Номер Один почувствовал, что глаза мокрые: мысль об Алешке. Тот даже не мог бы рядом пойти, калека.
Так. Эту занесли в машину, мальчишка заплясал перед хлопнувшей дверкой, руку ему, что ли, прищемили в злобе, и опять пошли в подъезд двое санитаров в грязных синих халатах с носилками, затем, минут десять спустя, выбрались из подъезда с накрытой ношей. У них тут в городе еще не знают пластиковых мешков. Опять малый, уже в полном праве, отвернул покрывало от лица жмурика, да так и оставил, отпрыгнул. Эти санитары, руки заняты, сразу бьют ногой. Малому попало, екнул, завопил "а че я сделал-то". Отошел, держась за голень.
Кто это, я его знаю, как-то зовут... Знаю, но не помню. Где я его встречал?
Этот труп был вообще нормальный молодой мужик. Глазки открыты. Волосы на ветру шевелятся. Светлые волосы. Худой, бледный. Хорошая морда у парня. Даже жалко до слез. Ямы под глазами. Истощение, что ли? На кого-то смахивает. Да! Знакомое лицо какое! Типа я вас не знаю, но я вас брил сегодня. В вагоне-то! У туалета!
Тихо, тихо. Подойти, они поставили носилки, пока передний санитарище залез в свой грязный салон, подвигает девку и еще что-то, ага, коробки какие-то, с бананами левый груз. Подрабатывают мужики, фрукты в свободное время держат в больших холодильниках морга...
Подойти, открыть покрывало. Да не возникай ты! Все уже. Увидел что надо было. Клетчатый пиджак, разрезанный на груди. На щеке красное пятно, в поезде укусила какая-то тварь, расчесал за ночь. Ну, бред.
Номер Один посмотрел теперь на свои ноги, обутые в какие-то незнакомые блестящие туфли. На пиджак клетчатый, карман слева на груди целый. На руки. Желтая какая-то кожа. Черные волоски на фалангах пальцев. Ладони умеренно влажные. Левое запястье ловко охвачено золотым браслетом часов. Стал щупать свое лицо. Крепкая щетина на голове, какой-то бугор на лбу прямо над левым глазом, с волосами! Здрасьте! Второй бугор симметрично. Это брови! Неандерталец я, однако. Пошел щупать дальше как слепой... Лицо неровное, какие-то мелкие желваки. Потрогал крепкий хрящеватый кривой нос, с гулей на конце. Упал, что ли... он. Кто-то. Госди, скала я. Как говорила наша соседка "с Харькова". Жена немого художника, Светочка. Он писал портреты передовиков прииска. Господи, сказала я. Скала я. Скала я. В карманах: записная книжечка почти чистая с короткими цифрами и сокращениями. Зашифровано, однако. Мобильник. А, это Ящиков телефон. Отключен. Еще мобильник. Включен. Нож Ящика. Мелочь.
Кто такой Ящик.
Но я же помню, вчера объявил Анюте что ухожу, у меня переговоры с людьми, которые дадут деньги, может быть, переговоры на всю ночь. Еду на электричке за город. А она отвернулась, знаем мы ваши переговоры ночами, теперь это называется переговоры. А, кстати, зачем деньги, кому, нам? Нет, это пока за Юру выкуп. Юра сидит в яме у людоедов, явно на куртке следы грязи как валялся в воде, с него снимут шкуру, знаешь такое слово, ошкурят. Буквально, кожу они сдирают с человека. Пекут и едят. А шкуру на себя надевают жиром и кровью наружу. Поняла? Поняла. Ты меня не испугал. А сколько на него тебе дадут. Пять тысяч долларов, если все будет хорошо. Да?!? Заплакала, закричала, как больная, на Юру берешь, а для Алешки тебе жалко? Взял бы сразу и на него и на лечение своему же сыну! Хорошо что Алешка спал на балконе, не слыхал. Кидала вещи вслед. Даже на лестницу кинула. Свою сумку пустую, без денег. Да, потому что утром все выгребла для этого продавца, разносчика лекарств. Пустую сумку швырнула на лестницу, захлопнулась в квартире, щелкнул, замок. Поднял брошенное, отнес обратно к запертой двери. Повесил на ручку. Старая, потертая бывшая кожаная сумка, она ей гордилась, что из настоящей кожи купила, хоть и из кусочков, только что разглядел с чем она ходит. Как бомжик. И выглядит как бомжик, и Алешка такой же, хотя они у меня чистенькие. Все помню, во у меня память после смерти! Дальше, ночь ехал в плацкарте с адресом в грудном кармане, адрес банка, который дал Панька. Директор, знаю, так. Директора фамилия... так. Панька директор. Анюте с Алешкой теперь только в метро просить с картонкой в руке. Госди, скала я. Дальше приехал, дальше у меня вырезали пакет с деньгами, откуда-то они знали, что он у меня на груди.
