Все слушали с явным интересом, включая советника Хильгера и генерала Кёстринга. При этом я не забыл привести замечание упомянутого немецкого специалиста в адрес людей, считавших, что для приготовления московского мороженого используется бараний жир. Господин фон Вальтер в смущении пробормотал что-то вроде «это было сказано лишь в шутку» и т.д. Впрочем, заявил фон Вальтер, он никогда не пробовал московского мороженого и не намерен делать этого и в будущем, а продукты он и впредь будет выписывать из Хельсинки. Подобные разговоры за обеденным столом были теперь в целом обычным делом.
Как-то раз за обедом я стал с похвалой говорить о плавательном бассейне у Речного вокзала на канале Москва – Волга. Мне было известно, что он существовал уже не меньше двух лет, но еще ни один сотрудник посольства фашистской Германии и никто из немецких журналистов не отважился побывать в этом чудесном, хорошо оборудованном, открытом для всех бассейне, как и ни в каком-либо другом. Поэтому я перед поездкой туда ради осторожности спросил генерала Кёстринга, возле которого стоял Хильгер, нет ли каких-либо причин, по которым нам следовало бы избегать посещения упомянутого открытого плавательного бассейна. Причем я выразил сожаление, что, будучи сотрудником посольства в Москве, не могу ходить в городской плавательный бассейн. Кёстринг грубо ответил: «Что ж, сходите. Но не один. До сих пор это у нас не было принято. Попытайтесь, а после расскажете нам, как там все было!»
Поскольку никто из сотрудников фашистского посольства так и не отважился пойти в «большевистский» бассейн в Москве, я направился туда в первый раз с одним из немецких журналистов, а на следующий день – со своей женой Шарлоттой, которая тогда как раз гостила у меня в Москве. И вот потом за обедом в посольстве я подробно рассказал о красивом и удобном спортивном сооружении. Дорожки для плавания там были разграничены деревянными поплавками, к воде проложены сходни, имелись вышка и мостки для прыжков в воду. Плавательный бассейн находился на сильно расширенном участке канала Москва – Волга, рядом с московским Речным вокзалом, откуда отправлялись пароходы в дальние рейсы по стране – до Ладожского озера и Белого моря на севере и к устью Волги у Каспийского моря на юге. Плавательный бассейн составлял лишь часть большого спортивного комплекса. Раздевалка и гардероб, закусочная и буфет, оборудованные очень практично и целесообразно, располагались на берегу. На спортивных площадках были установлены различные снаряды, имелись беговая дорожка, а также зеленая лужайка для любителей загорать и еще многое другое, что требуется для массового спорта.
«Стреляные зайцы» – что касалось Москвы – из посольства фашистской Германии слушали мой рассказ с явным неодобрением и удивлением. «А если бы к вам там пристали большевики? – спросил меня какой-то секретарь посольства. – Ведь люди сразу же догадались, что вы – иностранец!» Я ответил, что иностранец в плавках ничем не отличается от москвича. И почему, собственно, кто-то должен ко мне приставать, если я сам никого не задираю? Служащие бассейна и все другие, кто там был, относились ко мне так же вежливо, как и я к ним. Моей жене, упомянутому журналисту и мне очень понравилось посещение этого очень привлекательного спортивного комплекса, и мы намерены бывать там и впредь.
Как уже отмечалось, затхлая атмосфера в посольстве фашистской Германии в Москве характеризовалась недоверием, враждебностью к коммунизму, ограниченностью и самоизоляцией от окружающего мира, где кипела жизнь, где в противоречиях, а порой и в муках строился социалистический мир. Я пытался постепенно, шаг за шагом ослабить и устранить предвзятость, которая мешала этим людям пользоваться собственным рассудком, самостоятельно наблюдать и думать.
Тогда в Москве я воочию убедился, сколь губительно действует даже на более или менее образованных, разумных и нормальных людей настойчивая, длящаяся десятилетиями антикоммунистическая, клеветническая пропаганда. Это в такой же мере относилось и ко многим дипломатам и служащим представительств других капиталистических стран. Сотрудники посольства фашистской Германии находились в Москве не один год. У них были глаза и уши, чтобы самим ознакомиться с окружающей действительностью, с жизнью Советского Союза. Но, охваченные проникнутой ненавистью предвзятостью эксплуататорских классов, они замкнулись в своем нереальном мирке дипломатической самоудовлетворенности. Уверовав в формулу «не может быть того, чего не должно быть», они просто не видели реальностей бурно развивавшегося окружавшего их мира социализма.

