И кто в это прекрасно вписывается, а кто – вроде нас с Шурой Плоткиным – никак не может вписаться, да никогда и не впишется, хоть за бугор уезжай!..
Один раз, когда от него уж очень сильно пахло алкоголем (чего я, к слову сказать, не перевариваю!), он даже заплакал, когда мы снова заговорили об этом…
Помню, я так разнервничался! Мне его так жалко стало!.. И несмотря на то что от него буквально разило водкой, я принёс ему остатки моего сырого хека и лизнул его в щёку. А он ещё сильнее заплакал, лёг на пол, прижал меня к себе и заснул.
Он тогда так храпел!.. Как я вынес всё это в течение нескольких часов – уму непостижимо!
Я только попытаюсь вылезти из-под его руки, а он приоткроет глаза и в слёзы: «Мартынчик… Родимый! Ты то хоть не бросай меня!..» Ну что? Мог я уйти?..
Под утро я всё-таки сумел выползти из-под Шуры. Писать захотел – удержу нет!
Обычно, когда со мной такое происходит дома, а Шура ещё спит, я поступаю очень просто: сажусь на Шурину подушку точненько перед его физиономией, и начинаю, не мигая, неотрывно смотреть на его закрытые глаза. Не проходит и тридцати – сорока секунд, как Шура просыпается и говорит хриплым ото сна голосом:
– Что, обоссался, гипнотизёр хренов?
Я молча спрыгиваю на пол и иду к дверям. Шлёпая босыми ногами, Шура бредёт за мной в чём мать родила и выпускает меня на лестницу. Дальше – дело техники. Я сбегаю на первый этаж и начинаю орать дурным голосом:
– A-a-aaaa! A-a-aaaa!
Обязательно кто-то из жильцов первого этажа выйдет, откроет мне дверь парадной и со словами: «А, это ты, Мартинчик? Ну выходи, выходи…» – выпустит меня на улицу.
Почему-то соседи называют меня на иностранный манер – Мартин. Наверное, считают, что у такого человека, как Мой Шура Плоткин – литератора и журналиста, Кота с обычным плебейским именем Мартын быть не может…
В нашем доме меня знают все. Особенно после того, как я набил морду огромной овчарке наших нижних соседей. Она теперь ко мне то и дело подлизывается, но я и ухом не веду в её сторону.
Но в тот раз, когда Шура надрался до положения риз, мой гипноз так и не достиг цели. Не скрою, я запаниковал! Напрудить в квартире – я такого себе даже Котёнком в детстве не позволял. Еле-еле выцарапал на себя дверь в Шурин туалет, вспрыгнул на горшок и сделал свои дела. Помню, потом встал на задние лапы и, опираясь одной передней о сливной бачок, второй лапой нажал на рычаг и спустил за собой воду…

* * *

– Внимание, Мартын! Осталось ровно три минуты! – услышал я команду моего кореша Бродяги.
Я быстро вонзил когти правой передней лапы в деревянную опускающуюся заслонку на передней стенке клетки, что было сил потянул её вверх, и когда между полом клетки и заслонкой образовалась щель, я тут же поддел заслонку второй, левой лапой.
– Помогай, браток! – крикнул я Бродяге.
Тот мгновенно просунул в щель и свою лапу. Вдвоём – в три лапы (одной Бродяга держал Котёнка) – мы приподняли тяжеленную заслонку настолько, что могли просунуть туда свои головы.
Теперь заслонка лежала на наших плечах и шеях, всей своей тяжестью придавливая нас к полу клетки.
– Вылезаем одновременно, – приказал я Бродяге. – А то заслонка тяжёлая – одному не удержать.
– А с этим недоноском что делать? – спросил Бродяга.
– Выталкивай его первым! Внимание… Раз, два, взяли!..
И мы втроём выскользнули из клетки. Заслонка со стуком опустилась за нашими хвостами. Точнее, за моим хвостом и хвостом Котёнка. Бродяга лишился хвоста ещё года три тому, назад при весьма смутных обстоятельствах – то ли был пойман в мясном отделе нашего гастронома, когда хотел спереть кусок мяса, то ли ещё что-то…
Во-всяком случае, сам он об этом не рассказывал, я не расспрашивал, а на то, что болтали об этом всякие Коты и Кошки нашего квартала, мне было совершенно наплевать.
