Это Кольяныч виноват. Именно он меня еще в молодости сбил с толку оседлой
спокойной имущественно-накопительной жизни. Мне кажется теперь что за в
сю жизнь Кольяныч не имел ни одной вещи которую согласился бы приобрести
по доброй воле хоть один человек. Как-то очень исподволь внедрил он в мен
я даже не мысль, а ощущение, что владеть имуществом с определенной стоимо
стью крайне обременительно неинтересно и по-своему невыгодно.
У него даже книг не было Ч всегда он впихивал их разным людям чуть ли не с
илком «Обязательно прочитайте вам это совершенно необходимо!» Готов го
лову дать на отрез, что многие испытывали скорее неудобство от его книго
ношества ибо ни в какой мере не ощущали необходимости прочитать мемуары
ви конта де Брока о Великой Французской революции. Я говорил ему, что попу
сту пропадет интересная книжка, а Кольяныч ухмылялся и в левом глазу его
была печаль, а правый вставной нестерпимо ярко сиял.
Ч Может быть, я ошибаюсь, но домашние библиотеки мне кажутся денежными к
убышками. Мало кто собирает их для работы или для приятного чтения Гутте
нберг и Федоров Ч дьяк придумали станок, чтобы книги по рукам ходили. Ина
че книги суть часть пошлого интерьера или консервы человеческого Духа.

И над мебельными страстями гарнитурными страданиями он смеялся. Это был
о время первого взлета массового жилого строительства множество людей
въезжали в новые квартиры и венцом бытовых вожделении была польская или
немецкая «жилая комната». На помойки выкидывали протертые рассохшиеся
облупившиеся прожженные сковородами и утюгами столы, кресла, буфеты Ч и
з ценного дерева ручной резьбы с обрывками бесценного штофа и ввозили с
гордостью и ликованием жилую низкорослую мебелишку из фанерованных ст
ружечных плит.
А Кольяныч усмехался:
Ч Каждой вещи нужно только пережить критический период Ч переход из р
азряда «старых» в «старинные». После этого ее возвращают с помойки береж
но реставрируют, с почетом водружают в красный угол, ею хвастают и гордят
ся, платят большие деньги. В основном за то, что все остальные старые вещи
не дожили до бесплодной почтенности старины. К счастью, люди не бывают ст
аринными. Людям суждено умирать своевременно.
И машины он не любил. Он всюду ходил пешком.
А теперь я мчался на Лешкином «жигуленке» цвета «коррида» хоронить Коль
яныча. Пружинисто гнулось под колесами шоссе, шипели с подсвистом баллон
ы, ровным баритончиком гудел мотор. На заднем сиденье дремала или делала
вид, что спит Галя. Я чувствовал исходящее от нее напряжение я знал, что он
а хочет спросить меня о чем-то поговорить или выяснить отношения, но сдер
живается из всех сил полагая этот разговор сейчас не к месту и не ко време
ни, но я точно знал, что от серьезного разговора мне не уйти. Только бы не се
йчас у меня сейчас нет сил с ней спорить, что-то объяснять или доказывать.
Потом, хорошо бы потом…
Галя сзади сказала ясным голосом.
Ч Тебе надо было позаботиться Ч купить в Москве продуктов
Ч на поминки понадобится.
Я обогнал колонну грузовиков занял место в правом ряду прибавил газу и н
еуверенно сказал.
Ч Возможно. В смысле продуктов. Наверное надо было купить. Хотя Кольяныч
наверняка не хотел чтобы устраивали поминки. Да и я если честно сказать т
оже.
Ч Почему? Ч удивилась Галя. Ч Все приличные люди устраивают.
Ч Это их дело, а мне не нравится.
Ч Объясни Ч я не понимаю, что плохого в том, что придут люди почтить памя
ть покойного, Ч спросила нетерпеливо Галя.
