- хлопнул себя по ляжкам Шинкарев.
- Ты чего, Семен, чертей пугаешь? - сказал Стенин.
- Салютую, мужики! Охотничий сезон открывается... Сесть на свои места, - гоготал Павлинов.
- Надо пощупать - все ли места сухие? Никто не обмочился с перепугу? сказал от котла егерь в фуфайке; его, несмотря на молодость, все звали почтительно Николай Иванычем.
- А где бредень? Где утки? - спросил Стенин.
- Бреднем шофер на канале лягушек ловит, а пекинские утки в газету улетели. Вот у кого спроси, у редактора, - Павлинов хлопнул по плечу Федулеева и загоготал громче всех.
- В таком случае вы нам не родня, а мы вам не товарищи, - сказал Шинкарев.
- Ах, так! Да мы вас гранатами закидаем. Р-рразойдись! - Павлинов выхватил два поллитра, поднял их кверху донцами и страшно выкатил глаза.
Федулеев вынул тоже два поллитра:
- Ну, как, принимаете?
- Дак с такой оснасткой не токмо в компанию, в рай можно проситься, сказал капитан Стенин.
- Э-э, постой, мужики! А что вы варите? - Павлинов заглянул в котел и пошевелил ноздрями.
- Архиерейскую, - сказал Николай Иванович.
- Из чего? Из лягушек, что ли?
- А мы егерских подсадных уток ощипали, - ответил Стенин, и опять все загоготали.
- А рыба откуда?
- Из озера.
- Да вы ее чем, кальсонами, что ли, вытащили?
- Парфенов щук настрелял из малопульки.
- А может, из пистолета?
- Пистолет - оружие уставное. Не положено, - отозвался Парфенов, молчаливо стоявший в стороне.
- А ты чего такой снулый, как судак в болоте? - обернулся к нему Павлинов. - У тебя не вид, а компроментация охотничьего сезона.
- Ему выговор влепили, - сказал Стенин, - Полубояринов донос на него настрочил.
- Это который? Зубодер, что ли? - спросил Павлинов.
- А кто же.
- Энтот настрочит, - сказал Федулеев. - Он меня забомбил своими заметками. То черепицу почему не делают? Раньше делали - теперь нет. Пригласим, говорит, спецов из ГДР. Они знают толк в черепице...
- Ага. Выпиши ему из Америки клизму, а мы вставим, - сказал егерь.
- Уголь у нас перестали копать - опять заметка, - продолжал Федулеев, переждав хохот. - Он, мол, самый дешевый. У нас он в воде, а вон в Донбассе, говорит, с газом.
- Нанюхался газу-то от Марии Ивановны и очумел, - сказал Стенин.
- Сунул бы я ему вот это под нос и спросил: чем пахнет? - ввернул опять егерь, показывая кулак.
- Газ, мол, взрывается, а вода даже не горит, - рассказывал Федулеев. И в Англии тоже, говорит, вода. Там копают уголь, а в нашей области нет. Почему? Я ему: Павел Семенович, это не в нашей компетенции. Мы же районная газета! А он мне - ты увиливаешь.
- Это все дискредитация и компроментация, - сказал Павлинов, закуривая.
- Нет, вы послушайте, - зарокотал Шинкарев. - Он меня учил, как удобрения доставать. В озерах у нас, говорит, илу много под названием сапропель. Его раньше земство со дна черпало, как нечистоты из уборных. А вы, говорит, брезгуете.
- Окунуть бы его самого в этот сапропель да за ноги подержать - вся бы дурь вышла, - сказал от котла егерь, схлебывая с ложки горячую уху.
- А за что Парфенова наказали? - спросил Павлинов.
- Там у них лабуда вышла. Соседи подрались из-за коридора. А Парфенов виноватый, что вовремя не разнял, - сказал Стенин.
- Стеганул бы ты его через газету, - обернулся Павлинов к Федулееву. Склочник, мол, спокойно работать не дает.
- Сложно... У меня жена его работает главбухом.
