Координатор выключил резак и на секунду задумался.— Кумулятивные патроны! Быстрее!На экране было видно, как от корабля в туннель стремительно нырнул транспортный кар. Но координатор так и не успел узнать, как подействует на материал стены узконаправленный лучевой взрыв. Пульт управления неожиданно осветился красными вспышками аварийного вызова. Координатор недовольно обернулся, но Лонг заметил, что рука координатора успела едва заметным движением остановить робота, который теперь неподвижно застыл у стены.— Ну, что там еще?— Вас вызывает рубка связи. Срочно по аварийному каналу.— Я и сам вижу. Хорошо, давайте.Казалось, координатор был рад этой минутной отсрочке. Никто из стоящих за его спиной не мог оторвать глаз от робота, замершего в двух шагах от стены с красным цилиндром в руках…— Выключите всех роботов! Вообще все в туннеле выключите!— Что случилось?— Кто-то подключился к Центавру через наружный канал связи.— Может быть, это ответ на нашу передачу?— Может, Глеб?!— Глеб не стал бы подключаться к Центавру! — проворчал координатор. — Пойдемте в рубку.Центавр работал в бешеном ритме. Шкалы напряжений на его рабочих блоках, показатели температуры и счетчики израсходованной энергии светились оранжевым светом, свидетельствуя о том, что машина давно уже вошла в критический режим. Главный кибернетик, вспотевший и несчастный, беспомощно развел руками.— Если это будет продолжаться еще минут пять, я ни за что не ручаюсь! Машина не выдержит!— Вы пытались установить, что именно происходит?— Конечно, пытался. Это все равно, что обращаться с вопросом к человеку, находящемуся в глубоком шоке! У Центавра задействованы все блоки, все до последней микросхемы. Ему нечем нам отвечать. Центавр полностью задействован на канал, по которому идет передача.— А вы уверены, что это передача?— Не понимаю, что вы имеете в виду?— Я хочу знать, не передает ли Центавр из своих блоков памяти что-нибудь вовне. Тот, кто сумел напрямую подключиться к нашему основному управляющему устройству, минуя все защитные схемы, мог им воспользоваться для получения информации!— Минуту назад Центавр работал именно на прием. Сейчас проверим еще раз.Связист и кибернетик повернулись к пульту. Защелкали тумблеры контрольных переносных устройств и ручных анализаторов. Спустя минуту ответ был получен:— Он передает! На полную мощность, с ускорением примерно на два порядка выше обычного!— Немедленно отключите машину!Прежде чем кибернетик успел дотянуться до главного рубильника, громкий хлопок автоматических выключателей словно отсек надрывный визг изнывающих под непосильной нагрузкой механизмов. Передача окончилась. Медленно остывали блоки. Одна за другой гасли сигнальные лампы на центральной панели, оранжевые огни индикаторов на мгновение засветились зеленым светом и погасли.— Установите, что он передавал. Что и кому? И как случилось, что наша машина смогла осуществить подобную передачу без нашей команды! — Казалось, координатор вот-вот сорвется и окончательно потеряет контроль над собой.Кибернетик колдовал с переключателями, вкладывая в приемные щели программных устройств карточки с микротестами. Снова засветились панели, затрещали печатающие устройства. Машина медленно, словно нехотя просыпалась и набирала обычный рабочий режим. Наконец пришли ответы.— Передача велась по нашему внешнему кодовому вызову.— Иными словами — это был Глеб?— Не совсем так. Кодовый вызов мог прийти только из машины, которой он управлял. Этот код был записан в ее памяти. Он не поддается изъятию и расшифровке. Без него Центавр не вышел бы на связь. Но вот все остальное… Характер работы машины и скорость выдачи информации не соответствуют нашим обычным передачам. Скорее всего, кто-то все же сумел воспользоваться нашим кодом.— Установите, какие блоки долговременной памяти были использованы во время передачи.— Боюсь, что точного ответа мы не получим. Машина стерла полученную команду. Ее нет в памяти. Я попробую кое-что узнать, пока еще сохранилась температура задействованных блоков, и по некоторым другим признакам, но ответ будет неполным и неоднозначным. Я могу назвать лишь блоки, на которые пришлась основная нагрузка. При такой интенсивности Центавр мог вести передачу сразу по нескольким каналам и параллельно выполнять еще ряд работ…— Самое главное — установить, какую именно информацию он передал. Это вы должны выяснить во что бы то ни стало.— Я попробую. Но мне нужно время.— Сколько?— Полчаса, не меньше…— Хорошо. Сообщите ответ в центральную рубку сразу, как только получите результат.В крохотной кабинке скоростного межпалубного лифта было тесно. Возможно, поэтому разговоры в лифте не пользовались успехом. И все же координатор не стал ждать и начал разговор именно здесь, сразу после того, как вместе с Лонгом покинул управляющую рубку. Он спросил, глядя на Лонга в упор:— Надеюсь, это вас убедило?Лонг промолчал. У него не было ни малейшего желания затевать сейчас этот разговор на ходу, в стремительно мчавшейся кабине. Но координатор продолжил:— Теперь они знают о нас все или почти все. Они получили всю нужную информацию и ни словом не откликнулись на нашу передачу.— Вы обещали мне подождать хотя бы четыре часа. Я по-прежнему на этом настаиваю.— Да?! После всего, что произошло? Дать им время усвоить полученную информацию, расшифровать ее, определить наши слабые места и ударить первыми?— Уже «ударить». Откуда вы знаете, что они собираются делать?!— Я не знаю. Ничего не знаю… Именно поэтому надо что-то предпринимать. Немедленно.