- Вы куда вы мужики куда его ве-езете?
Молчат.
- Вам что, ба? Бабки вам что бабки не нужны?
Один обернулся:
- На Бродвей.
(Сделал вид что знаю).
Затараторил с бешеной скоростью:
- Давай договоримся, мужики. Вы меня там подождите, лады? Я заплачу. Да сколько скажете. Ждите меня там. Это мой кореш. Не хочу давать его вспарывать, он же верующий.
Что такое, язык не слушается!
Сунул руку во внутренний карман, отслюнявил одну бумажку. Проверил на свету. Эти смотрели застыв. Э, сотня долларов, это мне и самому пригодится.
Пошарил еще в боковом кармане, опять большие, не стал вынимать, сначала ответьте.
Санитар сказал как-то неразборчиво, гугняво, что-то в роде "отстегнешь, тогда командуй". "Онстегнешь, тогна команнуй". Да не получишь ты у меня. Сказал опять "подождете меня там", с длинным добавлением. Сели, недовольные, хлопнули дверцей.
Крикнул им вслед "Договорились, ...?".
Уехали.
- Ку... куда они?
Вопрос в пространство.
Подошел тот мальчишка:
- На Бродвей увезли. Валер, дай на мороженое.
Хрен тебе что дам. Где этот Бродвей? Адрес!
- Я на машине покажу. Мама тоже там ее увезли. Дядь Валера, возьми меня с собой!
Жалобно так сказал. Но лживо. Горя они не испытывают. Так, на всякий случай прокатиться. Небось, доставалось ему от мамки. Хотя посмотрел значительно, с упреком. Маленькие умные глаза. Примесь восточной крови.
- Моя мама, Света. Можно?
Мама? Какая, к шутам, мама? Там он сам лично на грязном днище труповозки валяется. Тоска, какая тоска охватывает! Животная.
Холодно. В районе желудка пусто. Сосущая пустота. Как печально, раз, как печально, два. О Господи. О утренняя скучная земля во дворе, мусор, стеклышки битые блестят в убитой почве у гаражей, дует холодный ветер. Железная решетка... Чахлые кустики... Суки! Надо было им заплатить и сесть в их скорягу, быть рядом с этим человеком, проводить его как полагается. Дать его домашний адрес, чтобы все зарегистрировали, чтобы Анюта знала, чтобы оформила хоть какую-то пенсию на Алешку. Нет, он уже получает пенсию как инвалидик... Никакого толку от моей смерти ему не будет. Да. Надо ехать к ней и оставить ей сколько-то денег. А ну как она меня не пустит? Она меня этого Валеру не знает. Тут рассказы не помогут. М-психоз, видите ли. А Юру спасать - а хрен с Юрой. Меня уже нет. Энтти? Их тоже нет. Никого вокруг. Я один! Я один! Сколько ей оставить денег? Анюта - это которая? (длительное умственное усилие). Да, надо отвезти в этот банк баксы, чтобы они не согнали Анюту и Алешку с квартиры. У директора же моя расписка! Да они так или сяк все равно замочат их, моих, просто-напросто. Потребуют подписать бумажки, придут с нотариусом. Алешку на балкон над перилами выставят, сейчас уроним, он заплачет, и она все подпишет. Меня бы стали пытать, бы вытерпела. Ради сына. А стоп: как я верну в банк деньги, если меня уже убили? От лица. От его лица. Кто мне засвидетельствует, что это я вернул? Моя подпись-то уже чужая! Вор, видите ли, возвращает деньги убитого обворованного - а куда? Они там в банке ой как охотно деньги возьмут, но ничего не изменится. Скажут: как это он вернул, да его же убили давно! Заставлю (длинная фраза). Меня сейчас везут в морг. Кредит не вернуть. Куплю им другую квартиру. Здрасьте, я незнакомый друг. Анюта всех посторонних боится, недоверчивая. Какая меня жаба душила, что я санитарам не дал сотню? Да доллары надо было сунуть!!! Посмотреть на него в последний раз, как-то попрощаться. Где Бродвей?
