая-то девушка с довольно сильным акцентом и сказала, что ты попал в беду. А затем повесила трубку.
«Марина!» — подумал Феликс, но пока говорить о ее существовании адвокату не стал.
— И еще одно странное совпадение, — продолжал герр Штокфиш, — потом меня разыскала твоя подруга Ханна. И ей, оказывается, позвонила та же самая девушка. Я набрал номер полицейского управления, и там мне сообщили, что ты вроде бы задержан. Большего я от них не мог добиться. Представляешь, как они отвечали мне: «Человек с такой фамилией вроде бы задержан». Абсолютно немыслимое дело для нашей полиции! Обычно они все знают четко, никаких «может быть», «вроде бы» для них не существует. Я обзвонил еще пару своих знакомых и только тогда узнал о ночной акции. И о гибели Хер-Головы… — Адвокат произнес унизительную приставку точно так же, как немецкое «герр». Наверное, он и теперь был уверен, что в переводе она означает всего лишь «господин». Но теперь просвещать австрийца в вопросах русской ненормативной лексики не имело смысла, эта кличка уже исчезала из обихода полиции и судов.
— А дальше? Как ты оказался здесь? Мне еще даже обвинения не предъявили, — сказал Феликс.
— Ты не поверишь… — Герр Штокфиш взял Феликса за руку. Была у него такая гнусная манера — во время разговора брать за руку, класть ладонь на плечо или на колено. Феликса это просто выводило из себя, к тому же ладони у адвоката всегда казались влажными. Но теперь следовало терпеть, герр Штокфиш был единственным, кто реально мог помочь.
— Ты не поверишь, — продолжал адвокат, — они сами разыскали меня и попросили приехать. Я потребовал от них объяснений по телефону — не дали.
— И что же? Кто с тобой говорил? Штокфиш поднял указательный палец и показал им на потолок.
— Сам шеф столичной полиции, вот кто. Мы с ним препирались полдня и, по-моему, договорились.
— Вы уверены, что нас сейчас не подслушивают? — Услышав, что его знакомый общается с такими высокими чинами, Феликс даже перешел на уважительное «вы».
Впрочем, адвокату было все равно, называют его на «ты» или на «вы», «герр» или «хер», лишь бы платили деньги. Он сделал паузу и гордо добавил:
— Я согласился вести твое дело.
— Я не смогу сейчас заплатить, ты же понимаешь…
Штокфиш махнул рукой:
— Покойный Хер-Голова заплатит мне и после смерти.
— Каким образом? — удивился Феликс. Адвокат посмотрел на своего клиента так, будто тот с Луны свалился, а затем вновь махнул рукой.
— Ты и в самом деле, Феликс, немного странный. Я думал, ты в курсе. Ну да ладно, не забивай себе голову, тебя сейчас должно волновать совсем другое.
— В чем меня обвиняют?
— Сейчас мы с тобой договоримся, какое обвинение лучше всего против тебя выдвинуть.
— Что за бред? Где это видано, чтобы адвокат выдвигал обвинение?
Герр Штокфиш явно упивался своим сегодняшним могуществом. Если раньше ему приходилось обходить хитроумно расставленные следствием и прокуратурой ловушки, то теперь он мог смоделировать все судебное дело от самого начала и до конца. Судьба Феликса полностью находилась в его руках. Единственное, чего он не мог сделать, так это оправдать его, тут с начальником венской полиции уговор был строгий. Да, герр Штокфиш вполне подходил под русскую поговорку: «Адвокат — нанятая совесть», но именно такой человек сейчас и был необходим Феликсу.
— Так нас не прослушивают? — спросил Колчанов.
— Пусть себе прослушивают, это сути не меняет, — успокоил его юрист. — Значит, так. Все дело выглядит следующим образом: ты прогуливался неподалеку от авторемонтной мастерской. Ведь там у тебя работало несколько знакомых…
— Что с ними? — спросил Феликс.
— Мертвы. И больше о них ни слова. А затем ты услышал выстрелы и увидел, как на тебя бегут люди с оружием в руках. А рядом случайно оказалась машина герра Головы. Тебе, Феликс, не оставалось ничего, кроме как вскочить за руль и убегать. Мало ли что это были за люди? А автобус с мигалкой они запросто могли угнать. Потом ты испугался еще больше, поэтому и не реагировал на предупреждение полицейских патрульных машин. Помрачение рассудка — так это называется. И лучшим доказательством того, что ты был не в себе, служит столкновение с репортерской машиной. Ты ее не заметил, когда поворачивал.
— Послушай, — Феликс прищурился, — я похож на человека, который может чего-то испугаться?
Герр Штокфиш мелко захихикал и вытер вспотевший лоб ладонью.
— Нет, Феликс, не похож. Но, если хочешь, чтобы тебе не пришлось туго, ты на суде будешь помалкивать. Все за тебя скажу я. Это же отлично! Я буду напирать на то, что у тебя с перепугу отнялся язык.
Да, на этом ушлом законнике, конечно, негде было ставить пробы, но дело свое он знал до тонкостей.
— Сколько мне дадут? — спросил Колчанов.
— Думаю, месяц, максимум — два тюрьмы. А затем выйдешь.
— Меня не лишат гражданства?
Это предположение вновь развеселило адвоката.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40