- Так стало быть пошел все же - не закабалили. А почему пошел - не приходило вам в голову, отец Макарий? Да потому и пошел, что Православие наше из свободного народного духа в розги гимназические да в консистории выродилось, от мира сего стало, в землю вросло. Потому и пошел, что поп красномордый стал на Руси наравне с жандармом, чиновником и лихоимцем, лишним ртом. Не из жидовского заговора, батюшка, и не из социальных условий восстает революция - это бредни социалистов. Из духовной пустоты, из нравственного вырождения народа поднимается она. И кто, как не Церковь ответственна за то перед Россией? И по заслугам, отец Макарий, получила она теперь. И поделом потешались над ней, мечущейся трусливо под прицелом, слуги сатанинские. Вся эта грязь, все эти мерзости обновленческие, не снаружи ведь в нее привнесены были, не за пятилетку взросли, а внутри нее, оскопленной бесноватым Петром, два века синодальной эпохи накапливались. Внутри могли бы долго еще и оставаться, если б не революция. Она, как скальпель, взрезала нарыв, и наружу устремился весь этот гной. Кто бы и представил себе, что окажется его так много?
- Церковь Православная восстанет из пепла! - пропустив еще рюмочку, провозгласил отец Макарий. - И вместе с ней Русь восстанет, и монархия восстанет.
- Бог знает, Бог знает, - покачал головой отец Иннокентий. - Монархия-то уж точно не восстанет, батюшка. На это и не надейтесь.
- Монархия непременно восстанет. Нынче Царица Небесная приняла на Себя царскую власть в России, чтобы сохранить ее и возвратить ко времени.
- Она вам об этом Сама сказала?
- Тому залог явление Державной Божьей Матери в Коломенском. Вы же знаете об этом.
- Иконы-то? Знаю, батюшка, знаю. Да только ни о чем это не говорит.
- Как же не говорит? - закипятился отец Макарий. - Как же не говорит? В самый день отречения Государя-Императора явлена была Руси икона - Царица Небесная, изображенная как Царица земная - в красной порфире, со скипетром и державой. И это не говорит?
- Да что такое - "явлена", отец Макарий? Ну, отыскал ее в чулане батюшка-монархист вроде вас. Ну, к случаю пришлась, если не сам он и приставил, пошли легенды гулять, а народ у нас суеверный. Не знаете вы что ли, как это делалось.
- Какие легенды? Что вы такое говорите? Я все в подробностях об этом знаю. Евдокии Андриановой - крестьянке из Перервы - было сновидение вещее - таинственный голос сказал ей, что есть в селе Коломенском, в белой церкви, большая черная икона...
- Батюшка, батюшка, - поморщился отец Иннокентий. - Вы это старушкам в своем приходе рассказывайте. А мне не нужно слышал я все это тысячу раз.
- Ну, сами тогда вскоре все увидите, Фома вы неверующий. Я лично так думаю, что сам Иосиф Виссарионович и станет основателем новой Династии. Он же православный, в семинарии учился. Да, да, помянете еще мое слово! Это он пока что с жидами хитрит - о коммуне разговоры ведет, а под шумок уже и "Союз безбожников - жидов воинствующих" наполовину пересажал. Вот как оставшихся передавит, то и Церковь восстановит, духовенство из лагерей выпустит и Поместный Собор созовет. Собор ему тогда корону императорскую наденет и муром помажет. А Николая II к лику святых причислит. Все к этому и идет.
Отец Иннокентий только головой качал.
- Хотите знать мое мнение, любезнейший отец Макарий, так Николай этот ваш святой первый среди всех и есть виновник погибели Руси. И такой же из него был помазанник, как из вас футболист. Принял он от батюшки мощную, стабильную державу, и во что же превратил ее? Двадцать лет под носом у него бесы Россию расшатывали, а что он предпринял? Ведь это одно из двух - либо ты всех их вот так вот - в кулаке держи, - сжал отец Иннокентий кулак над столом, - либо уж последовательно демократию развивай, конституцию пиши, парламентскую монархию создавай. А он? Ни рыба, ни мясо. Мистик сентиментальный. Ах, ах, Александра, не съездить ли нам, помолиться в пустынь. А по Гапону с хоругвями - залпом! На моих глазах ведь это было. Люди к тебе, к царю-батюшке, крестным ходом с детьми на поклон пришли. Да выйди ты к ним на балкон, молви слово ласковое, прими челобитную. А там хоть и не читай ее - всю жизнь на тебя молиться будут. Нет же - сотню человек безоружных положить нужно, а потом вздыхать с любезной Сашенькой - и что же это подданные нам такие неблагодарные попались. Господи, до чего трогательно - семьянин примерный на российском престоле сыскался - не блудит, как вся родня его. Только Россия-то, отец Макарий, - это не жена-немка. С ней умеючи управляться нужно. Да он и с той-то не мог. Все условия у него были, все, чтобы Россию великой, цветущей, свободной сделать. А он вместо этого в войны бессмысленные ее втягивал. Миллионы людей под картечь клал, а сам с Распутиным время коротал - в беседах нравоучительных. А Распутин в свободное от нравоучений время бабами голыми кресты на полу выкладывал. Ах, Сашенька, Сашенька, пусть все, как Господь даст. Вот и дал ему Господь по заслугам! Профукал Россию! До большевиков, до братоубийства довел ее. И сам кончил Ипатьевским подвалом. И поделом!