ОБМАННЫЙ МАНЕВР ГИТЛЕРА
16 ноября 1940 года мне запомнилось особенно хорошо. Зябко поеживаясь, я с несколькими другими сотрудниками германского посольства стоял поздним вечером 15 ноября на перроне Белорусского вокзала. Мы ожидали прибытия специального поезда, в котором возвращалась в Москву советская правительственная делегация после завершения переговоров в Берлине с Гитлером и Риббентропом.
Эту высокую официальную делегацию возглавлял Председатель Совета Народных Комиссаров СССР, народный комиссар иностранных дел В.М.Молотов. К поезду был прицеплен вагон, в котором ехали посол фон дер Шуленбург и советник посольства Хильгер. Им было приказано сопровождать советскую делегацию в Берлин. Для ее встречи мы и прибыли на вокзал.
На перроне собралось много высокопоставленных советских руководителей и военных. Был выстроен военный оркестр. Чувствовалось, что люди хотели узнать, как прошли и чем кончились переговоры в Берлине, состоявшиеся там по приглашению германской стороны. Советское правительство сочло целесообразным принять это приглашение, чтобы узнать дальнейшие планы и намерения берлинского правительства. Отклонение приглашения могло бы еще более осложнить и без того напряженные отношения между Москвой и Берлином.
Когда поезд в 12 часов ночи остановился у перрона, военный оркестр заиграл «Интернационал», который тогда являлся государственным гимном Советского Союза. Поскольку 16 ноября 1940 года мне как раз исполнилось 33 года, я мысленно с удовлетворением отнес исполнение советским военным оркестром гимна международного рабочего движения и к собственной персоне, к своему дню рождения. Находясь на подпольной работе в Москве, коммунист и участник антифашистской борьбы, я стоял на Белорусском вокзале в одном ряду с сотрудниками посольства фашистской Германии и слушал «Интернационал». Восприняв в душе это исполнение гимна и как приветствие по случаю моего дня рождения, я пришел в радостное настроение.
Это заметил даже мой шеф Хильгер, который, как и посол, пребывал явно не в лучшем расположении духа. «Вы что-то очень веселы», – раздраженно заметил он, когда мы пожимали друг другу руки. После обычных приветствий я сказал ему, что, несмотря на поздний час, все же намереваюсь отметить свой день рождения и, кроме того, надеюсь, что он привез из Берлина добрые вести. В ответ он шепнул мне, что о добрых вестях говорить, к сожалению, не приходится. В ближайшие дни, продолжал он, мы побеседуем на эту тему. Потом его и посла окружили советские представители. Я смог встретиться с ним лишь через два-три дня.
Переговоры Молотова в Берлине
Хильгер рассказал мне, что он участвовал в качестве переводчика во всех беседах Молотова с Гитлером и Риббентропом. Ему пришлось выступать в роли переводчика, заметил он, поскольку главный переводчик министерства иностранных дел Шмидт, который должен был обеспечить перевод переговоров на столь высоком государственном уровне, не знает или недостаточно знает русский язык. Поэтому задачи были разделены. Он, Хильгер, целиком сосредоточился на переводе, а Шмидт записывал. У Молотова также было два переводчика – Бережков и Павлов. С немецкой стороны на переговорах присутствовал министр иностранных дел, а с советской – заместитель народного комиссара иностранных дел, который одновременно являлся заместителем главы делегации. Послу фон дер Шуленбургу не было разрешено участвовать в переговорах.
В целом следует сказать, продолжал Хильгер, что переговоры, приобретавшие порой острый полемический характер, скорее привели к обострению отношений, нежели к устранению противоречий. Фюрер был явно разочарован и раздражен, так как Молотов без обиняков отверг его слишком далеко идущие и, возможно, не вполне реалистические предложения. Молотов настойчиво требовал ответа на ряд конкретных, чрезвычайно важных для Советского Союза вопросов. Гитлер, который был явно недостаточно подготовлен к тому, чтобы ответить на эти вопросы, или просто не хотел затрагивать их, давал уклончивые ответы. А это не удовлетворяло Молотова. Возникали неприятные ситуации.