Ч Ничего плохого. Придут с кладбища, скажут пару тостов, хлопнут несколь
ко рюмок, согреются Ч завеселеют, кто-то вполголоса анекдот травит, про д
елишки забормотали, а там уже и песню затянули…
Ч Твой нонконформизм доходит до абсурда! Ч красиво отбрила меня Галя.
Ч Живые остаются жить, мертвые уходят, это естественно. У живых людей жиз
нь ведь не останавливается…
Ч Ну, да, конечно, не останавливается. У чужих живых людей…
Ч А что же, по-твоему, надо сделать? Объявить по школьному учителю всенар
одный траур? Ч с искренним удивлением спросила Галя. Ч Или у тебя жизнь
теперь остановится?
У меня на хвосте тащился зеленый «Москвич», раздражавший меня своей трус
ливой и нахальной ездой. Он ехал впритык к моему бамперу и каждые полмину
ты выкатывался налево для обгона, но, увидев встречные машины, снова юрка
л за мою спину Ч вместо того, чтобы сделать решительный рывок вперед, бла
го дистанция до встречных машин это спокойно позволяла, но он ерзливо шн
ырял по шоссе, заставляя меня опасливо коситься на него в зеркало заднег
о вида, поскольку я боялся, что он дернется на обгон в самое неподходящее в
ремя и от испуга вышвырнет меня на обочину. И оторваться от него я не мог, п
оскольку впереди маячил переезд, и гнать сейчас было просто глупо.
Да и мне ли кому-то пенять на недостаток решительности, на неготовность п
люнуть на все и помчаться сломя голову вперед!
Ч Я не поняла тебя, Ч требовательно напомнила Галя, я ведь не ответил на
ее вопрос, а это было своеобразной формой последнего слова в споре, и уж по
добного Галя никак не могла допустить.
Я притормозил у железнодорожного переезда и остановил машину в конце дл
инной очереди, выстроившейся у шлагбаума. Выключил зажигание, и в наступ
ившей тишине мой голос прозвучал неубедительно громко, с вызовом, против
но Ч декламационно:
Ч Пока человек жив, как ты правильно заметила, его жизнь не останавливае
тся. И моя тоже не остановится, но она сделала паузу. Перебой…
Эх, тут бы помолчать Гале, все равно уже поднялся полосатый балан шлагбау
ма, и машины осторожно, гуськом потянулись через переезд, и мы бы покатили
сь вслед за ними, скорость, гул дороги и суета зеленого «Москвича» за мной
отвлекли бы нас, но ее уже захватил азарт спора и бессмысленная страсть с
казать в любом разговоре последнее слово.
Она хмыкнула и сказала:
Ч У меня возникло сразу два вопроса. Во-первых, что бы ты считал правильн
ым сделать вместо поминок? а потом я хотела бы узнать длину, так сказать, с
рок этой паузы…
Ч Галя, ты чего хочешь от меня? Зачем ты достаешь меня?
Ч спросил я негромко и вильнул вправо, ближе к обочине, чтобы пропустить
вперед наконец рванувшегося на обгон ненормального «Москвича».
Ч Я не достаю тебя, Ч сердито ответила Галя. Ч Я люблю тебя, и когда стар
аюсь понять твои странные рефлексии, ты спрашиваешь меня, чего я хочу от т
ебя. И я бы хотела, чтобы ты мне ответил на мои вопросы.
Ч Пожалуйста, Ч кивнул я и почувствовал, как во мне пронзительно зазвен
ела злость. Ч Я хочу, вернувшись с кладбища, не пить водку и трескать блин
ы с селедкой, поддерживая банальный разговор об очень хорошем, хоть и стр
анноватом человеке Коростылеве, а подняться к нему в комнату, лечь на про
давленный диван, накрыться с головой и долго лежать в тишине и одиночест
ве и вспоминать Кольяныча, его нелепые поступки, его всечеловеческую доб
роту, его земляную честность, его невероятные выдумки, я хочу плакать о не
м и смеяться до тех пор, пока не усну, и во сне он мне приснится снова живой,
и мы с ним последний раз побудем вместе! Это тебе понятно?
