Это сильный отряд кроу под предводительством одного из самых страшных вождей племени анемики, что означает в переводе — гром. Несмотря на длинные волосы, на необузданную храбрость, которыми гордится так молодой вождь, он отличается своей гнусной скаредностью. Недаром его считают одним из самых страшных грабителей лугов. Его шайка засела на дне рва, откуда ему очень удобно следить за своими соседями — длинными ножами — имя, которое дают индейцы всем американцам из Соединенных Штатов или вообще людям, которые пришли оттуда. Вождь предполагает, что сегодня утром открытые вами следы принадлежат этим двум отрядам, которые наблюдают друг за другом до тех пор, пока не представится случая один из них уничтожить.— Все возможно, — отвечал мексиканец, — и я почти разделяю мнение вождя. Ну а теперь что вы думаете делать?— That is the question! — отвечал, смеясь, Валентин. — По-моему, так как мы находимся в одинаковом расстоянии от обоих станов и вне того круга, где они могут действовать, то есть в совершенной безопасности, нам бы следовало здесь остановиться и держать совет, как и что предпринять.Охотники отвечали согласием, и все четверо уселись в кружок. Чтобы не обратить на себя внимания лазутчиков обоих отрядов, которые, вероятно, бродили в окрестности, они не раскладывали огня и не закуривали трубку — обряд, необходимый в лугах при начале совещания.— Так как вы пришелец между нами, сеньор Навая, — сказал Валентин, — то вам и говорить первому.— Пожалуй, сеньоры, я готов, — отвечал гамбусино. — Мы собрались в этой местности с целью покончить важные дела, которые требуют неусыпной бдительности. Мое мнение, что так как мы немногочисленны, нам не следует вмешиваться, если только нас не вынудят. Вмешательство в чуждые нам распри может вовлечь нас в затруднительные обстоятельства, из которых нелегко нам будет выпутаться. Да это может и повредить исполнению, а может быть, и успеху нашего предприятия.— А ваше мнение, Бальюмер? — спросил Валентин.— У меня в правилах, — отвечал беспечно канадец, — не вмешиваться в дела, которые меня не касаются. Но все-таки, сказать вам откровенно, мне будет больно быть свидетелем, как эти собаки кроу будут резать и грабить моих собратьев. В лугах все белые — братья, к какой бы они нации ни принадлежали. Если б это зависело от меня, — продолжал он, ударяя по стволу ружья, — то, несмотря ни на многочисленность этих грабителей, ни на опасность столкновения, я вступил бы с ними в разговор, который они б долго не забыли. Это не более как только мое мнение: ваше решение будет и мое.Валентин обратился к Курумилле.— А вы, вождь, что скажете? — спросил он.— Анемики… кро… кроу… собаки… убивают детей… женщин… Индейцы очень жестокие.Произнося эти слова своим обычным гортанным голосом, вождь впал снова в свое обыкновенное безмолвие.Валентин, подумав две или три минуты, в свою очередь начал говорить.— Товарищи, — сказал он, — я обдумал ваши мнения. Мы действительно пришли в эту страну с целью покончить задуманное нами опасное предприятие, и, чтобы выйти победителями, нам мало одной отчаянной храбрости, но нужно и благоразумие. Сеньор Навая прав: мы слишком одиноки в этом краю, жители которого нам враждебны, и надо быть сумасшедшими, чтобы так безрассудно вмешиваться в посторонние дела.Навая и Бальюмер сделали знак согласия. Как будто совершенно чуждый между ними Курумилла один оставался невозмутим.— Но, — продолжал Валентин, — нам предстоит борьба с сильным неприятелем, и при нашем одиночестве могут встретиться непреодолимые препятствия, которые, пожалуй, помешают исполнению наших планов. Следовательно, мы должны приобрести себе друзей, заключить союз с верными людьми, от которых, взамен наших услуг, могли бы в случае необходимости получить помощь. Кто знает, быть может, само провидение натолкнуло нас на этих эмигрантов и дает нам возможность спасти их, через что и приобрести союзников, как оборонительных, так и наступательных.Вы знаете — кроу наши заклятые враги, и, попадись мы в их руки, нас ожидает скальп или мучительный столб. Защищая наших собратьев, мы, во-первых, делаем доброе дело, спасая женщин и детей, а во-вторых, ограждаем самих себя и приобретаем достаточную силу, чтобы быть в состоянии бороться с нашими врагами.— Черт возьми! — сказал Бальюмер, — вы совершенно правы. Медлить нечего, нападем на кроу. Эти собаки не заслуживают пощады.— Ваш взгляд на это обстоятельство, сеньор Валентин, неоспоримо верен, — сказал Навая, — эгоизм плохой помощник. Я разделяю теперь ваше мнение. Приказывайте; я готов за вами следовать.— Браво! — сказал, смеясь, Валентин, — так говорят мужчины, но не робкие женщины или корыстолюбивые торгаши. Я не спрашиваю мнения начальника: оно всегда согласно.