Как вас, так и вашего брата они не оставят.— Неужели у меня столько покровителей?— Среди этих гор, покрытых вечными снегами, в этой печальной стране более пятидесяти преданных сердец невидимо окружают вас, сеньорита.— Ваши слова пролили в мою душу невыразимую радость… Так я еще, друг мой, могу быть счастлива! — вскричала она со слезами на глазах. — О, не измените мне. Я вас не знаю, даже имя мне неизвестно, а между тем вы оказываете мне столько сочувствия… если измените мне, то вернее поразите, чем ударом кинжала в мое сердце.— Верьте мне, сеньорита, я вас спасу, клятву даю, — или труп мой будет добычей хищных зверей этой пустыни.— Я верю, друг мой, и надеюсь. — Она схватила широкую, мускулистую руку Блю-Девиля в свои нежные ручки и крепко сжала. — Ах, — возразила молодая девушка со вздохом, — давно я не была так счастлива, как в эту минуту.— Теперь, сеньорита, я приступаю к самой главной части моей миссии.— Что вы хотите сказать, друг мой?— Мне вам надо передать важную весть.— Хорошую?— Надеюсь, — отвечал он, улыбаясь.— О, говорите скорей, сеньор, умоляю вас. Увы, с тех пор как я в неволе, хорошая весть для меня редкость.— Завтра, а может быть и сегодня вечером, сеньорита, один незнакомец приедет в лагерь. Это один из ваших лучших друзей. Он приедет с целью помогать мне при освобождении вас.— Один из моих лучших друзей? — спросила она с удивлением, смешанным со страхом.— Да, но успокойтесь, сеньорита: он будет так же загримирован, как и я, чтобы удалить всякое подозрение.— Кто это может быть? — прошептала в раздумье молодая девушка.— Вы его увидите, сеньорита, и, вероятно, узнаете. Потому-то и предостерегаю вас, чтобы вы не выдали себя, когда капитан Кильд представит вам его. Вы понимаете, сеньорита, насколько важно сохранить его инкогнито.— О, не беспокойтесь, сеньор, я сумею выказать равнодушие; но благодарю вас, что предупредили меня; в противном же случае я могла бы сделать промах, а теперь я проведу капитана Кильда, хотя он и воображает, что умнее и хитрее его не найдется.— Отлично, — отвечал Блю-Девиль, смеясь, — проведем же вместе этого мошенника из мошенников. Крепитесь, скоро вы избавитесь от его проклятой власти.— Да услышит вас небо, сеньор; впрочем, помогая вам, я и себя отстаиваю.— Вполне логично, сеньорита, и я очень рад, что вы так хорошо поняли все хитрые условия, к которым мы должны прибегнуть в таком рискованном деле.— Но, — настаивала молодая девушка, — не назовете ли вы мне себя и не скажете ли имени того незнакомца, который должен приехать в этот лагерь?Блю-Девиль лукаво улыбнулся, слегка покачивая головой.— Вы любопытны, сеньорита? — сказал он.— Нет, — возразила она, — я желаю только знать имена моих покровителей: кажется, желание естественное.— Правда, сеньорита, вас за это нельзя порицать; доверие требует взаимности, а между нами в особенности не должно быть недоразумений.— Увы, этого-то доверия я и прошу у вас. Блю-Девиль ничего не ответил.— Одно слово еще, сеньорита, — заговорил он минуту спустя, — я должен удалиться от вас; беседа наша длилась гораздо дольше, чем позволяла осторожность: много глаз следят за мной; если б кто меня застал у вас, я погиб.— Правда! — вскрикнула она с ужасом. Блю-Девиль встал, вынул из кармана запечатанныйконверт и подал его молодой девушке.— Возьмите это письмо, сеньорита, но не распечатывайте его до тех пор, пока не уйду.— От кого это письмо, сеньор?От одного из самых преданных друзей ваших — Валентина Гиллуа.О, давайте, давайте! — сказала она, хватая и пряча конверт на груди.— Это письмо, — продолжал он, — разъяснит вам, сеньорита, то, что вас так интересует: то есть кто я и насколько можете мне довериться.— Благодарю вас, благодарю! Но мне хотелось бы вас еще спросить об одной вещи.— О какой? Говорите, сеньорита.— Мне хотелось бы узнать имя незнакомца, который должен скоро приехать в лагерь и который, как вы говорите, принимает такое живое участие в моем освобождении.— Вы желаете?— Я умоляю вас, сеньор, назовите мне этого человека, чтобы имя его я могла присоединить в моих молитвах к именам Валентина и Курумиллы.— Ну, сеньорита, — отвечал Блю-Девиль с ударением на каждом слове, — извольте, я вас удовлетворю: имя этого незнакомца Октавио Варгас.Молодая девушка вскочила с койки.— Я его угадала, — воскликнула она с лицом, просиявшим от счастья. Затем, встав на колени, прошептала голосом, подавленным от волнения: — Боже! Боже! Ты меня не оставил… Посылая мне таких покровителей, Ты действительно хочешь меня спасти. О, слава тебе, Боже, слава!Успокоившись, донна Розарио встала, осматриваясь кругом.Она искала Блю-Девиля.Он исчез.Только один Пелон, растроганный, стоял перед молодой девушкой.