- Подумаешь, какая шишка, - усмехнулся Шинкарев.
- Как-то неудобно, - произнес Парфенов. - Ведь он инвалид.
- Чего?! - спросил егерь. - Подумаешь, хромой. Да еще без костыля ходит. Он поболе нас с тобой заколачивает.
- Ты на мотоцикле ездишь, и то на служебном. А он на личном автомобиле, - поднял палец Шинкарев.
- Постой, а на него вроде бы жалобу подали соседи, что он незаконно отхватил часть общего коридора, - сказал Стенин Павлинову. - Вот и прикажи ему перенести дверь обратно.
- В том-то и беда, что по закону. Дура Фунтикова успела провести через исполком это решение.
- Катька, что ль?
- Она. На старости лет за инвалидами ухлестывает.
- Сладкую жизнь с Овсовым вспоминает.
- Га-га-га!
- Уха готова!
- Мужики, хватит трепаться! За дело. Где кружки? Федя, Коля, позовите-ка пасечника! Пусть меду сюда тащит. Да ложек деревянных... А то железными рот обожжешь.
На другой день пополудни Федулеев вызвал к себе в кабинет сотрудника газеты Сморчкова и сунул ему жалобу, подписанную Зинкой и Еленой Александровной.
"Мы, нижеподписавшиеся, просим обуздать Полубояринова, поскольку он захватил общую территорию коридора путем переноски двери на полтора метра..."
- Но тут нет резолюции товарища Павлинова. А ведь жалоба ему адресована, - сказал Сморчков, кончив читать жалобу.
Федулеев, красный, одутловатый от вчерашней охоты, помотал головой и сделал губами эдакое "р-р-р", будто его только что стошнило, потом сердито, с недоумением поглядел на Сморчкова:
- А я тебе что, не авторитет? Понимаешь, склочника привести к порядку надо?!
- Дак я не против, - заморгал своими светлыми ресницами сотрудник редакции.
- Ну?! Сходишь к нему и осторожно, издалека, вроде бы с сочувствием расспроси его. И пошире окинь, пообъемнее! Чем недоволен? На кого претензии имеет? И тому подобное... А потом в захвате общей территории обвини. Ткни его в полтора квадратных метра. Мордой об пол. Понятно?
- Сообразим.
Витя Сморчков был человеком творческим, исполнительным. Его посылали на задание, когда нужно было из воровства, мошенничества или мордобойства извлечь высокую мораль насчет служения обществу... И с этой высоты горьким укором, призывом к совести, разуму поставить в строй паршивую овцу, отбившуюся от стада.
Сухонький, тихий, весь в коричневых конопатинках и в желтом пушке, очкастый и уши лопухами со спины, как у тушканчика, он сам вызывал к себе сострадание. "О чем тебе рассказывать, очкарик?" - спросит умиротворенно иной напроказивший бедолага. "А вы мне про себя, про свое прошлое. Случаем, не обижали ли вас?" Кого же не обижали на Руси? И кому не хочется поплакать в жилетку? Витя Сморчков охал, переживал, возмущался... Словом, настраивался на волну, а потом уж извлекал мораль.
Павел Семенович встретил Витю, как родного брата.
- Не обижали?
- Ну, что вы? Как без этого? Было, было...
Мария Ивановна как своему сотруднику - все-таки она главбух в редакции - поставила ему наливочки вишневой, грибочков маринованных:
- Кушайте! Не побрезгайте... И кто же вас надоумил зайти? - хлопотала она вокруг Вити. - Вы свой человек - перед вами как на духу. Вот она, видите, дверь? На полтора метра перенесли. Дымоход мешал. А главное, Чиженок одолевал.
Но Витя мало интересовался дверью. Он все на обиды напирал. Покопайтесь в памяти, вспомните! Павел Семенович вспомнил, что в каком-то сорок восьмом или девятом году его снять хотели. Сначала зубной кабинет перевели на хозрасчет, а потом добавили еще одного техника. А у него, Павла Семеновича, весь инструмент для себя приспособлен.