На эти слова Курумилла только улыбнулся или, вернее сказать, сделал ужасную гримасу, что выражало его необыкновенное довольство.— Вот, товарищи, — продолжал Валентин, — как нам следовало бы действовать. Нашего присутствия здесь никто не подозревает; да и не нужно давать знать об себе. А притаимся лучше и будем ждать: обстоятельства покажут нам, что делать. Теперь не более десяти часов вечера. Если индейцы, как я полагаю, имеют намерение напасть врасплох на белых, то они это не сделают ранее как в два или в три часа утра, пока неприятель не заснет крепким сном. Пока мы здесь, начальник подкрадется к лагерю кроу и при малейшем подозрительном движении тех немедля известит нас. Хорошо ли будет так?Все трое в знак согласия наклонили головы.— Так, значит, нам остается только ждать.— И спать до поры до времени, — подхватил Бальюмер.— Пожалуй, и спите, друг мой, если нуждаетесь в отдыхе. Что же касается до меня, то я бы был счастлив, если сеньор Навая не очень устал, дослушать конец рассказа, который он начал еще в пещере.— В таком случае, Валентин, — сказал Бальюмер, — я не буду в состоянии заснуть от любопытства: сказать вам откровенно — меня очень интересует конец этого рассказа.— Если вы этого желаете, то я к вашим услугам, — сказал Навая.Курумилла, по обыкновению не сказав никому слова, встал и не замедлил скрыться в чаще.— Я остановился на том месте, — начал мексиканец, — когда отец мой с другом сидели и разговаривали, прихлебывая вино в гостинице.Зала, в которой они сидели, была наполнена гуляками, а большей частью разбойниками самого дурного свойства. Некоторые из них находили как бы приятным для себя бродить вокруг стола, за которым сидели друзья. Другие же старались с ними завязать разговор. Как безупречное поведение отца моего, так и то, что ему были известны все золотые россыпи на протяжении ста миль вокруг Сан-Франциско, эти люди очень хорошо знали. Несколько прежде американцы, французы, немцы и мексиканцы предлагали ему войти в их общину, но отец всегда с пренебрежением отказывался, за что эти злодеи питали к нему затаенную ненависть и ждали только случая выместить ее на нем.В числе тех, которые всего более ненавидели отца, находился один француз по имени Линго, который в тысяча восемьсот сорок восьмом году бежал из парижской национальной гвардии и прибыл в Калифорнию за счет основанного общества во Франции — золотоискателей Линго.Линго был маленький человечек, желтый как лимон, с серыми впавшими глазами, с выпуклым лбом, с прилизанными рыжими волосами, с огромным шрамом на лице, который придавал необыкновенно злой и насмешливый вид его наружности.Этот человек присоединился к обществу двух ему подобных же негодяев, из которых один был пруссак громадного роста, необыкновенной силы, кровожадности тигра; он называл себя Шакалом.Другой был чистокровный янки, с чертами лица далеко не благородными, и экс-разбойник лугов. Он на своем веку совершил бесчисленное множество убийств и присвоил этим себе отличительное прозвище — Матамас.Эти три достойных сотоварища не раз выпытывали у отца моего местонахождение хоть одной золотой россыпи. Но всякий раз старания их оставались тщетными. Неудача их бесила, и они поклялись ему отомстить. Если они это не сделали раньше, то только из боязни моего искусства владеть ножом.Отец мой, как я вам уже говорил, посещал очень редко Сан-Франциско. Это я обыкновенно отправлялся туда. Слух разнесся, что самый знаменитый гамбусино покинул край. Встретив его внезапно в гостинице, разбойники почувствовали, что ненависть их с прежней силой пробудилась, и хотя к нему и не подходили, но зорко следили за ним. Заговорившись долго с приятелем, отец мой поспешил возвратиться домой, но не достиг хижины ранее, как смерклось.Едва вошел он в свое жилище, как на него накинулось три человека, лиц которых в темноте не видно было. Они опрокинули его и, угрожая смертью, требовали открыть им местонахождения золотых россыпей. Между тем он признал по одежде и словам одного из них, что это только были люди, переодетые индейцами. Отец мой от природы был очень крепок, но гнев придал ему еще больше сил. Он отчаянно защищался от убийц своих. Два раза удавалось ему вырваться из их железных рук. Он имел время схватить нож и отражать удары.Эти пришли в исступление от его упорства, которого они никак не ожидали, и сделались уже к нему беспощадны. Они только тогда покинули хижину, когда удостоверились, что жертва их без жизни.Отец мой притворился мертвым, чтобы удалить своих палачей.Защищаясь, ему удалось овладеть кожаной ладанкой, которую один из злодеев носил на шее, полоснуть другого ножом по лицу, а третьему распороть бок.