Отец Макарий багровел, нервно теребил рыжую бороденку. Доходило у них, случалось, и до ссор, до того, что клялся отец Макарий:
- Ноги моей не будет больше в этом доме! Прах отрясаю с ног своих!
И на пороге, задравши рясу, смешно сучил ногами, рискуя свалиться с крыльца.
Но всякий раз, конечно, приходил опять. А иногда и возвращался с края села - если в графинчике, выставленном отцом Иннокентием, оставалось еще недопито. Некуда ему было больше идти. Не с кем поговорить больше - им обоим.
В начале рождественского поста, пришел он неожиданно тихий, задумчивый и печальный. Долго молча пил чай с клюквенным вареньем, потом сказал:
- Меня вызывали.
Пролил варенье на скатерть, расплакался вдруг, как ребенок, сказал:
- Я отказался, - поцеловал отца Иннокентия троекратно, перекрестил его, перекрестился сам и ушел.
Через неделю его взяли. Вместе с ним взяли и вернувшегося только из лагеря епископа Никона. Остался отец Иннокентий один.
На Крещенские он поехал в Москву, чтобы узнать, жив ли еще Сергий, существует ли еще Патриархия.
Был пасмурный зимний день. В Москве было снежно и слякотно. От трех вокзалов на метро, где черная борода его и космы привлекали многие взгляды, он проехал одну остановку - до Красносельской. Когда поднялся он по эскалатору и вышел из здания метро, какая-то хорошо одетая молодая женщина с напряженным взглядом вышла за ним. Молча перешла вослед улицу и в десяти шагах сзади пошла за ним по Нижней Красносельской. На безлюдном мосту, где холодный сильный ветер пронизывал насквозь его старинное пальтецо, она вдруг догнала его, встала под благословение, торопливо поцеловала руку и, испуганно оглянувшись, зашагала прочь.
Это маленькое происшествие на время очень поразило его. Ему представилось вдруг, что он остался последним, единственным священником от всей недавно еще великой, многотысячной, тысячелетней Русской Православной Церкви. Ему представилось, что первый же встречный милиционер непременно схватит его, едва заметив полы черной рясы, выглядывающие из-под пальто. И где-нибудь там, на очередном их "съезде победителей", будет доложено под всеобщие аплодисменты: "Последний неведомо как уцелевший поп обезврежен на днях в Елохове нашими доблестными ежовско-сталинскими органами. Таким образом Православие в СССР искоренено полностью и окончательно."
Сердце его слегка частило, когда по утоптанному снегу проходил он мимо закрытого на замок Богоявленского храма; когда узким переулком подходил к одноэтажному деревянному дому Патриархии. Патриархия ли это еще?
Входная дверь была не заперта. В передней за столом сидела женщина, повязанная платком, читала книгу, с удивлением взглянула на него, когда он вошел.
- Добрый день, матушка, - поздоровался он. - Владыко Сергий здесь ли сейчас?
- Здесь, батюшка, - ответила она. - Вы к нему?
Она поднялась, подошла к коричневой двери, из-за которой слышался стрекот пишущей машинки, постучала коротко.
- Да, да, - отозвался за дверью басовитый голос.
- К вам пришли, - открыв дверь, доложила она.
- Пусть войдут, - предложили за дверью.
- Пальто вот здесь повесить можно, - указала женщина на вешалку в углу.
Раздевшись, отец Иннокентий вошел в обыкновенного размера комнату о двух окнах, обклеенную обоями. В святом углу напротив двери теплилась лампадка перед образом Божьей Матери. У стены напротив стоял небольшой мягкий диван. У другой стены - пара книжных шкафов. На стене между окон над письменным столом висел портрет Патриарха Тихона. За столом в черной рясе с непокрытой головой перед заправленной бумагой пишущей машинкой сидел Патриарший Местоблюститель Сергий.
Ему исполнилось в прошлом году семьдесят лет. Это был совершенно седой, скорее полный, нежели худой старик с гладким, почти и без морщин, лицом, с лысиной в полголовы, с опрятной, по грудь, редеющей книзу бородой, длинными усами, скрывающими рот. Круглые металлические очки располагались на большом, широком носу. Взгляд умных глаз его был очень чист, внимателен и как бы тревожен слегка.
Он поднялся из кресла навстречу отцу Иннокентию, благословив, предложил ему сесть на диван. И сам присел рядом с ним вполоборота.
- Как звать вас, батюшка? - спросил он все так же низким грудным голосом.
- Иннокентий Смирнов, Ваше Высокопреосвященство.
- Откуда вы, отец Иннокентий?
