Всю оставшуюся дорогу он молчал, притаившись, спрятавшись за спинами конвоиров.В Ла Форс его принял неизменный господин Бо.— Да, это я, мой друг, — со слезою в голосе проговорил Савари. — Не удивляйтесь: судьба изменчива.Бравый комендант уже ничему не удивлялся.— Прошу вас, — добавил Савари, — поместите меня в самую секретную из ваших камер, а ключ от нее выбросьте в колодезь, чтобы эти людоеды до меня не добрались.Благоразумный Бо сделал вид, что не расслышал этих слов. 6 Механизм, приведенный в движение, работал сам по себе, казалось бы даже не нуждаясь в механиках.Вестовые, посланные утром из казарм десятой когорты, прекрасно справились с заданием. Прибыв на улицы Миниме и Куртиль, где находились казармы первого и второго батальонов парижской гвардии, они передали начальству документы, приправленные устными рассказами о действиях «генерала Ламота». В обеих казармах командиры подняли людей, совершенно не интересуясь достоверностью полученной информации. Если у кого и возникали сомнения, они оставались недолго.Полковник Рабб, командующий первым батальоном, был поражен известием о смерти императора. Не меньше удивлялся и его адъютант Лимозен.— А это точные сведения, мой полковник? — спросил он.Рабб пожал плечами.— Что же нам делать?— Повиноваться, — ответил полковник и пошел строить людей.Роты поднимались и шли в указанных направлениях: одни — занимать казначейство и государственный банк, другие — охранять министерства, третьи — закрывать заставы.К восьми часам весь Париж был взбудоражен.На улицах собирались толпы зевак, оживленно обсуждавших события.— Что это? Никак, маневры?— Какие там маневры! Разве ты не знаешь, что корсиканец сдох?— Туда и дорога. А нами кто будет управлять? Неужели маленький ублюдок?— Сам ты ублюдок! Римского короля убрали. У нас будет республика.— Как в девяносто третьем?— Точно.— Вот это здорово!..Великая империя с ее внешним блеском, победами, чинами и званиями провалилась в небытие.Люди жили надеждами и уже верили: «Как в девяносто третьем». 7 Честный Сулье, получивший от нового начальства чин полковника, старался вовсю. Превозмогая болезнь, он поднялся с постели и во главе оставленной ему шестой роты отправился на Гревскую площадь.Прибыв в ратушу, он потребовал графа Фрошо, префекта округа Сены. Фрошо не оказалось на месте — он имел обыкновение ночевать в своей загородной вилле. За ним тотчас послали.Граф Фрошо был старым служакой. Некогда отмеченный великим Мирабо, он пользовался полным доверием Наполеона; именно этому доверию он был обязан своим положением, титулом и богатством. Однако известие о смерти императора не слишком взволновало Фрошо, поскольку одновременно с этим ему доложили, что он является членом нового правительства. Префект прекрасно знал, что по имперской конституции в случае смерти Наполеона все его учреждения оставались в силе, и ему должен был наследовать сын, король римский. Но Фрошо сразу понял, что сейчас лучше всего забыть и о конституции, и о римском короле. Вдохновленный полковником Сулье, граф Фрошо, согласно полученной инструкции, стал деятельно готовить большой зал ратуши к приему нового правительства, и его больше всего волновало, что не хватает столов и стульев, которые он и приказал немедленно доставить из запасников ратуши… 8 Но если нижние и средние звенья механизма работали безотказно, то о верхних сказать этого было нельзя. Штаб Мале — к сожалению, сам он узнал об этом слишком поздно — оказался небезупречным.Генералы Лагори и Гидаль вполне успешно справились с первой частью своей миссии.Но потом дело застопорилось.Вся история с арестом Ровиго, вплоть до его попытки к бегству, сильно взвинтила горячего Гидаля. Он с удовольствием убил бы министра полиции, но Лагори не позволил ему этого сделать. И вот теперь, не находя выхода своему раздражению и одновременно почувствовав усталость от пережитого, он решил немного передохнуть.Вместо того чтобы завершить доверенную ему операцию и обезвредить главных сановников империи — Камбасереса, Кларка и Реаля, он, считая, что в основном дело сделано, оставил солдат на попечение офицеров, а сам пошел подкрепляться: пропустить стаканчик-другой.Беда заключалась в том, что если Гидаль начинал «подкрепляться», то обычно доходил до весьма высокого градуса и надолго выходил из строя. Так или иначе, но, найдя гостеприимное кафе, генерал прекрасно в нем обосновался и оказался вне игры.Не лучше обстояло и с Лагори.