– Для меня они все как на подбор, кроме вон той. Не нравится мне её спина.Уилфрид заглянул в программу:– Это фаворит.– А мне всё равно не нравится. Ты понимаешь, что я имею в виду? Она какая-то угловатая – до хвоста ровно, а потом сразу вниз.– Согласен, но ведь резвость не зависит от формы спины.– Я поставлю на ту, которая понравится тебе, Уилфрид.– Тогда подожди, пока я присмотрюсь.Со всех сторон люди на ходу сыпали кличками лошадей.Динни протискалась к барьеру, Уилфрид встал позади неё.– Не лошадь, а сущая свинья, – объявил кто-то слева от Динни. – Ни за что не поставлю больше на эту клячу.Девушка взглянула на говорившего. Широкоплечий мужчина, рост футов пять с половиной, на шее жирная складка, на голове котелок, во рту сигара. Лучше уж быть лошадью, чем таким.Дама, сидевшая на раскладной трости справа от неё, негодовала:– Неужели нельзя очистить дорогу? Лошади того и гляди споткнутся. В позапрошлом году я из-за этого проиграла.Рука Уилфрида легла на плечо девушки.– Мне нравится вон тот жеребец – Бленхейм, – шепнул он. – Пойдём поставим на него.Они проследовали туда, где перед окошечками, вернее перед отверстиями, напоминавшими голубиные гнезда, стояли недлинные очереди.– Побудь здесь, – попросил Уилфрид. – Я только положу яичко и назад.Динни остановилась, глядя ему вслед.– Здравствуйте, мисс Черрел! Перед нею стоял высокий мужчина в сером цилиндре, с переброшенным через плечо большим футляром от полевого бинокля.– Мы встречались с вами у памятника Фошу и на свадьбе вашей сестры.Помните?– Ну как же! Вы – мистер Масхем.Сердце девушки учащённо забилось. Она старалась не смотреть в сторону Уилфрида.– Сестра пишет?– Да, было письмо из Египта. В Красном море они, видимо, попали в страшную жару.– Выбрали, на какую поставить?– Нет ещё.– Я не связывался бы с фаворитом, – не вытянет.– Мы хотели на Бленхейма.– Что ж, хорошая лошадь и на поворотах послушная. Но у её владельца в конюшне есть другая, поинтереснее. Я вижу, вы – новичок. Подскажу вам две приметы, мисс Черрел, и смотрите, чтобы у вашей лошади была хоть одна из них: во-первых, подъемность сзади; во-вторых, индивидуальность, не внешний вид, а именно индивидуальность.– Подъемность сзади? То есть круп выше, чем остальная спина? Джек Масхем улыбнулся:– Примерно так. Как только заметите это в лошади, особенно если ей надо брать подъем, ставьте не колеблясь.– А что такое индивидуальность? Это, когда она поднимает голову и смотрит поверх людей в пространство? Я однажды видела такую.– Честное слово, из вас получилась бы замечательная ученица. Вы прямо-таки прочли мою мысль.– Но я не знаю, какая это была лошадь, – призналась Динни.– Очень странно.Девушка увидела, что благожелательный интерес словно застыл на лицеМасхема. Он приподнял шляпу и отвернулся. За её спиной раздался голосУилфрида.– Ну, я поставил десятку.– Пойдём на трибуну и посмотрим скачки.Уилфрид, по-видимому, не заметил Масхема, и Динни, идя с ним под руку, старалась забыть внезапно застывшее лицо её собеседника. Вид толпы, где каждый изо всех сил протискивался вперёд, чтобы поскорее "узнать свою судьбу", готвлек девушку, и, когда они подошли к трибуне, ей уже было безразлично все на свете, кроме Уилфрида и лошадей. Им достались стоячие места у барьера, поблизости от букмекеров.– Я запомнила – зелёный и шоколадный, как конфеты. Фисташки – моя любимая начинка. Сколько я могу выиграть, милый?– Послушаем.В общем шуме они различили слова:– Бленхейм – восемнадцать против одного.