Он отказывал себе во всем и хотел, чтобы и другие поступали так же. По возвращении из Москвы он редко с кем советовался. Даже с Быстровым советовался все реже, у Славы появилось ощущение, будто в чем-то они расходятся. 9 Должно быть, он не произвел большого впечатления в Малоархангельске, этот Шифрин. Иначе дали бы ему для поездки по уезду… ну не пару рысаков и не сани с ковровой спинкой, но нашлись бы и лошаденка какая ни на есть, и козырьки, и возница… Представитель губкомола! Командируется для инструктирования уездной организации. Вроде бы ревизор. Но не нашлось для него ни лошади, ни санок, ни кучера. Прибыл в Успенское с оказией. Ехал в Покровское милиционер оформлять акты на злостных самогонщиков и подбросил Шифрина.В волисполкоме он появился в обед. Озябший и суровый. Безошибочно определил, кто в канцелярии главное лицо, подошел к Быстрову, протянул заледеневшую руку.— Я из губкомола. — Покопался в кармане, достал мятую бумажку, положил на стол. — Командировочное удостоверение.Быстров передал бумажку Дмитрию Фомичу для оформления.— Мы и так верим.— Хочу с вами поговорить, как у вас работа с молодежью.— А это уж вы с Ознобишиным, — нетерпеливо ответил Быстров, прошел через комнату, приоткрыл дверь, сказал кому-то: — Пошлите за Ознобишиным.И вот Ознобишин и Шифрин друг перед другом. Слава в своем тулупчике выглядит обычным крестьянским пареньком, и Шифрин, как ни старается выглядеть начальником, держится неестественно, да и одет странно.Солдатская шинель до щиколоток, он получил ее перед отъездом на складе губсобеса, на этот склад военное ведомство сдавало пришедшее в ветхость обмундирование, подпоясана гимназическим ремнем, и на пряжке еще поблескивает лавровый венок, как ни старался Шифрин соскрести эмблему напильником, а голова тонет в боярской шапке, отороченной кроликом под соболя.Шапку отец Шифрина сшил для какого-то заезжего актера. Но актер уехал, не выкупив заказа, и шапка ждала своего покупателя. Если бы не мать, не видать Давиду этой шапки. Мать с тревогой наблюдала, как Давид собирается в командировку. Шинель выдали на службе, подбита она ветром, и мать настояла, чтобы мальчик поддел под шинель ее жакет, а на голове солдатская фуражка.— Нисон! — в отчаянии воззвала мать к мужу.Нисон покачал головой. Все же отцовские чувства пересилили скупость.— Возьми шапку, — сказал он сыну, указывая на полку.— Я поеду в фуражке, — ответил Давид с гордостью. — В таких шапках ходила буржуазия.— Возьми шапку, — повторил отец. — В таких шапках щеголяют теперь твои красные байстрюки.— Надо мной будут смеяться, — уже не так решительно возразил Давид.— Хотел бы я видеть того, кто не позавидует собольей шапке, — сказал отец.— Положим, это не соболь, а кролик, — восстановил Давид истину. — Будь это настоящий соболь, я бы еще подумал.— Он бы еще подумал! — воскликнул отец. — Думать хорошо, когда есть чем согреть голову.«Беру шапку только ради матери, — мысленно сказал Давид. — Иначе от беспокойства она сойдет с ума».В этой-то шапке и появился Шифрин в Успенском волисполкоме.— Ну и шапка у тебя! — вырвалось у Славы. — Где ты ее только достал?Из-под шапки сердито блеснули мышиные глазки.— Шапка тут ни при чем, — сердито сказал он. — Давай по существу.Он потребовал списки сельских ячеек. Его не интересовали ни занятия по ликвидации неграмотности, ни изъятие хлебных излишков, ни художественная самодеятельность, ни заготовка топлива для школ.— Ты мне лучше объясни, как ваша организация участвует в политической жизни страны?Слава не понял:— Разве изъятие хлебных излишков и ликвидация неграмотности не политика?— Не прикидывайся младенцем!У Шифрина сорвался голос, должно быть, он здорово намерзся.— Есть хочешь? — спросил Слава.— Хочу, — сказал Шифрин и хлюпнул носом. — Но прежде займемся делами. Ты можешь собрать волостной актив?— Когда?— Скажем, завтра?— Ты в уме? — Слава снисходительно усмехнулся. — Оповестить, собраться… Зима! Клади неделю. Да и то…Ссылка на зиму была убедительна.— А где у вас больше комсомольцев? — Шифрин склонился над списками. — В Корсунском? Там кто секретарь — Сосняков? — Шифрин сам спрашивал и сам отвечал, он хорошо ориентировался в бумажках. — Можно на него положиться? Крепкий работник?— Работник-то он крепкий, только злой очень, вечно всем недоволен.— Говоришь, злой? — Шифрин повеселел. — Это хорошо! Значит, едем в Корсунское.Он попросил добыть подводу, пойти обедать к Славе отказался, выпил в сторожке у Григория кружку несладкого морковного чаю с куском прогорклого хлеба и заторопился с отъездом.