Вскоре после того как он мне сообщил эти драгоценные сведения, он передал мне ладанку, которую судорожно сжимал в руке.Отец умер на моих руках, повторяя до последней минуты, что виновниками его смерти были три злодея, которых он встретил в гостинице «Полька». Я поспешил отдать последний долг отцу, вырыть ему могилу и в ту же самую ночь, несмотря на ужасную грозу, которая еще сильнее свирепствовала, отправился в Сан-Франциско. Но тщетно отыскивал там по всем трущобам злодеев.Ничто не навело меня на их след. Вероятно, они покинули город.Однако ж я не отчаивался и продолжал свои поиски. Препятствия только еще более возбуждали мое желание отомстить за отца. Но этих людей как бы сама судьба спасала от меня. Несколько раз я чуть было не попался в их сети, которые они мне расставляли на каждом шагу, и так или иначе давали мне почувствовать, что это дело их рук. Это была просто кровавая насмешка. Так продолжалась война на смерть и жизнь; как я не ждал от них пощады, так и они от меня.Вскоре после смерти отца по его желанию я женился на молодой девушке, которую уже давно любил. Ненависть моих врагов как будто ослабла. Несколько уж лет я ничего об них не слышал и предполагал, что, утомившись меня преследовать, они покинули край. Вдруг четыре месяца тому назад один французский путешественник просил меня быть его проводником. Мне не хотелось оставлять жену, но так как это путешествие не должно было продлиться долее двух месяцев, то, соблазнившись хорошим вознаграждением, я решился ехать.На десятый день нашего путешествия француз объявил мне, что желает возвратиться во Францию.— Какой самый близкий порт к нам? — спросил он.— Сан-Бляс, — отвечал я, внутренне довольный возвратиться так скоро домой.— Ну, так проведите меня в Сан-Бляс, — сказал он, — я, вероятно, найду там корабль, на котором могу возвратиться в отечество.На это я ничего не возражал и спустя четыре дня доставил его в Сан-Бляс, где и получил расчет от путешественника.— Счастливый путь, — сказал он мне, прощаясь, — я желаю также вам найти все дома благополучным.Может быть, я и ошибаюсь, но мне показалось, что в словах этого человека звучала насмешка: я предчувствовал несчастье.Предчувствие меня не обмануло: страшная картина представилась глазам моим, когда на двенадцатый день я вернулся домой. От хижины остался один лишь пепел; жена помешалась, двенадцатилетний сын был похищен. — Произнося эти последние слова, мексиканец закрыл лицо руками и горько заплакал.Оба охотника были глубоко взволнованны и с невыразимым прискорбием смотрели на этого человека, столь сильного духом, но который рыдал, как ребенок.Наконец, спустя несколько минут гамбусино приподнял голову.— На этот раз, — сказал он, — чаша горя переполнилась. Я поклялся исполнить завещанное мне умирающим отцом мщение и в то же время мое собственное; поручив несчастную жену попечениям одного из моих родственников, я сел на лошадь и прямо отправился в Сан-Бляс.Не помню, как я совершил этот переезд: горе затмевало мой рассудок.По приезде в порт первым делом моим было осведомиться о французском путешественнике, которому я служил проводником.Не знаю почему, но мне казалось все, что он был один из виновников моего несчастья.Иностранец, как я узнал, уехал еще накануне, не на корабле, а верхом на лошади.Не отдохнув даже часа, я пустился снова в путь — куда глаза глядят, и остановился лишь только поздно вечером у одинокой хижины.Не постучав в дверь, я поднял защелку и вошел.Два человека сидели перед тлеющим огнем и разговаривали, смеясь, между собой.Это были Матамас и мой француз.Я испустил крик радости, подобный реву тигра, когда он видит добычу.Не знаю, как это случилось, но, вероятно, бешенство удесятерило мои силы, так как спустя пять минут эти два человека лежали на земле, связанные по рукам и ногам, без всякой возможности пошевельнуться.— Теперь, — сказал я, вынимая нож, — покончим наши старые счеты. Сколько заплатили вам, сеньор, — обратился я к французу, — чтобы сжечь мою хижину, убить мою жену и похитить моего ребенка?— Убить жену вашу! — воскликнул тот с изумлением.— Правда, я ошибся, сказав — убить: она только помешалась.— О, так это вот какая шутка, сеньор Матамас, которую вы хотели сыграть с вашим кумом!Негодяй не отвечал на слова француза: он весь дрожал как в лихорадке.Этот же, сознавая очень хорошо, что находится в моей власти и что я буду к нему неумолим, без отговорок признался мне в своем участии в этом деле, которое было совершенно пассивное: он только от меня узнал, какого ужасного преступления был соучастником.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25