– Сто восемьдесят! – воскликнула Динни. – Вот замечательно!– Видишь, у Бленхейма прочная репутация, она идёт не из конюшен.Скоро следующий заезд. Смотри, уже выводят. Жокеев в зелёном и шоколадном двое. Вторая из лошадей – наша.Парад, упоительный для всех, кроме самих лошадей, позволил Динни разглядеть выбранного ими гнедого, масть которого прекрасно гармонировала с цветами наездника.– Нравится он тебе, Динни?– Мне почти все лошади нравятся. Правду говорят, что можно определить по виду, какая лучше?– Нет, неправду.Лошади повернули и лёгким галопом проскакали мимо трибун.– Ты не находишь, что у Бленхейма круп выше остальной спины?– Нет. Красиво идут. А почему ты спрашиваешь?Но Динни только прижала к себе его руку и слегка вздрогнула.Биноклей у них не было, и когда начался заезд, они ничего не смогли разглядеть толком. Позади них какой-то мужчина то и дело вскрикивал:– Фаворит ведёт!.. Фаворит ведёт!..Когда лошади прошли Тэттенхэм Корнер, тот же мужчина, захлёбываясь, переменил мнение:– Паша… Паша возьмёт!.. Нет, Фаворит… Нет, не он!.. Илиада!.. Илиада вырвалась!..Уилфрид стиснул руку Динни.– Наш! Смотри – вон там! – бросил он.Динни увидела на другой стороне круга лошадь под розово-коричневым жокеем, которого обходил шоколадно-зелёный. Обошёл, обошёл! Они выиграли!Толпа пришла в замешательство и умолкла, а они стояли и улыбались друг другу. Этот выигрыш – знамение!– Я получу твои деньги, разыщем машину и домой.Уилфрид настоял, чтобы Динни взяла себе все деньги, и она присоединила их к своему сокровищу. Лишняя гарантия на тот случай, если ему вздумается избавить её от себя!На обратном пути они снова заехали в Ричмонд-парк и долго сидели среди молодых папоротников, слушая кукушек и чувствуя себя бесконечно счастливыми в успокоительно шепчущей тишине солнечного дня.Они пообедали в одном из ресторанов Кенсингтона, и Уилфрид в конце концов расстался с ней на углу Маунт-стрит.Ночью Динни не тревожили ни сны, ни сомнения, и к завтраку она вышла с ясными глазами и лёгким загаром на щеках. Её дядя читал "Дейли фейз". Он отложил газету и сказал:– Пробеги её, Динни, когда выпьешь кофе. В ней есть кое-что, заставляющее усомниться в том, что редакторы – тоже люди и наши братья. И кое-что, не оставляющее сомнений в том, что издатели к последним не относятся.Динни прочла письмо Компсона Грайса, напечатанное под шапкой:ОТСТУПНИЧЕСТВО МИСТЕРА ДЕЗЕРТА.НАШ ВЫЗОВ ПРИНЯТ.ПРИЗНАНИЕ.Под заголовком были помещены две строфы из поэмы сэра Альфреда Лайела «Богословие перед казнью».Для чего? Ни за славу я жизнь отдаю, Я и жил и погибну безвестно;Не за право на место в небесном раю, Торговаться с всевышним невместно.Но, блюдя англичанина имя и честь,Предпочту умереть, чем позор перенесть.Я сегодня усну меж несчётных костейТех, о ком все давно позабыли,Кто служил безымянно отчизне своей,Кто лежит в безымянной могилеИ о ком не расскажет надгробный гранит,Как солдат и в мучениях верность хранит.Розоватый загар на лице Динни сменился багровым румянцем. – Да, – печально вымолвил сэр Лоренс, наблюдая на нею, – дело сделано, как сказал бы старый Форсайт. Тем не менее я вчера разговаривал с одним человеком, и он считает, что в наше время больше нет неизгладимых пятен. Сжульничал в карты? Украл ожерелье? Поезжай за границу года на два, – и все забудется. А сексуальные аномалии, с его точки зрения, давно уже в порядке вещей. Так что мы можем ещё утешаться!– Меня возмущает лишь одно: теперь каждый червяк будет вправе болтать всё, что ему заблагорассудится.