- Из-под Зольска, иерей Преображенского храма в селе Вельяминово.
- Из-под Зольска, - повторил Сергий, задумавшись на секунду, огладил бороду. - А кто же иерарх у вас нынче?
- Нынче никто, - удивился отец Иннокентий - неужели мог Местоблюститель не знать этого. - Был епископ Никон, но его арестовали.
- Вот как? А храм ваш действует?
- Бог миловал. Действует пока что.
- Это хорошо, - произнес он. - А много ли еще в епархии вашей храмов действующих?
- Ни одного не осталось. Мой последний.
- Да, да, что ж, - покивал головою Сергий. - Ничего не поделаешь.
- Что же будет теперь, владыко?
- А что Бог даст, батюшка. Все только, что Бог даст. А мы молиться должны, молиться усерднее. Матушка Дарья, - позвал он вдруг громко. - Принесите-ка нам чайку, пожалуйста. И много ли нынче молящихся у вас в храме бывает? - снова обратился он к отцу Иннокентию.
- Много, владыко. Как же иначе? Со всей округи теперь сходятся, из Зольска идут. На Рождество яблоку негде было упасть - и за дверьми стояли.
- Это хорошо, - повторил Сергий. - И у нас Кафедральный полон был на Рождество. И вот митрополит Алексий из Ленинграда пишет, - кивнул он почему-то в сторону стола, - у них в Никольском тоже не протолкнуться было. Это значит, жива в народе вера Православная - так ведь? Ну, а трудности у вас какие нынче, батюшка, - в службе, в приходских делах?
- Трудности? - переспросил отец Иннокентий, подумал. Свечей у нас не хватает. С тех пор, как мастерскую закрыли, староста наш из Владимира возит, да много ли он привезет. По одной в руки теперь продаем, со своими наставляем приходить все равно не хватает. Еще литературы вовсе нет Православной но это уж давно.
- Да, да, - снова произнес Сергий. - Ну, с литературой я вам ничем, боюсь, помочь не смогу. А вот со свечами - это, наверное, можно решить. Надо вам с ключарем нашим поговорить. Мы матушку Дарью попросим - она вас сведет. Свечи, я думаю, найдутся.
- Спасибо, владыко. Только вот понадобятся ли они еще?
- А как же? Понадобятся - непременно. Вы духом не падайте, отец Иннокентий. Духом падать никак нельзя.
Матушка Дарья - женщина, судя по всему, расторопная скоро внесла к ним в комнату поднос с двумя стаканами чая, сахарницей, горстью сушек на блюдце и даже парой долек лимона. Она расположила все это на письменном столе, чуть сдвинув в сторону пишущую машинку, пододвинула стул для отца Иннокентия.
- Прошу вас, батюшка, - пригласил его Сергий и, поднявшись, направился к своему креслу - старинному, должно быть, креслу - с резными деревянными столбами по краям прямой спинки.
- Лимончика пожалуйте, - попотчевал он, помешивая ложечкой в стакане. - Зимою полезно очень. Я ведь и не спросил вас, отец Иннокентий, - у вас, быть может, нарочитое какое-нибудь дело ко мне?
- Нет, владыко, - покачал он головой и, глядя в стакан с крепким чаем, собрался внутренне, чтобы сказать главное. Ничего нарочитого. Совета я только у Вашего Высокопреосвященства испросить хотел - что мне верующим сказать напоследок. В нашей епархии ведь все духовенство арестовано, многие - и с женами, и с детьми. Сам я эту зиму тоже не надеюсь пережить. Если правильно я разумею, в этом году все и вообще закончится - уничтожена будет Русская Православная Церковь. Так вот, что бы мне людям напоследок передать от Первоиерарха ее? Вести ли им службы совместные? Избирать ли из себя пастырей? Приобщаться ли Таинств Божественных самостоятельно? Пытаться ли в дальнейшем организоваться как-то? Если да, то, может быть, смогли бы вы оставить им надежный адрес, чтобы хоть иногда могли связаться друг с другом люди православные на Руси?
Слушая его, Местоблюститель очень изменился лицом.
- Ничего этого не будет, - раздельно произнес он, дослушав до конца. - Вы заблуждаетесь, отец Иннокентий. Никто Православную Церковь в России уничтожать не собирается. В соответствии с Конституцией СССР граждане нашей страны пользуются всеми политическими и гражданскими свободами, включая свободу совести. Закрытие же значительного числа храмов в последнее время объясняется успехом атеистической пропаганды. Но поскольку успех этот все же не может быть абсолютен, то или иное число храмов останутся действующими, и значит Православная Церковь в СССР будет существовать. Тем более, - продолжил он еще более веско, - речи не может идти о создании какой-либо нелегальной церковной организации. Такие попытки, помимо предусмотренной законом гражданской ответственности за них, способны лишь вернуть Церковь во времена расколов и безначалия. Как Первоиерарх единственной канонической Русской Православной Церкви, я буду всячески порицать такие действия и предавать зачинателей их церковному суду.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68