И вдруг в памяти снова всплыл Ч холодком кольнуло в сердце Ч растрепан
ный помехами голос Лары по телефону: »…его убили…»
А Галя медленно ответила:
Ч Это мне понятно. Теперь объясни мне насчет паузы…
И в голосе у нее было, что-то неприятное, как у глупых молодых сыскарей на д
опросе, когда, спрашивая о чем Ч то, они тоном дают понять: говорить-то ты м
ожешь, что хочешь, но я ведь все равно правду знаю.
Ч Насчет длины паузы, Галя, я тебе ничего не смогу объяснить. Эти перебои
кардиограмма не фиксирует. Они остаются с нами навсегда Ч как новые мор
щины, как свежая седина…
Она дождалась, пока машина одолела длинный тягун и надсадный рев двигате
ля несколько утих, тогда заметила:
Ч Любопытный ты человек…
Ч Чем это?
Ч Если бы я умерла, исчезла, испарилась Ч так мне кажется, Ч ты бы этого
попросту не заметил. Не то, что морщины и седины.
Ч А мне этот разговор кажется глупым, Ч сказал я уверенно.
Ч Наверное, глупый разговор, Ч легко согласилась Галя. Ч Главное в том,
что, оставшись одной, и вспомнить нечего будет, что ж мне-то делать?
Сжав зубы, я смотрел прямо перед собой на гибко раскручивающуюся асфальт
овую ленту, а с двух сторон к дороге подступал наливающийся сочной зелен
ью лес, и эта зелень всех оттенков Ч от почти черных елок до бледно Ч жел
той вербы Ч гладила глаз, успокаивала, ласкала душу. Глубоко вздохнув, я с
казал Гале мирно:
Ч Не надо сейчас ни о чем говорить… Мы вообще много говорим… Много, значи
тельно, красиво… В этом мало толку…
Ч А в чем есть толк? Ч спросила Галя с ожесточением и болью. Ч Много гов
орим Ч нет толку, молчу Ч ты меня охотно не замечаешь, а в разговорах с тв
оим учителем был толк?
Ч Да, был, Ч твердо ответил я. Ч Он говорил со мной бесконечно долго, мно
го лет, пока не объяснил мне очень древнюю истину: человек Ч мера всех вещ
ей…
Ч И поэтому ты стал милиционером? Ч сухо усмехнулась Галя.
Ч Возможно, Ч пожал я плечами. Ч Очень может быть, что я именно поэтому
стал хорошим розыскником. Я ведь умею в жизни только это…
Голубовато Ч зеленая даль, рассеченная пополам серым полотнищем дорог
и, родила на обочине, далеко впереди, черную точку, которая постепенно рос
ла, напивалась площадью, цветом, смыслом. Пока на синем квадрате не просту
пила отчетливая белая надпись «Рузаево Ч 16 км» и острая белая указатель
ная стрелка.
Снял ногу с акселератора, вывел на нейтраль, включил мигалку, и в шелестящ
ей тишине раздавалось только четкое тиканье реле, будто отсчитывал свои
ми сплошными вспышками поворотный фонарь оставшиеся мне до последней в
стречи с Кольянычем мгновения. Я очень боялся посмотреть на него мертвог
о.
«…Не боюсь я прихода смерти Ч меня огорчает окончание жизни», Ч сказал
он в прошлый раз, как всегда, сказал печально Ч весело, со своей обычной н
епонятной усмешкой-то ли над нами смеется, то ли над собой насмехается.
Я плавно прошел поворот, включил скорость и осатанело погнал по последне
й прямой. Я мчался так, будто убегал от вести о смерти Кольяныча, от утомит
ельных претензий Гали, от себя самого. Галя думает, что она мне надоела, и, о
щущая, как я с каждым днем ухожу все дальше, надеется в ближнем бою, в рукоп
ашной схватке со мной удержать свои позиции.
