Да или нет?
— Полноте! Подумаешь, черт меня дери, будто вы не знаете, с кем имеете дело. Разве мы просим когда-нибудь пощады? В крайнем случае, вы нас убьете, вот и все. Еще что?
— Итак, вы отвергаете все предложения?
— Да! Это слишком скучно, честное слово!
— И вы решились защищаться, несмотря ни на что?
— Еще бы! И руками, и ногами! Пока мы еще не в ваших руках!
— Все так, но скоро это произойдет.
— Попробуйте, попробуйте! А пока, поскольку мне разговаривать с вами неинтересно, я осмелюсь прервать разговор. Желаю успеха! — и захлопнул окно.
Дон Леонсио обернулся к брату.
— Все, как я и предсказывал, — сказал он, пожимая плечами. — Разве я был не прав?
— По крайней мере теперь наша совесть чиста и мы можем действовать.
Дон Гусман наклонился к брату и что-то шепнул ему на ухо, тот улыбнулся и удалился.
Пеоны, погонщики быков и мулов, спрятались от пуль мас-горкеров за повозками и ждали сигнала к атаке. Дон Леонсио приказал обложить постоялый двор сухими ветвями и травой и поджечь, между тем как сопровождавшие его люди бросали зажженные факелы на крышу. Огонь, раздуваемый ветром, вскоре охватил все строение. Находившиеся в нем мас-горкеры пришли в отчаяние, однако сетовать им было не на кого. Ведь с ними поступили так, как намеревались поступить они с несчастными погонщиками. Их настигло возмездие!
Положение осажденных становилось нестерпимым. Они оказались перед выбором, либо сдаться на милость победителя, либо заживо сгореть. В конце концов поручик велел отворить дверь и выскочил на улицу в сопровождении своих солдат. Люди дона Гусмана быстро окружили их и зажали как бы в железных тисках. Завязалась жестокая схватка.
В эту минуту, когда подкошенная пламенем рухнула последняя стена постоялого двора, упал последний мас-горкер, рассеченный саблей до плеч. Надо отдать должное дону Торрибио, который с неистовым отчаянием сражался до последней минуты.
Из-за горизонта выплывало величественное солнце. Погонщики быков и мулов, натерпевшиеся страху, спешили поскорее запрячь тяжелые повозки и навьючить мулов да бежать как можно скорее из этого проклятого места. Дон Гусман и его пеоны остались одни. Когда завершился бой, дон Гусман обеспокоился, не найдя брата, но занятый более важной мыслью, он не придал этому особого значения.
Теперь все мысли дона Гусмана были только о жене, и он недоумевал, почему дон Диего не ведет ее к нему. Ведь сейчас здесь совершенно спокойно.
Однако он не тревожился, решив, что дон Диего не хочет, чтобы молодая женщина увидела множество трупов и кровь. Дон Гусман даже мысленно похвалил дона Диего за проявленную деликатность и поспешил привести в порядок свое платье.
Однако длительное отсутствие жены начинало все больше и больше его тревожить, и в конце концов он решил отправиться на ее поиски.
Капрал Луко вызвался проводить его. Он смутно вспоминал, что видел, как дон Диего вел донну Антонию, кормилицу и еще двоих-троих лиц к пригорку, находившемуся неподалеку.
Вдруг они оба вскрикнули и в ужасе отпрянули назад. Их взору предстало страшное зрелище. Дон Диего лежал на земле с пронзенной насквозь грудью. Он был мертв. Тут же были донна Антония и кормилица, обе лежали без чувств. Кстати, кормилица приходилась женой капралу Луко.
Дон Гусман упал на колени возле жены и заметил бумагу, зажатую в ее правой руке. Несчастному удалось с величайшим трудом высвободить эту бумагу, на которой было написано всего лишь несколько слов. Дон Гусман пробежал их глазами и с отчаянным воплем рухнул на землю.
Вот что говорилось в записке:
«Брат, ты отнял у меня женщину, которую я люблю, а я отнимаю у тебя твоего сына: мы квиты.
Дон Леонсио де-Рибейра».
По прочтении записки не оставалось сомнений, что виновником этого гнусного поступка был дон Леонсио, между тем как его брат доверчиво спешил к нему навстречу. С садистской утонченностью, чтобы в полной мере насладиться местью, дон Леонсио долго вынашивал свой замысел и наконец его осуществил.
Дон Гусман долго оставался в степи. Держа в объятиях бесчувственное тело жены, он тщетно старался привести ее в чувство. Потеряв ребенка, он с содроганием сердца думал о жене, изобретая способы спасти ее во что бы то ни стало и не замечая ничего вокруг.
К действительности его вернул сильный удар в плечо. Он обернулся и увидел ехидно улыбавшегося человека.
— Дон Гусман де-Рибейра, — сказал тот. — Вы мой пленник.
Человек этот был дон Бернардо Педроза. Его сопровождал многочисленный отряд солдат.