- Где Бро где Бродвей?
- Поедем, покажу, так не знаю,- отвечал пацан.- Дашь на мороженое, на два?
- Деловой, а?
- Дяденька, я не ел ничего...
Но тут кто-то тронул его сзади за рукав, как попрошайка. Это был Лысый! В других штанах причем. Грязная рука, ногти в коричневом, как в дерме. В дерьме и есть. Рук не моет пацан. Как Юра. Но выглядит нормально. Смотрит на меня, киллер. Тускло смотрит. Что ему нужно, ему нужны деньги обратно. Мне он, наоборот, не нужен.
- Кряча,- сказал лысый.- Тонея. Сам-перши... Борился... зе мноу.
- Пошли,- ответил на это Номер Один. Если не можешь по-русски говорить, кой хрен ты тут командуешь?
- Валер, Валер,- забормотал мальчишка,- куда ты?
- Стоп. (Малому). Вот ты. Ты знаешь, где я живу?
- Знаю, квартира тринадцать.
- А где Бродвей?
- Да покажу же! На машине!
- Звевай стонд,- сказал лысый, без угрозы причем и безадресно, но парень исчез мгновенно. Ученый, знает язык.
"Валера" пошел со двора. Как-то надо было показать, что он тут свой. За ним покатил лысый, бормоча:
- Кряча... Тонея чезабил...
В ответ, как бы торопясь, Номер Один посмотрел на свои часы. Два часа дня. Пальцы были длинные, со слегка суженными кончиками. Черные волоски на фалангах. Очень аккуратные ногти, на среднем пальце особенно длинный прямо коготь, под ним что-то сидит... Осколок бритвы! "Писка" называлась в детстве. "Попишу по глазам". Противное ощущение именно чужих ногтей. Хочется изгрызть. Ладонь широкая, чужая до тошноты. Пальчики шевелятся сами собой.
Как тяжело в этом теле... Ломит его, ломает. Что же было?
Покрутил головой. Вот он, Ящик. Явь.
Срочно нужно зеркало. Кто мы.
Они шли по довольно оживленной улице. Груз кучи долларов приятно увеселял. Тепло с левой стороны пиджака.
Ты, лысый, отвалишь сейчас. Исчезнешь.
Навстречу попадались хорошие бабы, девки, но на них двоих красотки не смотрели, даже уклоняясь как бы от прямого взгляда "вопрос-ответ". Их, видимо, вычисляли мгновенно, воров. А по глазам хотите?
Оба они отражались в витринах. Номер Один видел рядом с мелькающим Лысым отражение высокого черноволосого молодого мужчины в клетчатом пиджаке. Номер Один сунулся почесать в затылке (Лысый слегка поотстал) - черноволосый поскребся тоже.
Обмен валюты. Отгораживаясь, поменял сто долларов. Смотрелся в стекло обменника. Ничего не видно.
Надо зайти в кафе, там как правило есть зеркало.
Он свернул в какую-то первую попавшуюся харчевню с самообслуживанием, сел за столик, Лысый, как зеркальное отражение, сел тоже. Не понимая своего положения. Опять завел свое:
- Вешкурве, тыперши курве руске...
- Пойди закажи,- негромко приказал Номер Один.
Лысый протянул руку, подождал с протянутой рукой, получил большие деньги. Других не было. Помедлив, пошел и встал в очередь к буфетчице. Здесь пекли блины, кажется.