- Видите, я ж об одной ноге, да и рука левая не того - пальцы не гнутся. Вот я и перевел все оборудование на одну руку и ногу. А тут приказ: в две смены работать. Кому ж здоровому со мной захочется работать? Нашелся один умник из областного здравотдела - мы, говорит, на поток зубную технику должны поставить, а этот Полубояринов всю нашу сменную работу разбивает. Не можем мы отдать ему технику в частную собственность. На этом основании меня взяли да уволили. Но ЦК профсоюза медработников восстановил меня и за прогул приказал оплатить. Да я вам покажу выписку из решения. Хотите?
- Не надо! Верю, верю... - Витя приложил руки к груди и улыбнулся так сладко, словно ложку меду проглотил. - Я вот насчет вашего увечья интересуюсь: это что ж, от первой мировой войны или от второй?
- Ну что вы? В первую мировую я еще пацаном был, - сказал Павел Семенович. - В двадцатом году играл на дворе. Мне попалась ржавая граната. Вот она меня и оскоблила.
- Ах, какое несчастье! - Витя покачал головой и что-то записал в блокноте.
Потом он осмотрел комнату и кухню, спросил: работает ли голубой огонь, то есть газ? Не течет ли где? И площадь какая? Дерматиновую обшивку на двери пальцем потрогал и сосчитал, сколько порезов на ней.
- Жалобы есть какие? Или, может, претензии? - спросил под конец.
Отозвалась Мария Ивановна:
- Теперь, слава богу, нет. Милиционера наказали. Чиженок сидит пятнадцать суток дали.
- А вы больше ничего не писали? - обернулся он к Павлу Семеновичу.
Павел Семенович задумался:
- Писал я насчет торфоразработок в газету "Известия".
- Так, так... Это интересно!
- Наша область имеет богатейшие залежи торфа. До четырех метров достигает толщина пласта. И никто его не разрабатывает. А электроэнергией снабжают нас от Шатуры. Это ли не головотяпство?
- Кто же, по-вашему, виноват?
- Московский совнархоз и его планирование.
- Но ведь его уже нет. Он ликвидирован.
- Это не важно. Люди-то остались.
- Пра-авильно, - сказал Витя.
Расставались долго; Павел Семенович тряс Витину руку, а Мария Ивановна уговаривала:
- Вечерком заглянули бы как-нибудь. Вот осенью сын приедет с Бертой.
- Спасибо! Непременно воспользуюсь, - отвечал Витя.
Под конец Павел Семенович совсем расчувствовался, он обнял Сморчкова за плечи и пошел выдавать ему свои проекты:
- У меня есть идея! Давайте напишем вместе статью - как оживить город Рожнов? Перевести сюда из Московской области обувную или трикотажную фабрику? Вдохнуть в него пролетарскую струю. А? Да, вы знаете, на Пупковом болоте грязи лечебные! Построить бы грязелечебницу да гостиницу. Курорт в средней полосе? Это тебе не юг... Какая экономия на одних только поездках? И молодежь вся на месте останется... А то про фосфориты напишем? Розовые! Их свиньи раньше носами разрывали... Дайте мне денег сто тысяч и одну цилиндрическую мельницу. И чтоб я сам хозяин был. То есть кого хочу нанимаю и плачу сколько хочу. Через месяц суперфосфат выдам!
- Откуда вы все это берете? Какие мысли! - одобрил Витя.
- Исключительно от скуки... От нечего делать. В кабинете шесть часов отстою, и девать себя некуда. Энциклопедию читаю, Брокгауза и Ефрона.
- Где ж вы ее достаете?
- У доктора Долбежова. Вот у кого голова-то! Он знает все старые границы нашей губернии. Говорит, по три миллиона пудов одного сена вывозили с наших лугов только в Москву. Царские конюшни Петербурга на нашем сене жили. А теперь вот распахали, говорит, луга - а есть чего?