Глеб проснулся сразу, словно от толчка, и несколько секунд лежал, не двигаясь, напряженно прислушиваясь.Что-то его разбудило. Не звук. Нет, что-то другое… Он полулежал на откинутой спинке водительского сиденья. Прямо перед ним широкой аркой изгибался пульт, испещренный многочисленными тумблерами. Здесь как будто все было в порядке… И все же он совершенно точно знал, что проснулся от ощущения чего-то постороннего. То, что его разбудило, было здесь, в самой рубке, совсем рядом с его беспомощным во сне телом… Он рывком сел и осмотрелся. Рубка невелика для такой мощной машины. Здесь все знакомо до последней мелочи и вроде бы ничего не изменилось, пока он спал.Не померещилось же ему это… И вдруг он понял. В машине царили мертвая тишина. Такая полная и глубокая, словно просочилась снаружи, из окружавшего танк чужого молчаливого мира… Но земная машина никогда не бывает немой. Даже если спит водитель, на пульте щелкают счетчики, тикают часы, жужжат неумолчные моторчики курсовых гироскопов, чуть слышно пощелкивают реле в сторожевых устройствах… Этих звуков сейчас не было, словно он проснулся в глубоком космосе. Глеб подумал, что отказали микрофоны скафандра, такое иногда случалось. Он щелкнул пальцами, и звук ударил в шлемофоны громко, как выстрел.Теперь уже не оставалось сомнений: что-то случилось с самой машиной… Только сейчас он заметил — на пульте не горел ни один индикатор. Этого, в принципе, быть не могло, даже если отключился главный ходовой реактор, потому что часть устройств работала от автономного питания, и даже если вырубились все генераторы…Он потянул на себя красную рукоятку аварийного освещения, уж она-то должна была сработать в любом случае. Но рукоятка не сдвинулась с места. Он тянул и тянул ее изо всех сил, вкладывая в это чрезмерное усилие всю свою тревогу. Рукоятка не двигалась. Наконец он оставил ее в покое и несколько секунд удивленно разглядывал.Теперь он, впервые с того момента как попал в купол, испугался по-настоящему и стал действовать осторожно и методично.Через несколько минут Танаеву стало ясно, что на пульте не сдвигается с места ни один тумблер, ни один рычаг. Он достал из поясной сумки отвертку, вставил ее в прорезь винта, державшего щиток пульта, и попытался повернуть. Отвертка хрустнула и обломилась. Глеб почувствовал страх, какой может испытать человек, проснувшись у себя в доме и не узнав его. Словно машину, пока он спал, подменили. Словно она превратилась во что-то другое, чужое и враждебное ему, как это уже случилось с роботом… «Довольно мистики, — оборвал он себя. — Надо выяснить, в чем дело, осмотреть машинный отсек, выйти наружу наконец!»Дверь подалась легко, хотя он и не ожидал этого. Снаружи все выглядело по-прежнему. Так же безмолвно мерцали бесчисленные световые вспышки, глянцевито блестели ветви и стволы стеклянных деревьев. То, что произошло с машиной, казалось слишком необычным. Глеб понимал, что причину надо искать снаружи. И он не ошибся. Едва луч нашлемного фонаря проник в узкое пространство между полом и днищем, как он понял все. Вернее, почти все. Во всяком случае, причину, по которой танк высшей защиты изменился до такой степени, что он не узнал его. Увиденное не сразу укладывалось в сознании.Пока он спал, машина пустила корни, вросла в пол. Скорее все же — это пол врос в машину десятками переплетающихся полупрозрачных, толщиной в руку, стеклянных ветвей. Глеб почувствовал гнев, словно его ограбили. Сварочный разрядник из сумки с его поясными инструментами не оставил на стеклянной массе ни малейшей царапины, электрическое зубило сломалось через минуту.Немного успокоившись, он решил выяснить, удалось ли ветвям пройти сквозь броню. В машинном отсеке под пластиком верхнего кожуха, который откинулся без всякого сопротивления, поверхность генератора как-то странно поблескивала… Запасная насадка на зубиле обломилась, сняв тонкую стружку пластмассы в миллиметр толщиной. Дальше шла уже хорошо знакомая Глебу стеклянная масса. Она проникла везде, во все механизмы машины, пропитала металл и пластик, сделала неподвижными все механические сочленения. Оставив в неприкосновенности лишь двери и кресло пилота, в котором он спал… Видимо, преобразование материала произошло на молекулярном, а может быть, на атомном уровне.