Сэр Лоренс кивнул:– Чем крупнее червяк, тем больше он убеждён в своих правах. Но бес покоиться надо не о червях, а о тех, кто "блюдёт англичанина имя и честь". Такие ещё попадаются.– Дядя, каким способом Уилфрид может публично доказать, что он не трус?– Он хорошо воевал.– Кто же помнит о войне!– Может быть, бросить бомбу в его автомобиль на Пикадилли? – печально усмехнулся сэр Лоренс. – Пусть небрежно взглянет на неё и закурит сигарету. Умнее ничего придумать не могу.– Вчера я видела мистера Масхема.– Значит, была на дерби? Баронет вытащил из кармана крошечную сигару:– Джек убеждён, что ты – жертва.– Ох, ну что бы людям оставить нас в покое!– Очаровательных нимф не оставляют в покое. Джек ведь женоненавистник.Динни безнадёжно рассмеялась.– Смешно, наверно, смотреть на чужие переживания.Она встала и подошла к окну. Ей казалось, весь мир вокруг неё лает, как собаки на загнанную в угол кошку, и, однако, Маунт-стрит была совершенно пустынной, если не считать фургона, развозившего молоко. XXII Когда скачки задерживали Джека Масхема в Лондоне, он ночевал в Бэртон-клубе. Он прочёл в "Дейли фейз" отчёт о дерби и лениво перевернул страницу. Остальные отделы "этой газетёнки" обычно мало интересовали его. Её стиль был несовместим с его приверженностью к внешним формам, новости, печатаемые в ней, претили его вкусу, а политические убеждения раздражали тем, что слишком напоминали его собственные. Тем не менее у него всё же хватило внимания заметить шапку: "Отступничество мистера Дезерта". Прочтя половину набранной под ней колонки, Джек Масхем отшвырнул газету и сказал себе: "Парня придётся осадить!"Упиваясь своей трусостью, Дезерт добьётся того, что и эту милую девушку сделает парией! Он настолько непорядочен, что осмеливается появляться с ней на людях в тот самый день, когда публично признал свою трусость в такой же грязной, как он сам, газете!В век, когда терпимость и всепрощение стали чуть ли не повальной болезнью, Джек Масхем не стеснялся следовать своим антипатиям и выражать их. Он невзлюбил молодого Дезерта с первого же взгляда. У парня даже фамилия и та ему под стать. И подумать только, что эта милая девушка, которая безо всякой подготовки делает такие меткие замечания о скаковых лошадях, испортит себе жизнь из-за хвастуна и трусливого мальчишки! Нет, это уж чересчур! Если бы не Лоренс, давно пора бы принять меры. Внезапно Масхем мысленно запнулся. Как!.. Человек публично признается в своём позоре. Старая уловка – вырвать жало у критики, выдать необходимость за доблесть. Похваляться дезертирством! Петушок не стал бы драться, будь у него другой выход!.. Но тут Масхем опять запнулся. Конечно, не дело посторонних вмешиваться. Но если открыто и явно не осудить поведение этого типа, вся история будет выглядеть так, словно она никого не касается."Чёрт побери! – воскликнул он про себя. – Пусть хоть клуб возвыситг голос и выскажет своё мнение. Нам в «Бэртоне» не нужны крысы!"В тот же вечер Джек Масхем поставил вопрос на заседании правления и чуть не ужаснулся, увидев апатию, с какой тот был встречен. Из семи присутствовавших, – председательствовал Уилфрид Бентуорт, Помещик, – четверо считали, что все это, во-первых, дело личной совести молодого Дезерта, а во-вторых, смахивает на газетную утку. С тех пор как Лайел написал свою поэму, времена изменились! Один из четырёх вообще заявил, что не желает связываться: он не читал "Барса", не знает Дезерта и терпеть не может "Дейли фейз".– Я тоже, – согласился Джек Масхем. – Но вот поэма.