"В конце концов для Грайса это – только дело. Уилфрид ему никто! В наше время надо хвататься за всё, что бог ни пошлёт", – решил он и погрузился в размышления о том, что заставляет публику покупать книжку, не имеющую касательства к вопросам пола, скандальным воспоминаниям или убийствам. Империя? Престиж англичанина? В них Майкл не верил. Нет, она раскупается потому, что связана с непреходящим интересом, который всегда пробуждается в связи с вопросом: как далеко может зайти человек, желая спасти свою жизнь и не погубить то, что принято называть душой. Другими словами, книга расхватывается благодаря тому ничтожному обстоятельству, – по мнению известных кругов, давно ставшему пустым звуком, – которое именуется совестью. Дилемма, поставленная поэтом перед совестью каждого читателя, такова, что от неё легко не отмахнёшься; а так как сам автор лично столкнулся с нею, читатель неизбежно приходит к выводу, что и он в любой момент может стать лицом к лицу с какой-нибудь страшной альтернативой. А как он, бедняга, тогда поступит? И Майкла охватил один из тех приступов сочувствия и даже уважения к публике, которые частенько накатывали на него и за которые его более разумные друзья называли Монта не иначе, как "бедный Майкл".Предаваясь таким размышлениям, он добрался до своего крошечного кабинета в палате общин и сел составлять частный билль об охране некоторых красот природы, но ему вскоре подали карточку:Генерал сэр Конуэй Черрел.Можешь принять меня?Майкл надписал: "Буду счастлив, сэр", – отдал карточку служителю и встал. Он знал отца Динни меньше, остальных своих дядей и поэтому ожидал его не без трепета.Генерал вошёл и объявил:– У тебя здесь настоящий садок для кроликов.Он держался профессионально твёрдо и подтянуто, но лицо у него было усталое и встревоженное.– К счастью, мы их тут не разводим, дядя Кон.Генерал усмехнулся:– Да, действительно. Надеюсь, Я тебе не помешал? Я по поводу Динни. Она все у вас?– Да, сэр.Генерал поколебался, потом сложил обе руки на набалдашнике трости и спросил:– Ты – ближайший друг Дезерта, так ведь?– Был. А кто я ему теперь – не знаю.– Он ещё в городе?– Да. У него, кажется, был приступ малярии.– Динни встречалась с ним?– Нет, сэр.Генерал снова заколебался, стиснул руками трость и, казалось, благодаря этому снова обрёл решительность.– Знаешь, мы, её мать и я, хотим ей только добра. Мы хотим, чтобы она была счастлива. Остальное для нас неважно. А что ты думаешь?– По-моему, что бы мы ни думали – все неважно.Генерал нахмурился:– Как это понимать?– Решать не нам, а им вдвоём.– Я слышал, он уезжает?– Он сказал так моему отцу, но не уехал. Его издатель только что сообщил мне, что сегодня утром он ещё был у себя.– Как Динни?– В очень тяжёлом настроении. Но держится.– Он должен что-то предпринять.– Что, сэр?– Это нечестно по отношению к Динни. Он обязан либо жениться на ней, либо немедленно уехать.– А легко ли было вам, сэр, принять решение на его месте?– Вероятно, нет.