— А вот и ты, Пелон, — сказала она, улыбаясь сквозь слезы.— Да, сеньорита, извините меня, что, не быв позванным, я вошел к вам.— Разве ты не знаешь, что присутствие твое для меня только одно удовольствие? Что ты хочешь мне сообщить? Говори.— Ваш друг, мисс Гарриэта Дюмбар, идет к вам. Мисс Гарриэта не замедлила войти в палатку. Увидев ее, донна Розарио вскрикнула от радости и,не дав ей времени сказать слова, бросилась в полуобмороке в ее объятия.— Боже мой! — воскликнула мисс Гарриэта с испугом, — что случилось с ней?Но молодая девушка ошиблась: не от горя, а от радости сделалась дурнота с донной Розарио.Это происходило в то время, когда Блю-Девиль как ни в чем не бывало шел беспечной походкой, покуривая трубку, присоединиться к своим товарищам.Никто в лагере не подозревал продолжительного и важного разговора, который он имел с донной Розарио Пребуа-Крансе! ГЛАВА XIII. Медвежья шкура Покинув лагерь, капитан Кильд, вместо того чтобы пересечь долину вдоль, как это сделал Линго, повернул направо к лесу и скрылся под склоном. Капитан далеко не владел так искусно лыжами, как парижанин.Лыжи, названные этим именем канадцами, очень удобны для ходьбы по снегу, но требуют большого навыка, которого капитан совсем не имел.Почему, добравшись до склона, он поспешил снять их и забросить за плечи.Да, впрочем, они оказывались ему почти бесполезными, так как плоская местность заменилась гористой, и приходилось входить на довольно крутые холмы, окружавшие со всех сторон долину. На них снег лежал только в некоторых местах, и то в небольшом количестве.Если капитан плохо скользил по снегу на лыжах, то зато был неутомимый ходок.Его твердая и уверенная походка, свойственная только людям, которые знают, куда идут, свидетельствовала, что дорога ему хорошо знакома. После приблизительно двухчасовой ходьбы он наконец увидел на расстоянии полумили лагерь авантюристов капитана Грифитса.Равнина была покрыта снегом не более как на вершок — доказательство, что снежная метель не прошла по этому направлению и ураган, столь ужасный в горах, быль здесь очень слаб. Вместо того чтобы отправиться в лагерь, как сделал бы всякий другой, капитан Кильд остановился у кучки сосен, покрытых снегом, срубил множество ветвей, снял с плеч вязанку хвороста и устроил костер, который и поджег трутом; пламя росло все более и более, и дым клубами поднимался к небу. Капитан стоял перед огнем столь сильным, что на нем можно было изжарить целого быка.Наш герой сделал довольную гримасу, наслаждаясь зрелищем, достал из сумки звериную шкуру, растянул ее на земле и, опираясь спиной о ствол огромной сосны, уселся, закуривая трубку так же спокойно, как будто находился в одном из трактиров городов союза.Между тем авантюристы не спали в своем лагере, а, напротив, были на страже.Этот необычайный огонь на расстоянии ружейного выстрела от их окон был тотчас замечен часовыми, которые удивлялись, что путешественник расположился так близко от их укреплений, вместо того чтобы просить у них гостеприимства, в котором, без сомнения, не получил бы отказа.Лейтенант Маркотет был извещен об этом странном обстоятельстве, но тоже ничего не понял.Он приказал только часовым не спускать глаз с незнакомца и пошел об этом объявить капитану.Постучав легко в дверь, лейтенант вошел в хижину, которую занимал капитан с того времени, когда привезли в лагерь незнакомку. Склонясь над картой, он с большим вниманием обозначал по временам некоторые пункты булавками, которые часто переставлял.Услышав шаги лейтенанта, капитан быстро поднял голову.— Неужели я не могу пользоваться свободной минутой? — сказал он с досадой. — Что вам еще надо?— Еще — слово упрека, капитан, а я сегодня только первый раз вас беспокою.— Правда, но другие до тебя меня досаждали.— Если вы хотите, то я уйду, — возразил лейтенант, несколько смутясь.— Вот будет кстати! Неужели ты делаешься так же глуп, как и другие?..— Но, капитан…— Хорошо, говори, зачем пришел.— Честное слово, я сам не знаю!— Не знаешь? Не смеешься ли ты уж надо мною? Это было бы не вовремя.— Сохрани меня Боже! Но обстоятельство так странно…— Что ты там болтаешь? О каком обстоятельстве говоришь?— О том, которое происходит, капитан.— Что же такое происходит? Ну, говори же, черт возьми!— О, нет, я лучше уйду.— Вот что выдумал — уйти?— Да, потому что вы со мной никогда так не обходились.— Еще б, ты пришел в такую минуту.— Я ее не избирал.— Правда, я виноват. Садись, возьми сигару, и перестанем переливать из пустого в порожнее.— Насилу-то, — пробормотал лейтенант, закуривая сигару.— Ты не сердишься на меня?— Я никогда на вас не сержусь.— В добрый час, ссора наша кончилась, и можешь теперь сказать, зачем пришел.