Заняв место Ровиго в министерстве полиции, он вдруг почувствовал себя весьма неуютно. Попросту говоря, не разбираясь в сложных проблемах, весьма от него далеких, он не знал, что делать дальше. Обратиться за справкой было не к кому — чиновники министерства, напуганные арестом Савари, попрятались кто куда. В соседних комнатах было пусто и уныло. Решив получить инструкции у Мале, Лагори отправился в ратушу, но там своего шефа не обнаружил и вернулся обратно. Не зная чем заняться, он вызвал ведомственного портного и приказал снять мерку для парадного мундира, соответствующего его новой должности.Примерно те же ощущения испытал и Бутро.Пока он не сел в кресло Паскье, его распирала гордость от сознания собственной значительности. Но, получив это кресло, молодой, неопытный юрист сразу увидел, что оказался не на месте. Он взял было несколько папок с бумагами, стал перебирать документы, ничего не понял, положил обратно и, умирая от скуки, а также и от беспокойства, решил бросить все на произвол судьбы. Выйдя на улицу, он смешался с пестрой толпой, не задумываясь о том, что будет делать дальше.Что же касается бедного Бокеямпе, то он, плохо зная язык и неясно представляя, что происходит, с самого начала почувствовал себя не в своей тарелке. Используя ситуацию, он решил было вызволить из тюрьмы своего друга, некоего Томаса Мюллера. Господин Бо, уже привыкший ко всем чудесам этого утра, не стал чинить ему препятствий, и Бокеямпе легко добрался до камеры друга. Но непреодолимые препятствия воздвиг сам Мюллер. Выслушав сбивчивый рассказ корсиканца, он с сомнением покачал головой, а затем изрек:— Все это пахнет военным трибуналом. Предпочитаю остаться здесь, нежели глотать свинец или получить веревку на шею. И тебе посоветовал бы то же самое.«Поздно», — с грустью подумал Бокеямпе. Он вышел из тюрьмы в подавленном настроении. Чтобы немного развлечься, зашел к своей старой знакомой и неплохо провел там какое-то время. Но потом стало еще тошнее. Все же в конце концов он направился в ратушу, где должен был вступить в свою новую должность. И вот тут-то он окончательно понял, что ничего у него не выйдет.Мале в ратуше не было. Кругом сновали какие-то люди, занятые своими делами. Рабочие передвигали мебель, вешали новые гардины. Уборщицы мыли пол. Куда ему было обращаться, что говорить? Так вот прямо войти и сказать: «Я ваш новый начальник, префект округа Сены»? Это в его-то потертой одежонке, с его корсиканским произношением? Да они засмеют его, а затем отправят обратно в Ла Форс!..«Нет уж, лучше не надо, — подумал Бокеямпе. — Делайте вашу игру без меня».И, подобно Бутро, он растворился в толпе. 9 Особняк графа Реаля находился совсем рядом с жилищем герцога Ровиго, на углу улиц Сен-Пер и Лилль. Из своих окон граф мог видеть дворец министерства полиции. И сегодня утром, услышав необычный шум и подойдя к окну, он с удивлением наблюдал за тем, как министерство окружают отряды парижской гвардии.«Что бы это могло значить?» — подумал Реаль и отправил слугу узнать о причине переполоха.Граф Реаль, член Государственного совета и один из шефов полиции, со времени первых заговоров эпохи Консульства числился в любимцах Наполеона. Он давно забыл свое якобинское прошлое и никогда не вспоминал о том, что защищал Гракха Бабефа на Вандомском процессе. Новый аристократ и богач, владелец дворцов и поместий, он, как и Савари, превратился в «цепного пса» императора. Сегодняшняя сумятица на улице Сен-Пер его почему-то сразу взволновала.Лакей вернулся с несколько озадаченным видом.— В чем дело? — спросил Реаль.— Не знаю, как и сказать вам, ваша светлость.— Говори, как есть.— Я осведомился у офицера, что происходит. Он спросил, кто я. Я ответил, что служу у графа Реаля. А он ответил…Лакей запнулся.— Что ответил?— Он ответил… Прошу прощения, ваша светлость. Он сказал: «У нас нет больше графов».«Плохо дело, — подумал Реаль. — Запахло девяносто третьим».Он быстро собрался и через черный ход покинул дворец.Почти одновременно бежал и военный министр Кларк.Легкомыслие Гидаля дорого обошлось филадельфам. 10 Главный виновник этих пертурбаций и не подозревал о непредусмотренных поступках членов своего штаба. Он по-прежнему был полон бодрости; ему не требовалось передышек и не нужно было подкрепляться спиртным. В данный момент он в сопровождении своего адъютанта и двух рот десятой когорты пересекал Вандомскую площадь, направляясь к Генеральному штабу.Взгляд его невольно остановился на бронзовой статуе Наполеона, задрапированного античной тогой и взирающего с высоты огромной колонны в центре площади.«Скоро мы сбросим тебя отсюда и разобьем в куски», — подумал Мале.