Майкл беспокойно заходил по кабинету:– Я считаю, что эта история куда сложнее любого вопроса, на который можно ответить «да» или "нет". Всё упирается в раненую гордость, а когда она затронута, остальные чувства тоже приходят вразброд. Вы не можете не понимать этого, сэр. Вы же наблюдали аналогичные случаи, когда людей предавали военному суду.Слова Майкла, казалось, поразили генерала, как откровение. Он смотрел на племянника и молчал.– Уилфрида также судят военным судом, – продолжал Майкл, – но здесь не краткая и беспощадная процедура, к которой сводится настоящий военный суд, а затяжное безнадёжное дело, и конца ему я не вижу.– Понимаю, – спокойно согласился генерал. – Но он не имел права впутывать в него Динни.Майкл улыбнулся:– Разве любовь думает о правах?– Точка зрения у тебя во всяком случае современная.– Если верить преданиям, скорее древняя.Генерал отошёл к окну и стоял, поглядывая на площадь.– Я не хочу встречаться с Динни, – сказал он не оборачиваясь. – Это растревожит её. Моя жена того же мнения. Кроме того, мы бессильны ей помочь.Слова дяди, в которых не было даже намёка на беспокойство о самом себе, растрогали Майкла.– Думаю, что так или иначе всё это скоро кончится, – отозвался он. А лучшего как им, так и всем нам желать не приходится.Генерал обернулся:– Будем надеяться. Прошу тебя, держи нас в курсе и не позволяй Динни ничего предпринимать, прежде чем она не поставит нас в известность. Сидеть в Кондафорде и ждать – тяжело. Не стану больше тебя задерживать. Благодарю, ты мне помог. До свиданья, Майкл.Он схватил руку племянника, крепко пожал её и вышел.Майкл подумал: "Вечная неизвестность! Что может быть хуже? Бедный старик!" XXXIII Компсон Грайс был человек не злой и питал некоторое расположение к Майклу. Поэтому, отправляясь завтракать, он помнил о своём обещании. Веруя в еду, как разрешительницу всяких трудностей, он, будь это обычный случай, просто послал бы приглашение к завтраку и получил нужные сведения за второй и третьей рюмкой хорошего старого бренди. Но Уилфрида он побаивался. Поэтому, заказав простую sole meuniere Камбала (франц.).

и полбутылки шабли, он решил ему написать. Он сочинил письмо в маленькой отделанной зелёными панелями библиотеке клуба, сидя за чашкой кофе и покуривая сигару. "Клуб "Всякая всячина".Пятница.Дорогой Дезерт,Ввиду необычайного успеха "Барса", на которого и в дальнейшем, видимо, будет большой спрос, я должен точно знать, как мне выписывать Вам чеки на авторский гонорар. Окажите мне любезность и сообщите, едете ли Вы обратно на Восток, и если едете, то когда? Одновременно укажите и адрес, куда я могу, не опасаясь что-нибудь перепутать, направлять переводы. Возможно, Вы пожелаете, чтобы я просто вносил гонорары под расписку в Ваш банк – какой, для меня безразлично. До сих пор наши денежные расчёты выражались в скромных цифрах, но «Барс» несомненно окажет – фактически уже оказал – влияние на продажу двух Ваших предшествующих сборников. Поэтому желательно, чтобы я был осведомлён о Вашем местопребывании. Долго ли Вы ещё пробудете в Лондоне? Если у Вас появится желание заглянуть ко мне, я всегда счастлив видеть Вас.С сердечными поздравлениями и наилучшими пожеланиями искренне Ваш Компсон Грайс".