У него не было теперь приборов, чтобы это установить. Во всяком случае, материал, из которого была сделана машина, превратился во что-то совершенно другое, а сама машина стала стеклянной глыбой, похожей на памятник самой себе… И все это произошло незаметно и тихо, так тихо и так незаметно, что он даже и проснулся не сразу… «Зачем вам это понадобилось? Мы так мечтали о контакте с дружественным разумом, так наивно, по-человечески, представляли себе эту встречу… Рисовали таблички, писали атомные номера элементов и геометрические теоремы… Желали обменяться знаниями, узнать друг друга, а вместо этого что-то холодное, мертвое овладело танком, пока я спал, влилось между молекулами моей машины, растворило их в себе… Это ведь тоже может быть средством общения — расплавить в себе, чтобы познать? Отчего бы и нет? Ну и что вы узнали, что поняли, почему молчите и что мне теперь делать в вашем мертвом, равнодушном мире? Способном переваривать и превращать в свою часть посторонние предметы, захваченные из внешнего пространства? Не ждет ли и меня та же участь? Стать частью такого вот ледяного ствола…»— Глеб! — вдруг позвал его стеклянный голос. Звук был таким, словно одновременно звякнули сотни хрустальных колоколов. Казалось, он шел отовсюду, от каждой ветви стеклянного леса.
Координатор и Лонг молча вышли из лифта. Молча прошли по коридору до самой штурманской рубки. В пустом переходе их шаги отдавались гулко, почти печально…И в третий раз за время пребывания на этой планете по кораблю разнеслись сигналы общей тревоги. Снова люди заняли свои места по тревожному расписанию. Снова ожили генераторы защитных полей, . развернулись лепестки дальномеров и пеленгаторов, корабль изготовился к бою и замер в тревожном ожидании.Теперь достаточно было ничтожной случайности, ошибки или недоразумения, и руки сами собой надавят нужные клавиши, непослушные губы отдадут необходимые команды и все вокруг затопят реки огня…«Страх руководит нами… Мы боимся неизвестной опасности, и это хуже всего». — с горечью подумал Лонг. Он занял кресло Глеба в управляющей рубке, Рядом с координатором. По тревожному расписанию, в случае гибели второго пилота, он занимал его место… Глеб, возможно, еще не погиб, а его рабочее кресло уже перешло к нему… Надо что-то сделать, как-то задержать развитие событий…Пискнул сигнал вызова. На большом экране появилось лицо Кирилина.— В чем дело? — недовольно спросил координатор. По нему было видно, что решение принято и любая задержка теперь выводила его из равновесия.— Мне удалось установить, какие блоки Центавра несли основную нагрузку. — Кирилин замолчал, всматриваясь в их искаженные тревогой лица.Лонг отчетливо слышал звук секундомера на центральном пульте. Ему казалось, что это какой-то гигантский метроном отсчитывает последние, еще оставшиеся им для разумного решения секунды.— Продолжай, я слушаю, — сухо бросил Рент.— Эти блоки содержали в себе данные по лингвистике, структуре и словарному запасу нашего языка. В передаче были задействованы только они. Кто-то готовится к разговору с нами или, быть может, с Глебом…Лонг видел, как разжались руки Рента, за секунду до этого сжимавшие пусковые рукоятки противометеорных пушек. Как словно бы сама собой ушла в сторону от педали аннигилятора его нога… Как медленно слабел, уходил куда-то в небытие стук гигантского метронома, превращаясь в обычное тиканье пультовых часов.Но никто из них в эти мгновения не знал самого главного. В отсеке долговременной памяти Центавра появились новые блоки, которых там раньше не было…
Ноль двадцать четвертый стоял в глубине стеклянного леса неподвижно. Все его двенадцать анализаторов напряженно прощупывали пространство. Вокруг него бурлила чужая, полумеханическая жизнь. Он ненавидел ее. Еще совсем недавно он не знал, что такое ненависть. Не подозревал, какой смысл может нести в себе термин «чувство». Теперь он узнал ненависть. Узнал недавно. Он хорошо помнил этот день. Он вообще помнил все хорошо и всегда мог полностью восстановить картину или звук, некогда прошедший через его анализаторы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37