XIX. Конец рассказа
На этом месте дон Эстебан прервал свой рассказ.
— О, как это ужасно! — воскликнул дон Фернандо, полный сострадания.
— Это еще не все, — продолжал молодой человек.
— Но какое отношение имеет эта ужасная история к дону Педро де Луна?
— Ведь я сказал вам с самого начала, что речь пойдет о нем.
— Да, да, простите меня, но увлеченный перипетиями этого печального рассказа, я перестал следить за отдельными действующими лицами. События так стремительно развивались, что мне казалось, будто я сам их непосредственный участник. Но откуда вам так хорошо известны все подробности этих событий?
Печальная улыбка мелькнула на губах молодого человека.
— Очень часто, начиная с самого раннего детства, мне приходилось слышать эту историю от своего отца, которым был никто другой, как капрал Луко, преданность которого фамилии Рибейра вы видели.
Моя бедная мать была кормилицей сына дона Гусмана, моего молочного брата, потому что мы родились в одно время и мать моя, выросшая в этой семье, захотела кормить нас обоих, уверяя, что питаясь одним молоком с моим господином, я буду еще более предан ему. Увы! Господь рассудил иначе: теперь уже его нет в живых.
— Как знать, — печально заметил дон Фернандо. — Может быть, он когда-нибудь неожиданно явится?
— Увы! На это не приходится надеяться. Более двадцати лет прошло со времени той ужасной трагедии, и все самые тщательные поиски не позволили пролить хоть частичку слабого света на судьбу несчастного ребенка.
— Его бедная мать, должно быть, страшно страдала.
— Она сошла с ума. Однако солнце быстро клонится к горизонту. Через два часа оно исчезнет и уступит место темноте. Позвольте мне завершить рассказ, и вы узнаете о том, что произошло после ареста дона Гусмана.
— Говорите, мне хочется поскорее узнать конец этой печальной истории.
Дон Эстебан Диас минуту молчал, собираясь с мыслями, потом продолжал:
— Дон Гусман де-Рибейра ответил презрительной улыбкой на слова полковника Педрозы. Он взял жену на руки и приготовился следовать за своим врагом. Несмотря на ненависть к дону Гусману, дон Бернардо был светский человек. Горе, постигшее человека, которого он так давно преследовал, тронуло его, сердце его исполнилось сострадания, и по пути в Буэнос-Айрес он старался относиться к дону Гусману с должной деликатностью.
Диктатор пришел в бешенство, узнав о гибели своих солдат. Обрадовавшись случаю избавиться от человека, которого он побаивался по причине его высокой репутации и влияния в высшем обществе, Розас решил на его примере преподать устрашающий урок всем остальным.
Разлученный с женой, пленник был посажен в одну из тех ужасных темниц, в которых томились жертвы тирана. Его подвергали пыткам, в сравнении с которыми смерть должна была казаться благом.
Однако диктатор не мог в полной мере насладиться местью. Консулы французский и английский, из чувства сострадания к печальной судьбе донны Антонии, заявили тирану решительный протест и даже несколько раз ездили к нему в Палермо. Словом, посредством просьб и угроз они добились, чтобы бедную женщину освободили и возвратили родным, на что Розас, скрепя сердце, вынужден был согласиться. Только благодаря настойчивым требованиям консулов донна Антония по крайней мере избежала пыток, которым тиран намеревался подвергнуть и ее.
Что касается дона Гусмана, то все попытки вызволить его из узилища или хотя бы облегчить его положение оказались безуспешны. Розас решительно отказался пойти хотя бы на малейшие уступки ходатаев.
К несчастью, в глазах правосудия дон Гусман де-Рибейра был виновен. Консулы не могли настаивать, боясь вызвать раздражение тирана и еще более усугубить положение дона Гусмана.
Прошло полгода после его ареста. Постепенно рассудок вернулся к донне Антонии, но это для нее не было счастьем, а напротив, потому что ужасная действительность предстала перед ней в своем обнаженном виде, она осознала весь трагизм общего положения и погрузилась в такую бездну отчаяния, что близкие стали опасаться за ее жизнь.
Между тем разнесся слух, что дон Гусман де-Рибейра, который казался забытым в тюрьме, скоро предстанет перед судом военного трибунала. Розас выдвинул против него обвинение в государственной измене, чтобы заодно еще
оправдать убийства, совершавшиеся ежедневно от его имени. А вскоре был назначен и день, когда дон Гусман должен был предстать перед судом. Здесь уместно вернуться к рассказу о человеке, которого мы почти потеряли из виду. Человек этот никто иной, как Луко. Когда достойный капрал увидел, что погонщики быков и мулов бежали, что дон Леонсио бросил брата и увел с собою большую часть пеонов, он тотчас понял, в каком положении он очутился. Изменник и дезертир, он непременно должен быть расстрелян. Поэтому, когда в лучах восходящего солнца он заметил вдали надвигавшееся на станцию облако пыли, он понял, что это солдаты скачут отомстить за своих товарищей, которых он, Луко, так охотно разил саблей. Через несколько минут солдаты будут здесь и, если обнаружат его, не раздумывая, расстреляют на месте.