Он адресовал это написанное изящным прямым почерком письмо на Корк-стрит и тут же отправил его с клубным рассыльным. Остальную часть перерыва в работе он посвятил восхвалению своего франко-канадского издания, затем нанял такси и поехал обратно в Ковент-гарден. В приёмной его встретил клерк:– Мистер Дезерт ожидает вас в кабинете, сэр.– Прекрасно! – ответил Компсон Грайс, подавив лёгкую дрожь и подумав: "Быстро сработано!"Уилфрид стоял у окна, откуда в ракурсе был виден Ковент-гарден. Когда он обернулся, его потемневшее, измученное лицо и горький взгляд потрясли Компсона Грайса. Здороваться с ним тоже было не очень приятно, – сухая рука прямо-таки пылала.– Вы получили моё письмо? – осведомился издатель.– Да, благодарю. Вот адрес моего банка. Лучше всего вносите туда чеки под расписку.– Вы не слишком хорошо выглядите. Опять уезжаете?– Вероятно. Ну, до свидания, Грайс. Благодарю за всё, что вы сделали.– Ужасно сожалею, что эта история так отразилась на вас, – с неподдельным чувством ответил Компсон Грайс.Уилфрид пожал плечами и направился к выходу.Когда он ушёл, издатель постоял, комкая в руках записку с адресом банка. Потом неожиданно громко выпалил: "Не нравится мне его вид. Решительно не нравится!" – и снял телефонную трубку…Уилфрид повернул на север, – ему предстоял ещё один визит. Он пришёл в музей как раз в тот момент, когда Эдриен взялся за свой дуврский чай и булочку с изюмом.– Чудесно! – сказал тот, вставая. – Рад видеть вас. Вот чашка. Присаживайтесь.Вид Уилфрида и пожатие его руки потрясли Эдриена не меньше, чем Грайса.Уилфрид глотнул чай.– Разрешите закурить?Он закурил сигарету и сгорбился на стуле. Эдриен ждал, когда он заговорит. Наконец Уилфрид сказал:– Простите, что так бесцеремонно ворвался, но я ухожу обратно в неизвестность. Я хотел посоветоваться, как будет Динни легче, – если я простоИсчезну или предварительно напишу.На душе у Эдриена стало беспросветно темно.– Вы имеете в виду, что не сможете ручаться за себя, если увидитесь с ней?Плечи Уилфрида судорожно передёрнулись.– Не совсем то. Жестоко так говорить, но я до такой степени сыт всей этой историей, что больше ничего не чувствую. При встрече я могу сделать Динни больно. Она – ангел. Вряд ли вы поймёте, что со мной произошло. Я и сам не понимаю. Знаю только, что хочу бежать от всех и вся.Эдриен кивнул:– Я слышал, вы были больны. Не кажется ли вам, что это отразилось на вашем настроении? Бога ради, не ошибитесь в себе теперь.Уилфрид улыбнулся:– Я свыкся с малярией. Дело не в ней. Вы будете смеяться, но у меня такое ощущение, как будто душа истекает кровью. Я должен уехать туда, где ничто и никто не напомнит мне о прошлом. А Динни напоминает мне о нём больше, чем что-либо другое.– Понятно, – выдавил Эдриен и замолчал, поглаживая рукой бородку. Затем встал и начал ходить по кабинету: – Вы уверены, что отказываться от последней встречи с Динни честно и по отношению к ней и по отношению к вам самому?Уилфрид ответил, еле сдерживая раздражение:– Я же сказал, что могу сделать ей больно.– Вы сделаете ей больно в любом случае, – она все поставила на одну карту. И вот что, Дезерт! Вы опубликовали свою поэму сознательно. Я всегда понимал, что для вас это был способ искупить свою ошибку, хотя вы одновременно и просили Динни стать вашей женой. Я не дурак и не желаю, чтобы ваши отношения с Динни продолжались, если чувства у вас изменились. Но действительно ли они изменились?– Мои чувства не изменились. У меня просто их не осталось. Их убило то, что я превратился в парию.– Вы понимаете, что говорите?– Отлично. Я знал, что превратился в парию ещё тогда, когда отрёкся, а знали об этом другие или нет – не играло роли. Впрочем, нет, играло.– Понимаю, – снова согласился Эдриен и понял, что зашёл в тупик. Это естественно.– Не знаю, так ли это для других, но для меня это так. Я отбился от стаи и не вернусь в неё. Я не жалуюсь и не оправдываю себя! – с энергией отчаяния воскликнул Уилфрид.