- Он что, сено ест, ваш доктор? - усмехнулся Сморчков.
- Это он к примеру. Так что вы не подумайте насчет иного прочего. Живем-то мы ноне хорошо... - рассыпчато, бисерном подхохотнул Павел Семенович.
Когда Витя Сморчков ушел, Мария Ивановна проворчала:
- Язык тебе мало оторвать. Ну чего ты ему насчет сена понес?
- А что? Он свой человек.
- Свой-то свой, но не забывайся. Он все ж таки сотрудник. Да не простой, а печатного органа.
8
Статья в газете появилась через три дня. Мария Ивановна влетела в кабинет к Павлу Семеновичу и ткнула ему в нос сложенной газетой.
- Что я тебе говорила, пустобрех? На, читай! Нашел перед кем душу изливать, - она села в зубоврачебное кресло и схватилась за виски. - Что теперь делать? Что делать?
Павел Семенович надел очки, развернул газету "Красный Рожнов". Пальцы его слегка подрагивали. "Война за квадратный метр", - прочел он название большой заметки и сразу понял, это про него.
"От супругов Полубояриновых потоком идут жалобы и письма: то их обижают, то они чем-то недовольны..."
У Павла Семеновича запершило в горле; он взял стакан с водой, стоявший возле плевательницы на зубоврачебном кресле, и, отпив несколько глотков, сунул стакан на металлическую розетку, но не попал. Стакан грохнулся на пол. Мария Ивановна дернулась и обругала Павла Семеновича. Тот и бровью не повел. Он мельком пробежал начало статьи, где описывалась суть дела: как, с какой целью, каким методом Павел Семенович перенес дверь в коридор и захватил общую территорию. Что пострадали от этого невинные люди и что Фунтикова, к сожалению, пошла на поводу частнособственнических интересов Полубояриновых и сама ввела в заблуждение исполком депутатов трудящихся.
"Но кто же они, эти недовольные своим положением граждане Полубояриновы?" - спрашивал автор, и тут Павел Семенович понял, что начинается самое главное.
"Хозяин квартиры на особом положении, он инвалид. И инвалид рассчитывает на заслуженное внимание общества. Были войны - были и ранения. Но Павлу Семеновичу, увы, не пришлось повоевать. Когда-то еще мальчиком, играя во дворе, он нашел ржавую гранату, стал разбирать ее... Произошел взрыв, и Павел Семенович стал калекой. Ну, что же? И такие инвалиды окружены у нас заботой. Товарищи относились к нему с участием, государство выплачивает ему пенсию - двадцать три рубля (после того как он стаж набрал).
Полубояринов понял это по-своему. Ему не по душе пришлось, что в зубной кабинет к нему прислали молодого специалиста, и он всяческими путями стал его выживать. Я, мол, инвалид, и условия мне нужны особые. Но, к его немалому удивлению, случилась осечка - молодого специалиста поддержали, а Полубояринова уволили.
Вскоре он еще раз убедился, что в социалистическом обществе не дадут пропасть человеку, не оставят его один на один со своей бедой. Из области, куда он послал жалобу, позвонили в больницу и, обратите внимание, не потребовали, ибо для этого не было никаких оснований, а попросили принять Полубояринова на работу. И его приняли.
Ненадолго он притих. Но вскоре опять принялся за старое. Прикидываясь неким правдолюбцем, Полубояринов строчит письма во все инстанции со своими бредовыми проектами и тем самым треплет государственным людям нервы. То ему, видите ли, мост понадобился через реку, то захотелось торф копать, то у нас луга не там распаханы, то он грязи лечебные открыл в Пупковом болоте. И всех обвиняет в том, что мы якобы не используем ресурсы. Послушаешь товарища Полубояринова, и можно подумать, что мы живем где-нибудь в отсталой Африке. А ведь у самого Полубояринова в квартиру проведен "голубой огонь", то есть газ. Более того, входная дверь по его первому требованию и вопреки существующему положению была обита дерматином за счет домоуправления.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12