Тут же перед столиком встал в позу парнишка лет пятнадцати. Текст обычный, интонации тоже:
- Не могли бы вы... Очень хочется есть... Бабушка в больнице... Мы остались вдвоем с братиком, ему девять лет...
Бледное одутловатое лицо, тусклые глазки. Пьет малый.
- А ну, ва... вали отсюда!
Как же привыкнуть к этому рту? Нижняя губа как бы запинается о зубы.
Буфетчица из-за стойки, как будто бы ждала, зачастила:
- Кому сказано! Иди по-хорошему! Он сюда как на работу ходит!
Голос, однако, заботливый: как бы чего не вышло.
- Я не вру, два дня с братиком не ели!- очень тихо и проникновенно произнес малый.- Девять лет ему, только девять. Мы одни живем в квартире бабушки, совсем одни! Есть нечего. Хотите, пойдем, вы проверите?
Номер Один громко сказал Лысому:
- Ян, возьми ему блин!
- Вы меня не поняли,- тихо, значительно сказал парень и положил руку ему на плечо. Номер Один скинул эту дрянь.- Для нас цена блинов это целое состояние... Там есть гастроном... Я бы купил макарон, хлеба, тушенки... Бабушка в больнице, брат плачет... Хотите пойдемте, вы проверите...
Щечки у него были раздутые, водянистые, сильно пьющий парнишка. Ага. Так он еще и торгует этим "братиком".
Ящик как раз отдал деньги и ждал блинов.
- Сдачи нет,- крикнула буфетчица.- У кого есть мелкие?
Ага.
- Ну ты че ра... развыступался,- сказал Номер Один не своим голосом, высоким и маслянистым, адресуясь в пространство.- Где тут директор? Где, я спрашиваю, директор, где директор, говорю? Что он к людям в этом шалмане при... пристает?
С этими словами он встал, взял парня за шкирку и повел его, причем повел в глубину кафе.
- Позоставьго-у!- беспокойно крикнул Лысый. Он в этот момент нес блины к столику и еще должен был вернуться за сдачей и кофе. Момент был рассчитан. Номер Один зорко следил за происходящим. Этот не оставит без присмотра такие большие рубли. Без сдачи не уйдет.
- Но!- гикнул Номер Один, отворяя дверь во внутренний коридор кафе.
Тут же им повстречалась старушка-вострушка, дитя прошедшего века в синем халате.
- Сюда нельзя!- оценила ситуацию - Че лапаешь пацана,- закричала она и длинно выматерилась,- в милицию захотел? Педик?
- Я сам милиция.
- (Заныла). Че он тебе сделал? Он еще мальчик!
Ага. Эти работают вместе. Видно, она и есть бабушка.
- Девушка,- Номер Один приобнял служащую, а парень, почуяв волю, немедленно исчез.
- Дедушка!- задорно возразила "девушка".
- Из главного по организованной,- выпалил Номер Один и тронул нагрудный карман, где действительно лежали какое-то корочки, с удивлением отметил он.Молодым человеком надо заняться. Так, займемся молодым, так. Где туалет?
- Иди туда, вот, честное слово, приспичило, из главного, не засерь мне смотри!- заворчала уборщица, которая людей видела насквозь.
Она показала ему путь ручонкой, много лет моченной в хлорке, но нечистой.
После чего скромно удалилась, а Номер Один, имея в кармане связку ее ключей, кинулся искать служебный вход.
- Что ходят тут, где Михална?- вызверилась на него какая-то баба в белом халате.
- Из главного по организованной,- быстро повторил Номер Один и опять тронул нагрудный карман.- Скрылся тут один. Где черный ход? Служебный?
- Так ключи у ней... У Михалны...- растерялась баба и показала рукой налево.- Там лестница наверх и налево вниз...
Он мигом нашел путь, успел выйти и запереть железную дверь, когда с той стороны Ящ начал толкать ее, потом срежетать, вскрывать. Но в замке был предусмотрительно оставлен ключик!
Номер Один, пройдя среди гнусных подробностей заднего двора, баков, хлама, помойных контейнеров и ломаной казенной мебели, нашел выход, запертую на засов калитку, и очутился на небольшой тихой улице.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27