Как объяснить ей бесполезность наших препирательств? Возможно, ее повед
ение было бы оправдано с другим человеком
Ч есть же люди, которые сами себе могут заворачивать веки, а я не могу выт
ерпеть, когда мне в глаз надо капнуть из пипетки. И уж совсем не выношу, ког
да мне лезут руками в душу Ч пускай с самыми лучшими намерениями.
Никогда Галя не поверит мне, что дело даже не в ней Ч я сам себе надоел. По у
трам, когда я бреюсь в ванной, мне не хочется смотреть на себя. Смотрю с нед
оверием в зеркало и с большим трудом уговариваю себя, что этот тип, выплыв
ающий из серебристой мути амальгамы, Ч это я и есть. Здравствуй, ненагляд
ный, давно не виделись. Тьфу!
Один мой знакомый придурок, выдающий себя за экстрасенса, утверждает, чт
о когда я в плохом настроении, то вокруг меня черное поле. Милые глупости,
прелестный таинственный лепет инфантильных взрослых людей, редко встр
ечающихся с серьезными жизненными драмами, а я несколько перебрал их в п
оследнее время. Может быть, я просто устал. Переутомился душевно. Положит
ельных эмоций маловато.
А теперь умер Кольяныч.
И жизнь, не спрашивая моего согласия на переговоры, выставила мне грубое
требование: давай, старина, подумаем, посчитаем и прикинем, как будем жить
дальше. Нет больше Кольяныча, не к кому будет приехать в душевной потерян
ности и сердечном смятении и спросить:
Ч Ты на фронте убивал людей?
А зрячий его глаз был прищурен, ярко Ч синий стеклянный протез смотрел с
лепо на меня в упор, и голосом сиплым, тихим сказал он:
Ч Да… Эти люди пришли, чтобы уничтожить здесь все, что дорого моему сердц
у. Я видел, что они вытворяли… Когда мне оторвало руку, уже в госпитале, в бр
еду, в горячке мне снился все время невыносимый сон Ч огромная серая кры
са, крыса Ч носорог, отгрызает мне руку… И навсегда осталось впечатлени
е, что все злобное насилие мира, его прожорливая алчность Ч это гигантск
ая крыса, которую нельзя убедить, умолить… Ее можно только убить…
Я был тогда в тоскливом оцепенении и душевной разрухе, потому, что стоило
мне смежить веки, как я видел косые столбы света между стропилами чердак
а, мелькающую в них фигуру Саидова, размытую синими тенями, и силуэт его ка
ждые несколько секунд вспухал багровым просверком выстрела, и когда пул
я попадала в кирпичи, раздавался визгливый скрежещущий треск, и на лицо с
ыпалась мелкая красная пыль, а жестяная кровля бухала покорно и утробно,
как пустое корыто. У меня оставалось всего два патрона, потому, что осталь
ные я глупо потратил на предупредительные выстрелы вверх, хотя было ясно
, что бандит и насильник Саидов, силач и каратист, не бросит пистолет и не п
однимет покорно руки. И в это время пришло какое-то странное спокойствие,
похожее на оцепенение, Ч я очень отчетливо, как будто вне своего сознани
я, вдруг понял, что, если я промахнусь, Саидов обязательно убьет меня и сно
ва уйдет Ч возможно, на годы. В последний раз, когда его этапировали в нар
учниках из Ростова, Саидов на вокзале, дождавшись проходящего товарняка
, вдруг, а невероятном прыжке сбил ногами конвоиров и со скованными рукам
и прыгнул на площадку несущегося мимо пульмана Ч и ушел. Огромная жажда
жизни гигантской злой крысы.
Затаился я за дымоходом, опер кисть правой руки с пистолетом на сгиб лево
й и замер, дожидаясь следующей перебежки Саидова. потому, что знал: он побе
жит первым, у него нет времени ждать, пока ко мне подойдут на подмогу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21