Эта перспектива не представлялась капралу приятной. Но с другой стороны, он любил своего начальника и не мог его бросить. Таким образом он находился в большом смятении, не зная, на что ему решиться, хотя время поджидало. К счастью, на помощь пришла жена, убедившая его том, что освободить дона Гусмана при нынешнем его положении невозможно и что, находясь на свободе, он сможет принести ему гораздо больше пользы и что, наконец, он, Луко, тоже отец и должен беречь себя ради сына. Все эти доводы показались капралу столь убедительными, что он, не колеблясь более, сел на одну лошадь, жена его — на другую, и они поехали в одну сторону, между тем как полковник со своим отрядом отправлялся в другую.
По прибытии в Буэнос-Айрес благая мысль осенила капрала. Кроме Мунвоса и трех других солдат, которые сражались с ним вместе против своих бывших товарищей, все мас-горкеры погибли, следовательно, никто не мог знать тайных действий капрала. Муньос, который поджидал его у ворот Буэнос-Айреса, рассеял его беспокойство.
Достойный капрал в сопровождении своих сообщников немедленно отправился к полковнику и подробно живописал ему то, что случилось на постоялом дворе, на чем свет стоит понося дона Гусмана.
Он так ловко обхитрил полковника, что тот, восхищенный его смекалкой и смелостью и вынужденный всему сказанному верить на слово, немедленно произвел его в сержанты, а бригадиру Мунвосу пожаловал галуны. Храбрецы рассыпались в изъявлениях признательности и преданности Розасу, а уходя, смеялись в душе.
В течение шести месяцев, предшествовавших суду над доном Гусманом, Луко проявил чудеса изворотливости, чтобы доказать преданность диктатору, и, надо сказать, что это ему прекрасно удалось. Он завоевал полное доверие диктатора и, когда попросил доверить ему охрану подсудимого во время процесса, немедленно получил высочайшее согласие.
А Луко только того и нужно было. Он поклялся во что бы то ни стало спасти своего господина, а если он принимал какое-то решение, то непременно выполнял.
К сожалению, в данном случае, как ни странно, самые большие сложности создавал сам дон Гусман. Он желал умереть. Луко без конца ломал себе голову, не зная, как преодолеть это препятствие. На все его резоны дон Гусман отвечал, что чаша терпения переполнилась, что жизнь ему в тягость и что единственное благо, на которое он уповал, была смерть.
Луко не мог найти эти доводы убедительными и горестно качал головой. Однажды Луко пришел навестить дона Гусмана с такой сияющей физиономией, что тот не мог этого не заметить и поинтересовался, что это значит.
— Наконец, я придумал, как вас убедить.
— А ты опять за свое, — сказал дон Гусман с печальной улыбкой.
— На этот раз колебаться нельзя. Через два дня состоится суд.
— Чем скорее, тем лучше. Скорее бы наступил конец, — прошептал дон Гусман со вздохом облегчения.
— Так вот, у вас есть надежные друзья, сеньор, в том числе консулы французский и английский. На рейде стоит прекрасная французская шхуна, которая ждет только вас, чтобы выйти в море.
— Если так, то она рискует никогда не покинуть Буэнос-Айрес.
— А я так не думаю. Я уже договорился с французским консулом. Послезавтра шхуна снимется с якоря и пошлет за вами лодку. На шхуне вы оказываетесь под защитой французского флага, и никто не посмеет вам ничего сделать.
— В последний раз выслушай меня хорошенько, Луко, — сказал дон Гусман твердым голосом. — Я не хочу — слышишь! — я не хочу спасения. Я хочу, чтобы моя смерть послужила проклятием тирану. Благодарю тебя за преданность, мой добрый слуга, но требую, чтобы ты не подвергал более себя опасности из-за меня. Обними меня и не будем больше говорить об этом.
— Итак, ваше решение твердо и ничто не может заставить вас изменить его?
— О! Может быть, единственный человек был бы способен повлиять на меня, но этот человек не знает о том, что происходит. К счастью для нее, она лишилась рассудка, а с рассудком и терзающих сердце воспоминаний.
Луко улыбнулся и, расстегнув мундир, вынул письмо из нагрудного кармана, которое молча подал дону Гусману.
— Что это, Луко? — воскликнул дон Гусман, не решаясь взять письмо.
— Читайте, читайте, — ответил старый слуга. — Я хотел сделать вам сюрприз, как только вы окажетесь на свободе, но вы так упрямы, что вынудили меня сделать это теперь.
Дон Гусман распечатал письмо дрожащей рукой и быстро пробежал его глазами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26