Теперь мы – Котёнок, Бродяга и я – были вне клетки. Но это составляло лишь пятую часть нашей операции. И ликовать по этому поводу было бы более чем преждевременно.
Между Кошачьей и Собачьей клетками и внутренними стенками фургона было достаточно места даже для взрослого Кота, а уж Котёнок мог чувствовать себя там совершенно свободно. Но где гарантия, что этот малолетка стремглав выскочит из фургона, когда Васька или Пилипенко распахнут снаружи дверцы? Где гарантия того, что Котёнок от страха не забьётся в угол фургона и будет там трястись, пока кто-нибудь из этих сволочей не сгребёт его за шкирку и не сунет в мешок?..
– Как только Васька откроет «воронок» – выталкивай этого дурачка и сам рви когти, – тихо сказал я Бродяге.
– А ты? – встревожился Бродяга.
– За меня не дрейфь. Сейчас я устрою маленький концертик – как отвлекающий манёвр, а ты с пацаном будь на старте! Я этих пилипенков в гробу и в белых тапочках видал!..
Это не моё. Это – Шурино. Это он так иногда выражается, когда хочет высказать своё презрение к кому нибудь или чему-нибудь.
Я обошёл сзади Собачью клетку, просунул туда лапу, на всю длину выпустил когти и с размаху хорошенько тяпнул по заднице идиота Фоксика. Тот завизжал, забился в истерике и немедленно укусил моего приятеля – огромного беспородного доброго Пса.
Как выяснилось, доброта тоже имеет границы, которые переступать нельзя: Пёс-громадина, не разобрав в чём дело, тут же опрокинул Шпица и схватил его за глотку…
На своё несчастье, Пёс вывалил свою хвостяру между прутьями клетки, и (да простит меня мой друг Пёс – это нужно было для дела) я мгновенно прокусил его хвост своими клыками!..
Что тут началось!!!
Пёс спрыгнул со Шпица и тут же прихватил какого-то Дворнягу!..
Шпиц бросился на Фоксика!..
Дворняга вырвал клок из бока Шпица!..
Вой, лай, рычание, визг, мяуканье, шипение!.. В нашей Кошачьей клетке Коты и Кошки на нервной почве сплелись в клубок, из которого летели клочья шерсти!.. Трещал штакетник, ходуном ходили клетки!..
– Что там ещё такое?! – раздался голос Пилипенко.
– Видать, чуют – куда едут, – рассмеялся Васька. – Ладно, счас разберёмся…
И в это время Бродяга сказал:
– Приехали!
Наш «воронок» остановился. На всякий случай, чтобы скандал не затухал и чтобы поддержать панику в необходимом градусе, я просунул лапу в Собачью клетку и рванул когтями по чьей-то собачьей спине. Этот «кто-то» укусил моего приятеля Пса за заднюю ногу. Пёс шарахнулся и выломал переднюю стенку клетки как раз в тот момент, когда Васька и Пилипенко распахнули фургон…
Одновременно с этим произошла уйма событий: выломав стенку, огромный Пёс выпал на Пилипенко и щёлкнул своей мощной челюстью прямо перед его носом!..
…Бродяга вышвырнул Котёнка на улицу, а сам, словно привидение, растворился в воздухе!..
…в образовавшийся пролом Собачьей клетки ринулись обезумевшие от страха и злости все Собаки!..
…идиот Фоксик оказался не таким уж идиотом и мёртвой хваткой повис на Ваське!..
…белый ухоженный Шпиц очень симпатично тяпнул Пилипенко за ногу…
– Закрывай фургон!!! Фургон закрывай, мать твою в душу, в гроб, всех вас ети!.. – закричал Пилипенко.