Зимняя дорога, хочешь ты этого или не хочешь, сближает людей; лежа рядышком в розвальнях, укрытые одним тулупом, Слава и Шифрин невольно прижимались друг к другу. Возница дремал, лишь механически похлестывал лошаденку кнутиком, да шелестели по накатанному снегу полозья. Морозец пощипывал щеки.Шифрин шмыгнул носом.— Плохо.— Что — плохо? — спросил Слава.— Все плохо, — пожаловался Шифрин. — Нужно менять курс.И опять Слава не понял:— Какой курс?— Не изображай из себя мальчика, — раздраженно буркнул Шифрин, все чаще шмыгая носом. — В Москве дискуссия. Слышал? Ленин хочет все тишком да молчком, а Лев Давыдыч вынес наболевшие вопросы на обсуждение всей партии…Слава не сразу сообразил, что речь идет о Троцком, Шифрин называл его по имени-отчеству, точно тот был его близким знакомым.— Рабочие бедствуют, крестьянство недовольно, интеллигенция отказывает Советской власти в доверии, — продолжал Шифрин. — А Ленин хочет превратить профсоюзы в школу коммунизма! Наоборот, их надо присоединить к государственному аппарату, установить военную дисциплину…Тулуп плохо согревал Шифрина, его трясло мелкой дрожью, и он все плотнее прижимался к Ознобишину.— Что-то я не понимаю, Давид, — примирительно сказал Слава. — Разве плохо учиться коммунизму?— Эх ты, деревня! — пискнул Шифрин, высунув из-под тулупа сизый нос. — Всему верите, а надо доходить своим умом…И он принялся перечислять: в Ростове бастуют рабочие, в Тамбове крестьянские волнения, в Карелии действуют белогвардейцы, а на Украине петлюровцы. Он называл фамилии и города, ссылался на газеты, факты, каждый по отдельности, выглядели убедительно, но Слава уловил в тоне Шифрина странную тенденциозность, — газеты рассказывают и о хорошем, и о плохом, однако стоит выбрать из газет сообщения об одних несчастных случаях, стоит нанизать эти несчастные случаи на веревочку змеиной мысли, как получается, что везде и всюду происходят лишь одни несчастные случаи, статистика — опасное оружие в руках предубежденного человека.Слава оборвал Шифрина:— А откуда тебе это известно?— Из газет.— Нет этого в газетах!— Надо уметь читать…Шифрин опять спрятал нос, но невнятное бормотание долго еще неслось из-под тулупа.«Что он за человек? — размышлял Слава. — Состоял в чоновском отряде, собирался на фронт, вел себя как революционер, а теперь распространяет всякие обывательские слухи».Ох уж эти слухи! В каком-то доме один сказал что-то про другого и передал третьему, слух пошел по деревне, переметнулся в города, а там…И ведь все выдается за самое достоверное!Слава сдернул с Шифрина тулуп.— Послушай, Давид…— Холодно!— Собрание в Корсунском будем проводить?— Угу.— Вот ты и сделай доклад о том, что ты говорил.— Об этом не всякому скажешь.— Почему?— Для того чтобы правильно оценить происходящее, нужно обладать достаточным кругозором.— Но ты же ведь понятия не имеешь о ребятах в Корсунском?На это ответа не последовало. Шифрин опять зарылся в тулуп.Приехали в Корсунское в темноте.— Зайдем в сельсовет, устроимся на ночевку, отогреемся…Шифрин воспротивился.— Где обычно устраиваются комсомольские собрания?— В школе…— Вот в школу и пойдем.В школе темно, пусто, лишь в одном классе несколько учеников разучивают какую-то пьесу.Шифрин как был, в шинели и шапке, прижался к теплым изразцам остывающей печки и велел вызвать Соснякова.С ним Шифрин быстро нашел общий язык — все только о делах и ни о чем постороннем, договорились созвать комсомольцев с утра, вопрос один — «Текущий момент и задачи молодежи». Сосняков строго посмотрел на Ознобишина, они расходились и в оценке текущего момента, и в определении задачи, и в присутствии представителя губкомола Сосняков почувствовал себя во всеоружии.На ночь Сосняков позвал приезжих к себе — «в тесноте, да не в обиде». Шифрину хотелось поближе познакомиться с Сосняковым, он принял приглашение.«Задаст задачу матери, — подумал Слава, — живут тесно…»— Подождите меня, я сейчас, вчера для учителей картошку привезли…Вернулся с узлом. Одолжил картошки, догадался Слава.Обиды не было, но тесноты было предостаточно, ужинали картошкой с солью, спали на полу, не раздеваясь, на соломе, принесенной Сосняковым со двора.С Ознобишиным Шифрин говорил мало, он больше расспрашивал Соснякова, выяснял, чем тот живет и дышит.Однако в душу Соснякова проникнуть не так-то легко, он не столько отвечал, сколько сам пытался определить, что это за птица прилетела из губкомола.Спалось плохо. Всю ночь мать Соснякова вздыхала на печи, встала чуть свет, затопила печь, и тут же подняла сына и гостей, натолкла им картошки с кислым молоком и с облегчением выпроводила из хаты.Село только просыпалось. В сизом небе подымался над трубами белый дым, резкий, обжигающий ветерок закручивал над сугробами поземку, белесый серп месяца еще виден.