Он спешил. Только что он побывал на улице Сент-Оноре, в доме № 307, у братьев-филадельфов Ладре и Бриана. Братья были связаны с широкими слоями парижских обывателей. Мале предписал в положенное время ударить в набатный колокол, чтобы собрать народ в пределах города. Он также распорядился отправить депеши в Марсель, Тулон и Женеву. Наставляя гонца, едущего к Буонарроти, он просил:— Лети, как ветер. В Женеве должны узнать сразу же по завершении переворота.Теперь ему предстояла наиболее сложная задача: обезвредить военно-жандармский аппарат так же, как были обезврежены полицейские власти.Ближайший визит предстояло сделать к генералу Гюлену.Визит был крайне неприятным уже потому, что Гюлен являлся военным комендантом Парижа, иначе говоря, занимал именно ту должность, которую Мале определил самому себе. 11 Генерал Гюлен был по-своему замечательным человеком.Огромный, как гора, обладавший силой циркового борца и интеллектом восьмилетнего ребенка, он, подобно Реалю, сделал блестящую карьеру при империи. По происхождению рабочий-белильщик, участник взятия Бастилии и добрый якобинец, впоследствии он резко сменил фронт, стал ревностным приверженцем Бонапарта и оказал ему неоценимые услуги в день 18 брюмера. Зная неразборчивость в средствах бывшего «победителя Бастилии», Наполеон именно ему (вместе с Савари) поручил постыдное дело герцога Энгиенского и ряд других аналогичных служб. Поскольку Гюлен все порученное исполнял безропотно и чисто, он быстро стал офицером ордена Почетного легиона, графом империи с рентой в пятьдесят тысяч ливров и владельцем поместий в Вестфалии. Кроме того, он не брезговал и другими доходами, получая в качестве коменданта Парижа жирный навар с игорных предприятий и публичных домов.Так же как и его коллега Савари, Гюлен не принадлежал к породе «жаворонков» и утром 23 октября спал, словно сурок, вследствие чего незваных гостей ему пришлось встречать тоже в ночной рубашке. Разница была лишь в том, что если Савари ту злосчастную для него ночь провел в своей спальне один, то Гюлен коротал ее в обществе своей жены, и бедной даме при появлении бесцеремонных визитеров пришлось натягивать на себя одеяло вплоть до самых глаз.Когда Мале в сопровождении капитана Стеновера, голландца на французской службе, вломился в спальню Гюлена, верзила приподнялся на локте и возмущенно пробасил:— Что это значит? Кто вы такой?— Я генерал Мале.Это имя ничего не сказало Гюлену.— Кто разрешил вам войти? Что вам угодно?— Генерал, — спокойно сказал Мале, — я пришел сообщить вам печальную новость… Император погиб под стенами Москвы…Если эта «печальная новость» в свое время заставила Сулье рухнуть на постель, то Гюлен, напротив, вскочил с постели, и Мале с капитаном могли созерцать его могучую фигуру во весь рост, что заставило их несколько отпрянуть.— Черт побери! — воскликнул Гюлен. — Откуда вам это известно?Для человека с интеллектом восьмилетнего ребенка то был весьма мудрый вопрос. Во всяком случае, до этого никто не догадался задать его Мале.Пришлось придумывать на ходу:— Этой ночью курьер прибыл из России…А дальше можно было повторить уже повторенное много раз:— Сенат тотчас собрался… Он низложил императорский режим и создал новое правительство…Гюлен запустил гигантскую пятерню в шевелюру и напряженно думал.— Я прибыл сюда, — продолжал Мале, — чтобы вас заместить. На мне лежит также прискорбная обязанность подвергнуть вас временному аресту…— Но я не верю ни одному вашему слову! — воскликнул Гюлен. — Никогда не мог Сенат дать разрешения на мой арест!Первый раз за все это утро Мале встретился с сопротивлением. Это его начало раздражать.— Тем не менее это так, — сказал он. — Вы арестованы.Наступила тишина.И тут вдруг мадам Гюлен высунула нос из-под одеяла.— Мой друг, — прочирикала она, — если этот господин говорит правду, он должен иметь письменное предписание. Потребуйте, чтобы он вам его показал…Бедная женщина и не подозревала, какую плохую услугу она оказывает мужу.— И правда, — обрадовался Гюлен. — Вы должны иметь предписания. Покажите их мне.— Извольте, — сдерживая ярость ответил Мале. — Пройдем в соседнюю комнату, и я их вам покажу.Мале, Стеновер и Гюлен — все еще в ночной рубашке — прошли в кабинет. Вытащив из кармана пачку бумаг, Мале протянул их коменданту. Гюлен принялся их придирчиво разглядывать. По мере того как он перелистывал постановления Сената, приказы и прокламации, лицо его принимало все более презрительное выражение, что не укрылось от Мале.— Что это значит? — воскликнул наконец Гюлен. — Все эти бумаги фальшивые! Вы самозванец!Говорят, дети подчас бывают умнее взрослых. Или, во всяком случае, прозорливее.Мале понял, что он раскрыт.Не теряя времени на размышления, он снова опустил руку в карман и выхватил пистолет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48