Пытаясь стряхнуть с себя Фоксика, Васька захлопнул одну половину дверей фургона и выхватил откуда-то лопату… Тут и Пилипенко очухался, ногой сшиб Фоксика с Васьки и бросился закрывать вторую половинку дверей…
Когда между створками дверей фургона оставалось не больше десяти сантиметров, я с жутким шипением и воплем вылетел оттуда и всеми четырьмя лапами с максимально выпущенными когтями вцепился в голову Пилипенко.
Пилипенко упал навзничь и, пытаясь содрать меня со своей головы, закричал так, что к нам стал сбегаться народ.
– Сейчас, сейчас, Афанасьич… – метался вокруг нас Васька. – Сейчас я его лопатой!..
Я увидел занесённую над собой лопату и подумал, что я и так уже слишком задержался в компании этих мерзавцев. Пора и честь знать.
Васька замахнулся, я прокусил Пилипенко ноздрю и бросился в сторону. За моей спиной раздался глухой удар и такой дикий визг Пилипенко, что наше Кошачье преимущество в две октавы показалось мне просто ничтожным. Пилипенко сумел завизжать на ТРИ октавы выше, чем любая наша Кошка-истеричка!..
Всё остальное произошло помимо моего сознания – в сотые доли секунды, выпрыгивая из-под опускавшейся на меня лопаты, я взлетел на гору каких-то ящиков, оттуда молниеносно сиганул ещё выше – на крышу мрачной двухэтажной пристройки, а уже на крыще, в условиях относительной безопасности, я вновь обрёл способность чётко осознавать происходящее и видеть всё вокруг.
Без ложной скромности должен признаться, что мне – автору всего этого «хипеша» и «халоймеса», как сказал бы Шура Плоткин, – вид сверху очень и очень понравился! «Картина маслом!» – добавил бы Шура, увидев…
…визжащего и катающегося по земле Пилипенко с разбитой головой и прокушенной ноздрёй…
…разбегающуюся во все стороны разномастную Собачню…
…стремглав улепётывающего Котёнка…
…и толпящихся вокруг Пилипенко растерянных Людей.
Вот только Бродяги не было видно нигде. Но за него я не очень волновался. Бродяга – Кот самостоятельный, стопроцентно уличный, а это очень неплохая закваска! Ему рассчитывать действительно не на кого, он сам о себе позаботится…
Пока я тщеславно любовался на творение лап и мозгов своих, я и не заметил, как из слухового чердачного окна – с одной стороны и по горе ящиков – с другой стороны на крышу влезли двое в замызганных серых халатах и стали меня окружать. Причём у одного в руках был точно такой же сачок, как и у Пилипенко!..
Запах от них шёл – слов не подобрать! Меня буквально затрясло от ужаса!.. Я не знаю, как я это понял – но это был запах СМЕРТИ. Так пахли Убийцы. Мои Убийцы…
Я быстро огляделся по сторонам – положение практически безвыходное. Внизу – Люди, Васька с лопатой, уже запертые ворота, высокий каменный забор…
Забор… Забор!!! Ах, как он далеко стоит от крыши!.. Ох, не допрыгнуть мне!.. Ох, не допрыгнуть… А может, попробовать?.. Господи! Дай мне силы… И если останусь жив, клянусь тебе…
– Он, кажись, на забор целится, – сказал один Убийца другому. – Перекрой ему там кислород.
– Да куды он денется? – ухмыльнулся второй Убийца. – До забора ему в жисть не допрыгнуть…
А тут ещё все Люди, стоявшие внизу вокруг Пилипенко, этот болван Васька, да и сам сволочь Пилипенко стали орать на весь двор: «Хватайте его!.. Заходите сбоку! Не упустите! Прекрасный экземпляр!!!»
И тут я вдруг решил – или я погибну сейчас, или докажу им всем, что я действительно ПРЕКРАСНЫЙ ЭКЗЕМПЛЯР! Я-то знаю себе истинную цену! Кто Вы – и кто Я?! Разве нас можно сравнивать? Вы же себе только кажетесь, а Я настоящий… Вы, в массе своей, очень мелковаты и неприглядны. За крайне редким исключением. В то время как Я…
Ну кто из Вас смог бы в одну ночь трахнуть четырех Кошек, да ещё и не по одному разу?! Кто из Вас смог бы начистить рыло немецкой овчарке, превосходящей Вас в росте и весе раз в десять?! Кто из Вас может прыгнуть вверх вшестеро выше самого себя?.. Да я сквозь стены вижу! Я сотни тысяч запахов чувствую! Я в темноте – как рыба в воде!!! Я сто раз на день умываюсь и привожу себя в порядок, а Вас, грязнуль паршивых, не заставить ноги вымыть на ночь!..