Деятели юношеского движения поеживались со сна, в сером ватнике и солдатской папахе шагал несгибаемый Сосняков, торопливо шел в своем рыжем полушубке Ознобишин, и медленно, по-стариковски, волочил ноги Шифрин, то и дело поправляя съезжавшую на лоб шапку.В школе уже топились печи. Оранжевые огни отражались в замерзших стеклах, желтели вымытые полы.— Идите в зал, — сказал Сосняков. — Я зайду предупрежу Петра Демьяныча.Петр Демьянович учительствовал в Корсунском много лет и, как только открыли в селе школу второй ступени, назначен был ее директором.В зал он вошел вместе с Сосняковым, пытливо поглядывая на гостя из Орла.— Раздевайтесь…Шифрин стянул вместе с шинелью и материнский жакет, быстро бросил одежду на стоявший в углу рояль.— Э, нет, — сказал Петр Демьянович. — На музыку нельзя, отсыреет…И переложил шинель на диван.Комсомольцы собрались раньше назначенного времени, те, что учились в школе, пришли еще до уроков, а те, что не учились, пришли еще раньше. Сосняков от всех требовал высокой дисциплины.Слава знал корсунских комсомольцев, но были и незнакомые, волостная организация росла с каждым днем.Он особо поздоровался с Дроздовым, с Катей Вишняковой, с Левочкиным, они ему особенно близки, можно сказать, ветераны, вступили в комсомол еще до прихода деникинцев.— Начнем, — сказал Сосняков. — Кого председателем? — И сам предложил: — Ознобишина.Тут Петр Демьянович обратился к председателю с просьбой:— Мне разрешите присутствовать?Сосняков поморщился:— Собственно, не положено, но…Шифрин наклонился к Славе:— Он ведь беспартийный?Слава кивнул.— Категорически возражаю, — громко заявил Шифрин. — Собрание закрытое, нельзя допустить огласки…Петр Демьянович посмотрел на Ознобишина. Тот промолчал, формально прав Шифрин.— Вопрос слишком серьезный… как бы это сказать… внутрипартийный… — пояснил Шифрин. — Это не означает недоверия.Петр Демьянович прошел через зал и закрыл за собой дверь.Слава так и не понял, чем он мог помешать.— Продолжим, — сказал Слава. — На повестке — «текущий момент и задачи молодежи», слово предоставляется представителю губкомола товарищу Шифрину.Шифрин потер кончик носа.Он принялся пересказывать содержание газет. Телеграммы из капиталистического мира; французские капиталисты натравливают Польшу на Россию. Румыния не осмеливается начать вооруженный конфликт. Попытки немецких монархистов натолкнулись на сопротивление германского пролетариата…Он хорошо разбирался в том, что происходит за границей.Потом перешел к внутренним делам, и тон его изменился. Сказал об усилиях Советской власти, направленных на улучшение хозяйственного положения, и тут же сбился, как и в разговоре с Ознобишиным, заговорил о выступлениях крестьян против Советской власти в Тамбове, о рабочих волнениях в Петрограде…Слава повернулся к Соснякову. Они с тревогой посмотрели друг на друга.Шифрин разливался соловьем…Напряженно смотрел на него Дроздов, а у Кати Вишняковой дрожали губы, и казалось, с них вот-вот сорвется вопрос…— Почему это происходит? — задал Шифрин вопрос и сразу же на него ответил: — Да потому, что в стране растет недовольство крестьян диктатурой пролетариата, однако идти на соглашение с крестьянством, как этого хочет Ленин, не надо, а надо передать управление производством непосредственно самим производителям…До Успенского доходили слухи о политических разногласиях в Москве, но в деревне не придавали им серьезного значения.И вот молодой человек из Орла втягивает их в эти споры, хотя Слава так и не может понять, чего же все-таки он от них хочет. Он тронул оратора за рукав.— Ты почему меня останавливаешь? — крикнул Шифрин.— Не кричи, — негромко сказал Слава. — К чему ты все это говоришь?— А вот к чему! — вызывающе крикнул Шифрин, извлекая из кармана куртки измятую бумажку. — Молодежь — барометр общественного мнения. Мы должны подписать письмо к товарищу Троцкому о том, что поддерживаем его в споре с Лениным…Слава хотел было взять у него листок, но Шифрин не дал.— Я сам прочту!— А я тебе не позволю! — запальчиво сказал Слава. — Ты читал его кому-нибудь в Малоархангельске?Шифрин саркастически улыбнулся.— Читал! Кому?! Это же мужики! Необразованные мужики! Пообещай им уменьшить разверстку — и они тут же предадут революцию!— Так вот почему тебе не дали в Малоархангельске лошадей, — вслух высказал Слава свою догадку. — Только ты и к нам зря, мы такие же необразованные мужики…— Ваша слепая вера в Ленина…Тут Слава отпихнул его от стола, и Шифрин невольно шагнул в сторону.— Ты — драться?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96