Со временем я узнал от Хильгера еще немало подробностей, подтвердивших правильность моей оценки общего положения, сводившейся к тому, что срок военного нападения фашистской Германии на Советский Союз приближался с угрожающей быстротой. Конкретно говоря, в ходе переговоров я видел подтверждение тому, что заключенный на десять лет между Советским Союзом и империалистической фашистской Германией пакт о ненападении, возможно, будет без зазрения совести, грубо разорван уже на второй год после подписания – подобно заключенному ранее пакту о ненападении между гитлеровской Германией и Польшей. О том, как оценивались результаты переговоров в Берлине, ни Шуленбург, ни Хильгер информированы не были. Они оперировали лишь предположениями. Поэтому я мог сообщить своему другу Павлу Ивановичу лишь собственную оценку общей обстановки. К тому же советские друзья, собственно, были лучше меня информированы о ходе встречи и результатах переговоров в Берлине.
О том, как Гитлер готовился к своей первой встрече с одним из руководителей Советского Союза, что он рассчитывал достигнуть в результате этих переговоров и каковы были его дальнейшие «непреложные» планы, я узнал лишь из протоколов Нюрнбергского процесса и из опубликованных после войны документов. 12 ноября 1940 года, как раз в день прибытия в Берлин возглавлявшейся Молотовым делегации, Гитлер издал секретное распоряжение № 18. В этом распоряжении наряду с прочим говорилось: «Начаты политические переговоры с целью выяснить позиции России на ближайшее время. Независимо от результатов этих переговоров следует в соответствии с отданным уже устным приказом продолжать подготовку операции на Востоке (речь шла о приказе ускорить подготовку фронтального военного нападения на Советский Союз с целью его уничтожения. – Авт.). Указания на сей счет последуют, как только мне будут доложены и утверждены мной основные положения оперативного плана». Через несколько часов после подписания распоряжения № 18 Гитлер сел за стол переговоров с Молотовым.
Действуя на основе подобной концепции – без учета возможных результатов предстоявших переговоров, – Гитлер мог иметь лишь одно намерение: обмануть, ввести в заблуждение Советский Союз, чтобы затем гитлеровским мошенническим способом «положить его на лопатки». Теперь нам, конечно, более понятно, сколь различные цели преследовали участники встречи в Берлине в ноябре 1940 года: Советское правительство стремилось выяснить, каковы еще шансы на сохранение мира и возможности предотвращения войны, фашистское правительство в Берлине хотело путем широко задуманного, но довольно прозрачного ввиду своей примитивности обманного маневра обеспечить себе выгодные исходные позиции для считавшегося уже решенным делом, форсированно готовившегося военного нападения на Советский Союз.
Дискуссии в рамках этой берлинской встречи, где, казалось, речь шла о решении вопроса «мир или война», хотя в действительности фашистское правительство уже установило первые сроки начала агрессии и войны, я считаю очень волнующим и в то же время разоблачающим политику фашистского германского империализма событием истории второй мировой войны.
После второй мировой войны как Хильгер, так и Бережков, который, видимо, опирался на документы министерства иностранных дел, нарисовали чрезвычайно интересную картину хода переговоров в Берлине. Кроме того, имеются – конечно, более или менее приглаженные – выдержки из записей упоминавшегося выше главного переводчика берлинского МИД Шмидта. В изложении главных вопросов можно установить лишь немногие расхождения. Различия имеются, напротив, в стиле изложения и прежде всего в выборе и оценке некоторых деталей. Поэтому позволю себе положить в основу освещения важнейших моментов переговоров в Берлине как сведения, полученные мной тогда лично от одного из участников, а именно от Хильгера, так и упомянутые послевоенные публикации по данному вопросу. Думаю, что таким образом можно вернее всего дать реалистическую картину этой примечательной и поучительной встречи.
Возглавлявшаяся Молотовым советская делегация прибыла в Берлин, как уже говорилось, утром 12 ноября 1940 года. Впервые с тех пор, как Германию окутал мрак фашизма, на одном из берлинских вокзалов в исполнении военного оркестра прозвучала революционная мелодия «Интернационала».
Около полудня того же дня министр иностранных дел фашистской Германии фон Риббентроп информировал советскую делегацию о том, что намеревался обсудить фюрер в своей первой встрече с Молотовым во второй половине дня. Свою вступительную речь Риббентроп начал с утверждения, что Великобритания уже разбита. Дело теперь лишь за тем, чтобы она признала свое поражение. Германия и Италия располагают чрезвычайно сильными позициями, и теперь их усилия направлены на то, чтобы вовлечь Францию и другие государства в широкий фронт против Великобритании. Это-де является также целью пакта трех держав – между Германией, Италией и Японией (тогда еще нередко упоминалось его пропагандистское название «ось Берлин – Рим – Токио». – Авт.), при заключении которого с самого начала, как заверял Риббентроп, выражалось пожелание, чтобы в нем участвовал и Советский Союз.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76