Я Шуру Плоткина, когда он запил после развода с женой и чуть совсем не деградировал, к жизни вернул! Я его Человеком сделал! Сочинять заставил!.. Вы его статьи и рассказы читаете – ахаете, руками всплескиваете, засранцы, а потом, только потому, что он вроде меня – непородистый, то есть «нерусский», – «Жидом» или «Евреем» называете. А он в тысячу раз умнее Вас всех, которые сейчас стоят там внизу, валяются на земле и лазают за мной по крышам! Бляди Вы все! Вы ещё не знаете, что такое ПРЕКРАСНЫЙ ЭКЗЕМПЛЯР! Смотрите, болваны!..
И я ПРЫГНУЛ!
Я никогда в жизни не прыгай так далеко! На какое-то мгновение мне почудилось, будто я парю в воздухе, будто бы какая-то таинственная и неведомая сила несёт меня в пространстве и мягко опускает сверху на высокий институтский забор…
Но я реалист. Я не очень-то верю во всякие там мистические сверхъестественные явления. Поэтому я лишний раз утвердился в уважении к самому себе и к собственной теории – все силы мы черпаем в ЛЮБВИ и НЕНАВИСТИ.
Я ненавижу Предателей и Провокаторов, Пилипенко и Ваську, этих Убийц в серых гнусных халатах, пахнущих смертью…
Я люблю Своего Шуру Плоткина, Свой Дом, разных Кошек, приятелей Котов и хорошую жратву!.. Вот почему я смог прыгнуть так далеко, как не прыгал, наверное, ещё ни один Кот в мире!
Даже мои враги там, внизу, ахнули!..
Верх институтского забора был широким и плоским. Через равные промежутки в него были забетонированы метровые железные штыри, торчащие в серое петербургское небо, а между штырями в три ряда была натянута ржавая колючая проволока. Судя по этим признакам, я подозреваю, что институт занимался не только мирной физиологией.
Я подлез под нижний ряд колючей проволоки и даже нахально присел на задние лапы – вроде бы я отсюда никуда уходить не собираюсь. Меня только кончик хвоста выдавал. Он нервно и непроизвольно метался из стороны в сторону, и я ничего не мог с ним поделать.
На моё счастье, из какого-то переулка на нашу улицу вывернул громадный грузовик с длиннющим синим очень высоким фургоном и, набирая скорость, помчался мимо ворот института.
Прыжок с забора на проносившийся мимо меня брезентовый фургон был уже просто детским лепетом и ни в какое сравнение с предыдущим рекордным прыжком идти не мог.
Как говорится, за этот прыжок я и не ждал аплодисментов. Это был крайне средненький, рядовой прыжочек, доступный любому мало-мальски уважающему себя Коту.
Но мог ли я представить себе, что этот, прямо скажем, немудрящий прыжок на очень долгое-долгое время будет моим последним прыжком на этой Земле?..
Мог ли я, прыгая с забора на огромный дальнорейсовый грузовик, вообразить, что, быть может, навсегда расстаюсь со Своим Шурой Плоткиным, с Нашим Домом, с этим мрачноватым, обезображенным хлипкими разноцветными ларьками, но таким прекрасным городом, в котором я родился и вырос, в котором почувствовал себя Бойцом и Личностью и без которого никогда не мыслил своего и Шуриного существования…

* * *

Помню, в последнюю секунду, когда все осознали, что ПРЕКРАСНЫЙ ЭКЗЕМПЛЯР уезжает в неизвестном направлении на громадном фургоне дальнорейсового грузовика, этот кретин-Васька не нашёл ничего лучшего, как поднять обломок кирпича и метнуть его в мою сторону.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12