Он утром послал лакея купить её и читал целый час после завтрака.– Позволите прочесть вам отрывок?– Бога ради, Джек, не надо! Пятый член, который до сих пор хранил молчание, высказался в том смысле, что, если Масхем настаивает, придётся всем прочесть эту вещь.– Да, настаиваю.Помещик, не проронивший покамест ни слова, объявил:– Секретарь достанет нужные экземпляры и разошлёт членам правления. Следует послать им, кроме того, по номеру сегодняшней "Дейли фейз". Правление обсудит вопрос на будущей неделе в пятницу. Так как же, покупаем кларет?И они перешли к рассмотрению текущих дел.Давно замечено, что, когда газета откапывает факт, который даёт ей возможность выступить в роли поборницы добродетели и ударить в литавры собственной политики, она эксплуатирует этот факт в пределах, допускаемых законом о клевете, и не считается с чувствами отдельных личностей. Застрахованная от неприятностей письмом Компсона Грайса с признанием Уилфрида, "Дейли фейз" максимально использовала свои возможности и за неделю, предшествовавшую очередному заседанию правления, лишила членов последнего всяких оснований ссылаться на неосведомлённость или выказывать равнодушие. В самом деле, весь Лондон читал «Барса» или говорил о нём, а утром в день заседания "Дейли фейз" напечатала длинную и прозрачную передовую о чрезвычайной важности достойного поведения британцев на Востоке. В номере был также помещён большой анонс: «Барс» и другие стихотворения" Уилфрида Дезерта, издание Компсона Грайса; распродано 40 000 экземпляров; третий, расширенный тираж поступает в продажу".Обсуждение вопроса о предании остракизму одного из сочленов, естественно, должно было привлечь на заседание большинство остальных; поэтому на правление явились лица, которые никогда на нём не бывали.Джек Масхем поставил на обсуждение следующую формулировку: "На основании 23-го параграфа устава предложить достопочтенному Уилфриду Дезерту отказаться от членства в Бэртон-клубе ввиду поведения, не подобающего члену такового".
Он открыл заседание следующими словами:– Каждый из вас получил по экземпляру поэмы Дезерта «Барс» и по номеру "Дейли фейз" за прошлую неделю. Дело не вызывает сомнений. Дезерт публично признался, что отрёкся от своей религии под пистолетом, и я заявляю, что он не вправе оставаться членом нашего клуба. Последний был основан в честь великого путешественника, который не отступил бы даже перед силами ада. Нам не нужны люди, презирающие английские традиции и открыто хвастающиеся этим.Наступило краткое молчание, после чего пятый из членов правления, присутствовавших на прошлом заседании, возразил:– А поэма всё-таки чертовски хороша! Известный королевский адвокат, который когда-то совершил поездку в Турцию, прибавил:– Не следует ли пригласить его на заседание?– Зачем? – спросил Джек Масхем. – Он не скажет больше, чем сказано в поэме и письме его издателя.Четвёртый из членов правления, присутствовавших на прошлом заседании, объявил:– Я не собираюсь обращать внимание на "Дейли фейз".– Не наша вина, что он выбрал именно эту газетёнку, – отпарировал Джек Масхем.– Вмешиваться в вопросы совести – всегда противно, – продолжал четвёртый член правления. – Многие ли из нас решатся утверждать, что не поступили бы так же на его месте?Послышался звук, напоминающий шарканье ног, и сморщенный знаток раннецейлокской цивилизации прохрипел:– По-моему, Дезерт заслуживает нагоняя не за отступничество, а за шум, поднятый им вокруг этого.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32