Эдриен мягко спросил:– Итак, вы просто хотите знать, как причинить поменьше боли Динни? Не могу вам ничего посоветовать. Хотел бы, но не могу. Когда вы были у меня в тот раз, я дал вам неверный совет. Советы вообще бесполезны. Каждый управляется, как умеет.Уилфрид поднялся:– Ирония судьбы, не правда ли? К Динни меня толкнуло моё одиночество. И оно же оторвало меня от неё. Ну что ж, прощайте, сэр. Не думаю, что увидимся. И благодарю за попытку помочь мне.– Хотел бы я, чтобы она удалась! Уилфрид улыбнулся своей неожиданной улыбкой, придававшей ему такое обаяние:– Похожу, пожалуй, ещё немного. Может быть, и увижу какое-нибудь зловещее предзнаменование. Как бы там ни было, вы теперь знаете, что я не хотел причинить ей больше боли, чем это необходимо. Прощайте!Чай Эдриена остыл, булочка осталась нетронутой. Он отодвинул их. Он чувствовал себя так, словно предал Динни, и в то же время никакими силами не мог понять, что он должен был сделать. Странный, странный молодой человек! "У меня душа истекает кровью!" Страшные слова. И, судя по его лицу, правдивые! Сверхчувствительные нервы и всепоглощающая гордость! "Ухожу обратно в неизвестность". Скитаться по Востоку наподобие Вечного жида, стать одним из тех таинственных англичан, которых встречаешь порою на краю света, которые молчат о своём прошлом, ничего не ждут от будущего и живут сегодняшним днём! Эдриен набил трубку и начал убеждать себя, что в конце концов для Динни лучше не выходить за Дезерта. Но это ему не удалось. В жизни женщины настоящая любовь расцветает только раз, а любовь Динни была настоящей. На этот счёт Эдриен сомнений не питал. Она, понятно, справится с собой, но утратит "свой блеск золотой и певучесть". Эдриен схватил свою помятую шляпу, вышел и двинулся по направлению к Хайд-парку, затем, уступая внезапному порыву, повернул на Маунт-стрит.Когда Блор доложил о нём, его сестра накладывала последние красные стёжки на язык одной из собак в своей французской вышивке. Леди Монт подняла её:– Должно капать. Она же смотрит на этого зайчонка. Голубой цвет для капель подойдёт?– На таком фоне нужен серый, Эм.Леди Монт посмотрела на брата; тот сидел на низеньком стульчике, подтянув к подбородку длинные ноги.– Ты похож на военного корреспондента: раскладной стул и некогда побриться. Эдриен, я хочу, чтобы Динни вышла замуж. Ей уже двадцать шесть. Все из-за этой трусости. Они могли бы уехать на Корсику.Эдриен улыбнулся. Эм одновременно и права и бесконечно неправа.– Сегодня заходил Кон, – продолжала его сестра. Он виделся сМайклом. Никто ничего не знает. А. Флёр говорит, что Динни ходит гулять с Китом и Дэнди, нянчится с Кэтрин и сидит, читает книжку, не переворачивая страниц.Эдриен раздумывал, сказать ли ей о приходе Дезерта.– И Кон говорит, – не умолкала его сестра, – что в этом году ему не свести концы с концами – свадьба Клер, и новый бюджет, и Джин в положении… Придётся вырубить часть леса и продать лошадей. Нам тоже приходится туго. Счастье, что у. Флёр много денег. Деньги – это так тягостно! Как ты думаешь?Эдриен вздрогнул.– В наше время хорошего ждать не приходится, но жить на что-то всетаки надо.– Всё оттого, что есть иждивенцы, У Босуэла сестра без ноги, а у жены Джонсона рак. Бедняжка! У каждого свои огорчения. Динни говорит, что в Кондафорде её мать делает что может для фермеров. Словом, не знаю, что будет дальше. Лоренс не может отложить ни пенни.– Мы сидим между двух стульев, Эм, и в один прекрасный день с треском грохнемся на пол.– По-моему, нам придётся умирать в богадельне.И леди Монт поднесла свою работу к свету.– Нет, капель делать не буду. Может быть, переехать в Кению? Там, говорят, нетрудно начать выгодное дело.– Мне противно даже думать, что какой-нибудь олух купит Кондафорд, чтобы наезжать туда пьянствовать под воскресенье, – с неожиданной энергией объявил Эдриен.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32