— Сейчас и в нескольких словах.— Ну, я слушаю.— В долине появился какой-то путешественник, который вместо того, чтобы прямо войти в наш лагерь, остановился у кучки сосен и разложил большой огонь. Это заметили наши часовые.— Что ты мне рассказываешь? — воскликнул капитан, вздрогнув.— Истину! Впрочем, вам легко в этом убедиться, возьмите подзорную трубу, встаньте на пороге хижины, и вы рассмотрите этого молодца так же хорошо, как бы он находился подле вас.— Удивительно! — прошептал капитан, — я не ждал его так скоро.Сняв со стены подзорную трубу, он навел ее по указанному лейтенантом направлению.— Это он, — заговорил минуту спустя капитан. — Маркотет, — прибавил он, обращаясь к лейтенанту, — прикажи оседлать мою лошадь: я хочу повидаться с этим таинственным незнакомцем.Через пять минут лошадь капитана нетерпеливо била копытом перед хижиной.— Смотри, чтобы во время отсутствия моего никто не оставлял лагеря, — сказал капитан, вскакивая в седло, — и чтобы десять человек были готовы скакать ко мне по первому моему сигналу; если я выстрелю, то это будет означать, что они мне нужны.— Отчего бы вам не взять с собой двух человек; это было бы благоразумнее.— Вот еще, — возразил капитан, пожимая плечами, — ты видишь, он один. Черт возьми!.. Один на один достаточно, да к тому же я хорошо вооружен. Во всяком случае, ранее моего сигнала не приезжать.— В этом случае я возьму под свою команду людей.— Пожалуй, но, повторяю, приезжать только в том случае, если подам условленный сигнал.— Слушаю, капитан.Отдав это приказание, капитан выехал из укреплений, направляясь к незнакомцу, присутствие которого возбудило всеобщие толки. Грифитс подъехал близко к капитану Кильду, который продолжал беспечно курить, и, вынув пистолет, крикнул:— Что ты за человек?— Недостойный работник, возделыватель виноградника Господня, — отвечал Кильд.— Во имя кого ты пришел?— Во имя Иоарама Киммеля, из благословенного города Сен-Луи на Миссури.— Иоарам Киммель достойный ученик святых нашего времени: пчелы работают на него. Ко мне ли тебя прислали?— Да, если ты тот, кого язычники называют Джоном Оливье Грифитсом и которого они сделали одним из главных начальников Сожженных лесов Красной реки.— Я действительно Джон Оливье Грифитс. А ты тот, кого я жду? Торговец невольниками по имени Кильд?— Да; но тебя по какому знаку узнаю?— По изречению, которое я начну, а ты кончишь.— Слушаю.— Когда рука Господня отяжелела на голове грешника..— … Праведный униженно ищет помощи у Всевышнего, — продолжал Кильд, прерывая капитана. — Приветствую тебя, незнакомец, и готов выслушать то, что мне скажешь.Грифитс тогда подъехал, соскочил с лошади и, спрятав пистолет, уселся подле капитана Кильда.— Я не ждал тебя так скоро, — сказал капитан авантюристов, чтобы только завязать разговор.— Правда, я прибыл десятью днями ранее, — отвечал Кильд. — Дела, которые меня удерживали в Сен-Луи, закончились скорее, чем я предполагал. А так как полученные инструкции были очень спешны, то я немедленно отправился к тебе.— Не ты ли начальник тех эмигрантов, которые расположились станом в нескольких милях отсюда?— Да, я действительно начальник тех, кто ими кажется.— Клянусь, если б я это знал, то пришел бы к тебе на помощь во время нападения кроу.— А разве не ты помог нам?— Нет… честное слово. Я принимал тебя и твоих товарищей за подлых немецких эмигрантов, которых так много в этих странах; да и вмешиваться мне не хотелось. Стало быть, вам кто-нибудь помог?— Да, и необыкновенным образом. В ту минуту, когда черти индейцы стали нас одолевать, явились незнакомые люди, разбили краснокожих и обратили их в бегство.— Но после сражения ты их видел?— Нет, они исчезли так быстро, что я не мог ни одного из них заметить.— Но по крайней мере постарался ли ты узнать, кто они?— Конечно, но лазутчик, которого сегодня утром отправил на поиски, не возвращался, и потому ничего еще не знаю; а ты никого не подозреваешь?— Может быть, охотников много в Скалистых горах, но с ними я не имею сношений: они как будто чуждаются меня, и, следовательно, я ничего не могу утверждать. Если ж ты желаешь, то я поищу… разузнаю.— Не нужно: я и сам этого добьюсь; впрочем, если они ускользнули так скоро, то, вероятно, из желания остаться неизвестными, а я не вижу особенной надобности их разыскивать. Но оставим это и поговорим о делах.— Прекрасно, в чем же дело?— У меня есть редкий товар, но дорогой — тысячу долларов за штуку… без уступки.— Знаю, ты шелухи не даешь.— Я подвергаюсь большой опасности: если мой поступок узнают в городах союза, я буду повешен, а если здесь, то будут судить по закону Линча.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25